Десятки штурмовиков вылетели к объекту атаки. Низко прижавшись к земле, они подкрались к врагу и с

бреющего полета обрушились градом бомб, очередями снарядов из пушек и крупнокалиберных

пулеметов. В несколько заходов эти замечательные самолеты [47] «пробрили» чуть ли не каждую складку

местности. Земля полыхала огнем, разбита была также и железнодорожная станция. Фашисты понесли

большие потери и наступать не смогли».

Трудно даже перечислить все задачи, какие приходилось выполнять штурмовикам на войне. Ну, полеты

на разведку, на бомбежку, штурмовку — дело обычное. Но были ведь нередко и «дымовиками». С

помощью специально подвешенных приборов ставили дымовые завесы. Один Ил-2 мог поставить ее на

высоте 75—100 метров, толщиной 25—30 метров, длиной 2—3 километра.

Приходилось задачи за истребителей решать. С августа сорок третьего стали применять зажигательные

вещества — сбрасывали стеклянные ампулы «КС». С ними проще. А вот с «мочеными яблоками» мороки

было немало. Это гранулированный фосфор — коричневые шарики величиной с небольшое яблоко.

Хранились они в специальных металлических байках с водой — выливных приборах, которые

подвешивали под самолет. Откроет летчик прибор над целью — на землю падает огненный ливень, от

него все горит. Особенно эффективно это средство было при поджоге самолетов противника на

аэродромах. Но приборы эти нужно было открыть на очень малой высоте, иначе огненный дождь

погаснет, не достигнув земли, фосфорные шарики при падении быстро сгорают в воздухе. Вот тут-то и

вся закавыка.

Бывало и так, что в бомболюки «Илов» заталкивали объемистые стопки листовок, напечатанных

готическим шрифтом. Стало быть, и агитработу они выполняли. И боеприпасы, и сухари в тыл

окруженным войскам возили.

Штурмовик Ил-2 зарекомендовал себя и как самый «проходимый» самолет. Бывало так: машина

загружена до предела, едва слушается руля, а летчик [48] думает, хватит ли у нее сил оторваться от земли, Сидит весь в поту, и кажется, что поднимает тот груз сам, стрелка высотомера ползет так медленно.

Однако в любую грязь с самой солидной бомбовой нагрузкой штурмовик всегда взлетал. И за это

качество все авиаторы с благодарностью отзывались о его создателях. Истребители же при раскисшем

грунте взлетали очень трудно: колеса увязали, а при даче полного газа легкий хвост поднимался, самолет

низко «кланялся» и лопастями винта ударял в землю, выходил из строя.

— Неужели уж ни одного недостатка не имел этот самолет? — спросил я как-то Михаила Петровича.

Улыбнулся.

— Ну, почему же? Нет предела совершенству. По плавучести наш «илюха» второе место после утюга

занимал. Но ведь и создавался он не для морских прогулок и увеселительных катаний по озерам и рекам.

При разбеге, если в кабине задремлешь, мог станцевать вправо так, что хоть и крепкие шасси у него, сносил их подчистую. Мы знали этот его каприз и вовремя старались парировать левой ногой. А вообще

об этом самолете надо сказать так, как Суворов о солдате говорил, что ему можно гордиться не только

победами, но и теми тяготами, которые он испытал на пути к ним. Хорошую технику человек на войне

делает лучшей, плохую — отвергает...

Первое время летчики при вынужденных посадках разбивали головы о коллиматорный прицел. Много

неприятностей доставлял этот невинный на вид приборчик, нацеленный в лоб. Немало времени прошло, пока наконец, к великой радости летчиков, этот ПКИ сняли и вообще перестали устанавливать, Решение

было найдено очень простое, но до обидного поздно: сетку прицела начали размечать прямо на [49]

бронестекле. А вот с прицелом для бомбометания дело обстояло совсем иначе, труднее. Не нашлось

человека, который бы его сконструировал. Так всю войну штурмовики и бомбили на глазок, по чутью, или, как летчики говорили, «по сапогу». Придумывали разные метки, изобретали и устанавливали всякие

штырьки для определения ввода в пикирование, чтобы правильно установить момент, когда надо нажать

кнопку сброса бомб.

Не от доброй жизни родилось выражение: «Будем рубить гадов винтами!» Расстояние от конца лопасти

винта до земли при взлетном положении составляло всего лишь 20 сантиметров. И бывало так, что с

боевого задания возвращались с погнутыми концами лопастей винта: увлекались атакой, низко выводили

самолет из пикирования и чиркали о землю. И при вынужденной посадке Ил-2 на фюзеляж концы

лопастей винта всегда оказывались погнутыми, искореженными. Запасных винтов не было —

выравнивали кувалдой. Тяжелая была эта работа...

К концу сорок второго года становилось ясно, что слабым местом нового самолета является отсутствие

оборонительного вооружения для отражения атак истребителей сзади. Гитлеровские пушечные

«мессершмитты» безбоязненно атаковали «Илы» со стороны хвоста, где огневой защиты от них не было.

С каждым воздушным боем все острее ощущалась нужда в стрелке.

У Одинцова по этому поводу состоялся даже разговор с главным конструктором «Илов» — Сергеем

Владимировичем Ильюшиным, когда он приезжал в дивизию. Было это так.

Сергей Владимирович хитро построил разговор. Специально устроил «базар», чтобы побольше

высказалось нетерпеливых, кто помоложе. Те говорили о неудачном расположении прицела, об

уязвимости [50] самолета сзади. Когда «неорганизованный» разговор несколько приутих, главный

конструктор добрался до командиров эскадрилий, звеньев.

— Вот вы, товарищ лейтенант, — обратился он к Одинцову, — как уже порядочно повоевавший человек, что скажете?

— Что думаю? Думаю, что Ил-2 никогда не будет маневрировать как истребитель, да еще с бомбами. К

тому же мы больше смотрим на землю, на ней врага ищем. Поэтому можно и прозевать истребителя. А в

бою побеждает чаще тот, кто раньше бьет. По-моему, если стрелка посадить с хорошим пулеметом, то это

уже будет здорово. Потери будут меньше. А ПКИ убирать надо, чтобы он головушки пилотские не

разбивал.

При прощании конструктор обещал учесть критику, замечания и предложения в самые короткие сроки.

Одинцов тогда еще подумал: «Посмотрим, если доживем, какие это короткие сроки и

усовершенствования будут»..

Однако уже с января сорок третьего года Ил-2 стали выпускать только в двухместном варианте. И с

прицелом, как было сказано, уладили. Теперь в задней кабине лицом к хвосту сидел второй член экипажа

с турельным крупнокалиберным пулеметом для защиты задней полусферы — излюбленного направления

вражеских «эрликонов» (автоматических скорострельных немецких пушек на истребителях), а потери от

вражеских нападений резко сократились: фашистские пилоты шли теперь на сближение с опаской, чаще

постреливали издалека, а значит, малоприцельно. Заимев сзади стрелка, летчик-штурмовик приобрел

своего рода вторые глаза и мог теперь еще активнее вести наступательный бой, не опасаясь за свой хвост.

Одинцов, первым в полку испытавший новый двухместный [51] самолет с воздушным стрелком, сразу

стал на сторону этого варианта. Нашлись, однако, и маловеры-скептики. Одни сомневались: понадеешься

на стрелка, а он промажет. С «мессами» и «фокками» нельзя шутить. А со стрелками первое время было

плохо. Их готовили на краткосрочных курсах из числа оружейников, механиков и даже пехотных

пулеметчиков. Никто до этого не имел летной подготовки и не знал, конечно, сложных правил стрельбы

по воздушным целям.

Другие предпочитали воевать на одноместных штурмовиках, заявляя: пусть лучше самого убьют, чем

привозить мертвого друга. Они имели в виду то обстоятельство, что задняя кабина была защищена

броней слабее, чем у летчика, самолеты стали нередко возвращаться с задания с ранеными или убитыми

стрелками. Одинцов, оценив обстановку, пошел по иному пути: раздобыл несколько бронещитов от