«Прости, Уилл, но придется занять одну из твоих ванных комнат. Какую не жалко?»

— Тащите в ближайшую, — отмахивается Раттлер и уходит в свой кабинет. Пачка полученных на городской адрес писем оттягивает карман. Их не терпится прочитать.

Коппер провожает сослуживцев, прощается и возвращается в дом. Спускается в подвал. Пенни уже ждет его, сидя на топчане в клетке и кутаясь в простыню.

«Полная топка, — сообщает она. — Замазкой на всякий случай прошлась по периметру дверцы. Возьми корсет. Крысобой привез трико?»

Он молча демонстрирует ей черную тряпицу в руке. Пенни удовлетворенно кивает и идет на выход. Коппер бросает взгляд на шахматную доску и следует за девушкой. В ванной комнате они закрывают дверь на задвижку. Пенни становится возле наполненной ванны, сбрасывает простыню. Наклоняется, касается жидкости в ванне правой ладонью. Оборачивается, смотрит на Коппера с затаенным страхом.

«Холодное…»

Мурашки на гладкой, бледной коже. Мечется в зрачках невысказанное. Лицо спокойное, но взгляд… Едва слышно посвистывает в горле пар — дуэтом, словами, что никогда не прозвучат. Коппер бросает в ванну корсет и трико, садится на край и тянет девушку к себе. Она улыбается — впервые за месяцы — и стаскивает с него рубаху через голову.

Полчаса спустя Пенни Лейн встает с кушетки, целует Роберта Коппера в заросшую щетиной щеку и залезает в ванну, полную калийной селитры. Закусывает губы, когда жидкость доходит до шрамов на спине. Медленно опускается на дно, вытягивает ноги. Пальцы скользят по бортам ванны, сперва судорожно, цепляясь, затем постепенно расслабляются. Коппер опускается рядом на колени, гладит пушистые волосы цвета пшеницы, заводит ладонь под затылок Пенни, второй рукой осторожно разжимает ее пальцы. Девушка послушно закрывает глаза, и Коппер погружает ее в ванну с головой.

Утром они вдвоем спускаются на первый этаж как раз к отъезду Раттлера и Брендона. Волосы и кожа Пенни отблескивают на свету, словно подернутые инеем. На щеках и скулах — красные шелушащиеся пятна. Тело скрыто под трико и утянуто в корсет, но одного взгляда на ладонь правой руки достаточно, чтобы понять, что прячет ткань. Брендон встречается с девушкой взглядом — и отводит глаза.

— Коппер, вы что натворили? — в ужасе восклицает Раттлер.

«Пенни, дорогая, почему ты босиком? — обеспокоенно спрашивает Хлоя. — Ты простудишься…»

«Не успею», — качает головой девушка. Хлоя заглядывает ей в лицо, прикрывает рот рукой, пятится.

«Ящик под сиденьем свободен, господин Крысобой?» — осведомляется Пенни.

— Да, — выдавливает генерал, не в силах отвести взгляд от ее лица.

«Довезите меня до фабрики. Башню я найду сама».

Она поворачивается к Копперу, вытягивается перед ним в струнку.

«Подполковник Коппер, обещай мне одну вещь».

Он качает головой, часто моргая, словно что-то попало в глаз.

«Не стану, Пенни. И ты знаешь почему».

«Это пройдет, — уверенно кивает она. — Потому повторяю вчерашнюю просьбу: женись, старый лис».

Брендон не выдерживает, выходит на улицу. Ставит на крыльцо саквояж с тетрадями, перфоратором и картами. Вскоре к нему присоединяются Раттлер и Пенни Лейн. Девушка поднимает голову, смотрит в хмурое небо.

«Все. Весна идет. Больше не будет холодов, — говорит она. И добавляет, повернувшись к Брендону: — Когда родится малыш Элизабет, обязательно покажи ему слона в цирке. Иногда стоит жить только ради того, чтобы однажды увидеть слона. Такое не забывается».

До заката Пенни Лейн лежит, свернувшись калачиком, в сгоревшем фабричном цеху. Трижды за день мимо нее проходят охранники, но лист жести надежно скрывает девушку от чужих глаз.

«Мне не холодно, — думает Пенни. — Как странно: мне совсем не холодно».

В зыбкой дреме она снова идет по улице, выслеживая ликвидаторов. Маленькая фигурка, незаметная в толпе, умело растворяющаяся в хитросплетениях света и теней. И карманы шинели набиты мелкими деталями механизмов — теми, что Пенни собирала на площади перед мэрией, когда оттуда вывезли тела.

Хрустит под тяжелыми шагами охраны битое стекло и мерзлый гравий. Пенни вздрагивает и открывает глаза. И как наяву видит генерала Раттлера сквозь прутья клетки в подвале.

— Зачем ты это делала? — спрашивает он, не сводя с Часовщика тяжелого взгляда.

Правая рука слушается Пенни с трудом, каждое движение порождает вспышку боли в спине.

«Кто дал вам право убивать нас, развязал руки и мне, — медленно жестикулирует она. — Вы все ответите».

— Мы уже ответили. Полгорода скорбит по своим близким. По людям и куклам, — глухо отвечает ей Раттлер.

Она не испытывает сожалений. Их не было и прежде, нет и сейчас. «Я делала то, что сделали бы многие перерожденные, если б имели то, что дал мне Баллантайн, — думает она. — Как легко стрелять и давить танками тех, кто никогда не окажет сопротивления».

Тень от подоконника постепенно удлиняется, солнце уходит. В третий раз мимо здания, где прячется Пенни, охранники идут уже в сумерках. Смеются над какой-то недавней историей. Как только их шаги стихают, девушка осторожно выбирается из убежища. Короткими перебежками, прячась среди груд битого кирпича и искореженных металлических остовов, Пенни Лейн продвигается все ближе к водонапорной башне, темнеющей в глубине фабричной территории.

«Трудно будет, только если поднимется ветер», — думает она.

В доме невдалеке от башни заливаются лаем псы. Пенни вздрагивает, вспоминая собак Раттлера. Треск рвущейся шинели, вонь из оскаленной пасти у самого лица… Пальцы левой руки непроизвольно складываются стилетом.

«Ты никогда не выйдешь из клетки», — звучат в памяти слова Крысобоя.

«Я не в клетке. Это ваш мир обнесен решеткой. Свобода — внутри тебя», — шепчет Пенни беззвучно.

Она обходит башню, прижимаясь спиной к ее стене. Задирает голову, смотрит на свет, брезжущий из окошек наверху. Ощупывает выступы и выбоины между камнями.

«Я залезу. Это ведь столько раз уже было», — убеждает она себя и делает первый шаг.

До верха — не меньше тридцати ярдов. До края окна — около двадцати пяти. Когда в тебе самой пять футов, это значит только одно: путь наверх будет долгим.

Скользит по камням правая ладонь, пальцы ищут малейшую выемку, позволяющую уцепиться. Стилет левой руки девушка вгоняет в расщелины, подтягивается, переносит вес тела на одну ногу, вторую ставит туда, где надежна опора. Отдыхает минуту, прикрыв глаза и распластавшись на стене, и продолжает восхождение.

«Давай, кроха», — повторяет она про себя слова Коппера. Прикусывает губу, вгоняет стилет в выбоину, хватается за край камня правой рукой, подтягивается. Дюралевые пальчики ног ищут опору. Закрепиться. Передохнуть. Тихо порадоваться, что нет ветра и луна спит за облаками. Посмотреть вверх. Ощупать следующий ряд каменной кладки. Вперед.

На середине пути она чувствует, что устала. Обнимает башню, закрывает глаза, прижимается щекой к серой шкуре. От прикосновения к холодному камню лицо обжигает резкой болью. Пенни вздрагивает, теряет равновесие, старается ухватиться правой рукой. Качается над головой низкое небо.

«Тише, замри, — слышит девушка голос Джорджино. — Не паникуй, Пенни Лейн. Давай, как раньше. Доверься мне. Расслабься».

— Помнишь, как я боялась встать на канат? — шепчет Пенни, зажмурив глаза.

«Помню. Ты была одна. А теперь я с тобой. И я тебя поведу».

Тело окутывает легкое тепло. Девушка чувствует, как ложатся на ее талию надежные, крепкие ладони. Хватается за выемку среди камней, подтягивается. Шаг. Еще шаг.

«Ты не одна, Пенни. Смелее».

— Ты не уйдешь больше, Джорджино?

«Я и не уходил».

Последний ярд дается тяжелее всего. Кладка плотная, щелей мало. Пенни приходится отползать в сторону от окна, ища опору. От пальцев правой руки, ободранных о камни, на стене остаются темные пятна и полосы.

«Сюда, Пенни. Ставь ногу. Переноси левую руку правее и выше, на два часа. Еще шажок».