То, что это не так, вытекает уже из сомнительности самих предпосылок, из которых исходят при установлении допустимых величин. Ведь у нас нет никаких оснований для уверенности в том, что обычные токсикологические испытания способны охватить все аспекты вредоносности какого-либо вещества; включаемый в расчеты «фактор надежности» тоже не дает такой уверенности. Уже поэтому часто имеют место значительные различия в допускаемых величинах, принятых в разных странах (в СССР, например, эти величины иногда в 10 раз меньше, чем в США). Следует учитывать и так называемые потребительские привычки — скажем, то, что какой-то продукт питания употребляется в определенном регионе лишь в небольших количествах. Но для тех, кто потребляет больше обычного, допустимая величина будет завышенной.

Есть еще один повод для сомнений в правильности «допустимых величин»: как известно, подчас сознательно исходят из того, что-де невозможно установить эти величины ниже уровня остаточных количеств инсектицида после обработки данного растения обычным способом в целях защиты его от вредителей. Но подобный расчет свел бы любую попытку интерпретировать допустимую величину как «максимальную величину, не опасную для здоровья», просто к фарсу.

По сходному пути развивались события, недавно имевшие место в ФРГ. Принятое (кажется, в 1978 году) решение о максимально допустимых количествах устанавливало для некоторых пестицидов сравнительно низкие пределы, соблюдение которых в условиях сельского хозяйства ФРГ не создавало особых трудностей. Однако проверка импортируемых продуктов показала, что в них эти величины нередко были выше. Объясняли это — и вполне обоснованно — тем, что в этих случаях в странах-производителях осуществлялось более интенсивное опрыскивание. И все же импорт таких продуктов не был запрещен — упомянутое постановление о максимально допустимых величинах касалось только отечественной продукции, а для импортируемых товаров допускалось превышение этих величин.

Еще один аспект — это рекомендация ВОЗ, согласно которой маленьким детям, больным и выздоравливающим следует употреблять только пищу, абсолютно свободную от каких-либо остатков пестицидов. В соответствии с этой рекомендацией широкое распространение получили продукты для детского питания без инсектицидных остатков: так, используемая для приготовления этих продуктов морковь никогда не подвергалась прямой обработке пестицидами. С этим все в порядке. Но как быть мне, взрослому человеку, если я вдруг заболею? Если я не пойду к врачу, то я вынужден буду питаться весьма загрязненной инсектицидами (корректнее выражаясь: содержащей их остаточные количества) обычной пищей. А если пойду к врачу, то буду считаться уже больным и смогу требовать пищу, свободную от инсектицидных остатков. Но откуда я ее возьму? В каком универсаме, в каком ресторане? О диабетиках позаботились, идут навстречу и вегетарианцам (у меня не возникало еще неразрешимых проблем), но где права меньшинства, нуждающегося в пище без инсектицидов?.

Когда несколько лет назад в ФРГ новый закон о защите растений потребовал полного отсутствия остатков дилдрина в пище, Нидерланды заявили протест: хотя в будущем дилдрин уже не будет применяться, они не смогут поставлять свободный от дилдрина кочанный салат еще по меньшей мере в течение 9 лет из-за длительного применения дилдрина в предыдущие годы и накопления его в почве.

Вызывает у меня беспокойство и тот факт, что наша пища все больше перегружается примесями и портится. Действительно, снова и снова в отдельных пробах находят значительно более высокие остаточные количества, чем это допускается в среднем. А если кочанный салат вырос у обочины шоссе, а овощи росли под пологом опрыскиваемых плодовых деревьев или же коровам скармливали траву, скошенную вдоль шоссе, — что же тогда делать? Безусловно, было бы неправильным снять всякий запрет с этого молока, салата или овощей. Но разве лучшим решением будет сдать, например, это молоко на молочный завод, где оно в большом котле перемешается с другим, а яд при этом равномерно распределится в большем количестве молока?

И как знать вообще, в сколь редких случаях о таком «сверхнормативном» загрязнении отдельных партий продуктов становится известно? Далее, по моему мнению, еще большая опасность заключается во взаимодействии остатков различных токсикантов. При смешанном питании, характерном для человека, такая возможность смешения различных ядов существует практически постоянно, и их синергизм или иное взаимодействие может создать комбинированный отрицательный потенциал, превышающий допустимые пределы для отдельных ядов. Эту угрозу, безусловно, нельзя устранить, устанавливая максимально допустимые концентрации лишь для отдельных вредных веществ.

Один пример из практики поможет лучше понять, что означают те исключения, которые несколько портят столь прекрасную усредненную картину соблюдения действующих норм. В одном хозяйстве, где разводили шампиньоны, появились двукрылые — вредители грибов в таком количестве, что без энергичных мер борьбы с ними дальнейшее разведение шампиньонов стало бы просто нерентабельным. Однако выяснилось, что эффективная борьба с вредителем неизбежно приведет к увеличению остаточных количеств инсектицида сверх допустимого предела. Несмотря на это, служба защиты растений разрешила проведение соответствующих мер борьбы. Обоснование такого решения: грибы обыкновенно едят не каждый день, а маленькие дети вообще не едят шампиньонов.

Между тем вполне вероятно, что, когда поспеет спаржа, я буду есть ее каждый день, и помимо того, каждый день еще и по целому кочану салата! Но ведь тогда я не буду укладываться в рамки «обычных потребительских привычек», а установленные предельные уровни загрязнения ориентируются как раз на обычные потребительские привычки и не учитывают исключений.

Однако и эти официально установленные пределы сплошь и рядом не соблюдаются, и рискует в таких случаях не тот, кто применяет инсектицид, а потребитель, который вынужден мириться с этим, не так ли? Рюдт (Rüdt, 1978, S. 20...21) очень реалистично подходит к этой проблеме, когда пишет: «И все же нельзя недооценивать тот факт, что не столь уж: малая доля потребляемых нами продуктов питания содержит в недопустимых количествах остатки различных пестицидов». Далее (S. 22) он приводит такой факт из практики сангигиенического контроля: в 1976 г. около 30% обследованного винограда пришлось изъять из продажи по причине повышенного содержания в нем остатков ДДТ, которое иногда в 30 раз превышало максимально допустимую величину; еще един факт (S. 24): от 30 до 40% пищевых продуктов, предъявленных как якобы свободные от пестицидов, на самом деле содержали остаточные количества пестицидов (т.е. имел место «гешефт на свой страх и риск»). Эти данные не следует рассматривать просто как статистический материал, хотя снова и снова делается попытка создать впечатление, будто бы предельные уровни установлены с внушительным «запасом» (коэффициентом надежности). Справедливость моего скепсиса подтверждается и тем, что Рюдт приводит различные примеры заболеваний, вызванных превышением допустимых доз или вовсе недопустимыми примесями.

Я отнюдь не считаю, что установление пороговых величин не имеет смысла, а также ни в коем случае не утверждаю, что пища с остатками вредных веществ в рамках допустимых норм обязательно представляет опасность. Но я остаюсь при своем мнении, что эти «допустимые нормы» устанавливаются произвольно и имеют значение лишь как опорные точки для сравнительных оценок. Поэтому соблюдение таких норм для продуктов питания вовсе не гарантирует, что в организм не попадет все-таки нежелательное (а возможно, и опасное) количество токсикантов.