Остаток лекции Ярроу Пирс просидел в полном замешательстве, а она все рассказывала о глубинах времени, о дрейфе континентов, перекраивающем картину поверхности, точно нож колбасника — палку салями, о мегагодах, истраченных на звездную инженерию, и о безжизненных гигагодах, в продолжение которых Земля скиталась меж звезд без курса на безопасном расстоянии от солнца, пока не подошла к концу необходимая перестройка его структуры.

Она знает меня, понял он во внезапном приливе дурноты, наблюдая за тем, как выгибаются бледные губы, рождая слова, означавшие все и ничего. Она уже встречалась со мной прежде. Такое случалось в Стазисе; хорошо еще, формальный этикет кое-как смягчал крышесносящие эффекты таких вот столкновений, поелику могли они иметь значение в твоем же собственном будущем. Она, верно, думает, что я идиот…

Лекция окончилась шквалом аплодисментов, поклонов и поспешных прощаний. Внезапно сконфуженный Пирс обнаружил себя стоящим прямо перед схолиастом на крыше мира, под неусыпно стерегущей луной. Она была очень красива. А он сам — горько унижен.

— Почетный схолиаст, я не знаю, как мне объяснить случившееся. Я…

— Молчи, — приказала Ярроу, приложив указательный палец ко рту. Его ноздри дрогнули, уловив исходивший от нее странный цветочный аромат. — Я тебе сказала: увидимся в моем кабинете. Ты придешь?

Пирс тупо уставился на нее.

— Но госпожа Почетный схолиаст, я же…

— Забудь на минутку, что я, как твоя наставница, вправе корректировать твою учетную запись в Библиотеке, — заговорщицки усмехнулась она. — Но мне это и не понадобилось бы. Ты — будущая версия тебя самого — уже объяснил мне как-то, почему тебе случилось прийти в такое замешательство, и было это много субъективных лет назад. У нас долгая история взаимоотношений.

Её насмешливое настроение улетучилось, как туман под порывом горячего ветра.

— Так что, ты пойдешь со мной? Не упустишь ведь случая построить нашу совместную жизнь?

— Но я…

Впервые он заметил, что она использовала наиболее интимную и личную форму слова ты.

— Что ты имеешь в виду, говоря о нашейжизни?

Она уже уходила, направляясь к лестнице, ведущей в Северный притвор.

— Нашей жизни!? — крикнул он ей вслед, едва сдерживая зародившийся внутри гнев от осознания того, как им ловко манипулировали. Голос его срывался. — Что ты называешь нашей жизнью?

Она оглянулась — на ее лице застыло странное, почти тоскливое выражение.

— Ты никогда не узнаешь, наступил ли на горло своей песне, правда ведь?

После этого она перевела взгляд на две сотни бездушных и ненадежных каменных ступенек, распростершихся перед нею, и начала спускаться с горы.

Ее походка была уверенной и исполненной внутреннего достоинства, словно у матроны, на миг оборотившей свое мысленное око к предательским воспоминаниям о первой любви.

Он молча смотрел, как она удаляется, добрую минуту, прежде чем уязвленное самолюбие покорилось, и он устремился за ней следом, спотыкаясь о камни, обезоруженный и захваченный в ловушку открывшимся будущим.

Они окажут тебе прием, достойный благороднейшего из князей, и станут почитать тебя как величайшего из богов. Они будут утирать пот с твоих бровей и собирать пыль с дороги, по которой ты прошел, они станут наперебой предлагать тебе своих сыновей и дочерей и вино из своих лучших виноградников. И мир их существует только затем, чтобы ублажать ангелов небесных, — а помнишь, мы тебе пообещали, что ты будешь свободен в своих желаниях поселиться средь верных, со всеми правами и почестями создания из божественной плоти.

Они станут услаждать тебя вином и маковым настоем, преподнесут тебе шелковые одеяния и золото, упадут перед тобою ниц нагими и пойдут на любое самоуничижение по твоей прихоти. Они — обитатели Империй наслаждений, ведущие межвременное существование волею властителей Стазиса и единственно с тем, чтобы услужить преданным слугам последних; подчиняться тебе и демонстрировать тебе свою любовь каким угодно способом станет их почетным правом и обязанностью, и такими они пребудут во все свои дни и на всех жизненных линиях на Земле. Ты же поселишься меж ними в алебастровом дворце, утопающем в райских садах, и постепенно поймешь, что тебе больше нечего хотеть.

Число дням твоих наслаждений будет тысяча и один, как и число твоим возлюбленным, но самим наслаждениям твоим не будет конца и края, а число вечеринок завтрашнего дня превзойдет любое разумение. Ты не покинешь сии пределы, пока услады плоти и разума не потускнеют в твоих глазах, а бесконечная роскошь не отягчит твою душу. И лишь тогда, только тогда, ты возжаждешь возвращения к труду и, значит, к жизни; обновленный и полный энергии, ты вновь поступишь на службу и станешь работать с энтузиазмом и чистотою помыслов. Твои коллеги даже отвлекутся от своих дел, чтобы подивиться твоей работоспособности, ибо хоть ты и провел целое столетие в Империях наслаждений, на работе в это время миновало время, едва достаточное для одного удара сердца. Ты — верный служитель Стазиса, и ты волен возвратиться в рай, как только пожелаешь, ибо нам угодно, чтобы наши сотрудники были счастливы на рабочем месте.

Почти сто килолет миновало с той поры, как Йеллоустоунское извержение стерло с лица земли и бензинцев, и племена охотников-собирателей, населявших побережье Залива. Новый Пересев завершился почти двадцать тысяч лет назад, цивилизация укоренилась и распространилась повсюду по планете с энтузиазмом вновь расцветшей паразитической лозы. Сейчас осуществлялся постепенный переход к фазе торговой экспансии, разбросанные там и сям города-государства и племенные империи постепенно сливались воедино и продвигались к веку хрупкого просвещения. В конце концов они переоткроют электронику и, внедрив программу повсеместного наблюдения за гражданами, начнут этап истинной цивилизации. Никто, созерцающий сейчас эти цветущие города и белопарусные торговые корабли, не мог, вероятно, вообразить, что от их строителей не останется ничего, кроме славы.

Пирс, спотыкаясь на каждом шагу. брел по извилистой вымощенной камнем аллее, отходившей от Улицы Лавочников в городе Карнегра. Ему казалось, что лучше всего будет слиться с окружением, притворившись пьяницей. Суденышки моряков Ипсолианской Лиги не были тут особенной диковинкой, и присутствие их как нельзя лучше объясняло скудость его познаний в имагре, местном креольском наречии. Он был на очередном тренировочном задании, но теперь, располагая шестью субъективными годами опыта и имплантированным стазис-телефоном, Пирс ощущал несколько большую свободу. Ему уже доверяли достаточно, чтобы избавить от надоедливого кураторского надзора и поручить достаточно безопасное, как для агента на испытательном сроке, задание.

Следуйте по Дороге Маркграфа до «Красной Утки». Будьте там в третьем часу дня Корс. Закажите маленький бокал пива, но не забудьте принять детокс. Официально вы наблюдатель первого уровня, но вас используют и как манок нулевого уровня, чтобы прикрыть отход другого нашего агента. Ожидается стычка. Вам следует принять меры, чтобы защитить себя, но помните, что вы должны изображать пьяного моряка, так что не лезьте на рожон и играйте роль, пока возможно. Как только ваша цель скро ется из виду, вы вольны покинуть место операции. Если запахнет жареным, свяжитесь со мной, и я обеспечу ретрокаузальную перешнуровку.

Все это было не более чем обычным напутствием, хотя, строго говоря, участие Пирса в карнегранской операции, как и в любом другом проекте этой эпохи, изначально не предусматривалось. Агентам Стазиса даже изнурительными тренировками было трудно достичь идеального слияния с чужеродной культурой, так что они работали преимущественно в своих родных эрах, или так близко к ним, чтобы их знание местных реалий оказывалось полезным. Как бы там ни было, два месяца полного погружения дали ему достаточно навыков, чтобы замаскироваться под иностранного моряка в распыленном по архипелагу обществе, все еще отделенном тремя веками от переоткрытия телеграфа. Это испытание специфично для меня, понял он и внезапно приободрился, как если бы только что выпил кружку мате. Кто-то наверху в Отделе Операнализа будет следить за его работой и вынесет вердикт о его умении приспосабливаться к условиям. Он решил показать все, что умеет.