– Я пойду собирать землянику. Сегодня тете Доротее совсем не удается справиться со мной. Думаю, дедуля, после завтрака нас с тобой опять накажут: заставят учить стихи. Пойдемте в сад все втроем, я буду собирать для вас ягоды и сразу вам отдавать.

– Дороти, – сэр Роджер медленно поднялся с кресла, – я не пойду с тобой в сад. У меня еще много дел сегодня утром. Что касается вас, сэр, я наведу справки относительно крыши вашей фермы и прикажу тотчас же привести ее в порядок. Вам нечего больше сказать мне, сэр?

– Нечего, сэр. Скажу только, что я… – Бардвел замолчал, его горло сжалось.

– Что? – сэр Роджер теперь выпрямился, на минуту перестав горбиться, и казался очень высоким и важным.

– Что я завидую вам, сэр, – с вызовом проговорил фермер.

– Нечему завидовать.

– Как, – воскликнул Бардвел, – не завидовать вам, когда у вас живет эта крошка, которая вас любит и все время находится рядом?

– Я стар, – проговорил сэр Роджер. – Никто не должен завидовать старикам. Если даже у них и бывают мимолетные радости, они скоро лишатся их.

– Да, к сожалению…

– Пойдемте, мистер Как-меня-зовут, – Дороти решила сгладить возникшее напряжение. – Вы огорчаете дедушку. Дедуля, ты у меня еще совсем не старый, у тебя отличный возраст. Погоди, я скоро вернусь.

Она взяла фермера за руку и увела его из комнаты.

– Вы поцелуете меня разок, маленькая мисс? – умоляюще попросил Бардвел, пристально глядя на малышку.

– Я не целую незнакомых.

– Но если я попрошу поцеловать меня ради кого-то другого?

– Я не целую людей, которых еще не люблю, – объяснила Дороти. – Но я очень нежно возьму вас за руку и, если вам не хочется земляники, провожу до ворот, посмотрю, как вы сядете на лошадь и уедете. Надеюсь, что дедуля спасет от дождя ваш бедный нос, мистер Как-меня-зовут. И надеюсь также, что вы опять приедете, потому что, может быть, через некоторое время я полюблю и вас.

– Хорошо. До свидания, маленькая мисс, – только и смог произнести едва не плачущий Бардвел.

Медленно и печально ехал он по длинной аллее.

– Она чудесный ребенок, – сказал он отцу Дороти, вернувшись домой, – и этот старик, этот скупой богач, очарован ею.

– Зачем вы браните моего отца? – оборвал тестя Сезиджер.

– Прошу прощения, но все это слишком тяжело.

– Расскажите мне о дочери, – попросил Роджер.

– Я плохой рассказчик. Знаю только, что она, как вы и говорили, полностью заворожила обитателей Сторма. В том доме она может делать все, что ей угодно и с кем угодно.

– Я хочу ее видеть. Мне так ее недостает!

– Это меня не удивляет. Я тоже хотел бы, чтобы она жила со мной, хотел бы больше всего на свете. Она напоминает мне мое дитя, мою дочь, сердце которой вы украли, которую вы увели с собой. Если бы не вы, Роджер, она вышла бы замуж за какого-нибудь фермера, и у нее были бы счастливые румяные дети, и она осталась бы жива, а не лежала бы в могиле. Мне не за что любить вас. Мне совсем незачем помогать вам.

– Но вы все-таки помогаете…

Бардвел выпил глоток своего любимого сидра.

– Вот что я скажу вам, – сухо произнес он, поставив кружку на стол. – Если бы у меня был такой ребенок, я не жил бы так, как вы живете.

– Ну, продолжайте, продолжайте, – Роджер улыбался с напускным легкомыслием. – Говорите, не стесняясь. Я готов выслушать все, что вы скажете.

Бардвел пристально посмотрел на него.

– Вы сами испортили свою жизнь, – проговорил он. – Вы подвержены двум тяжким грехам. Во-первых, вы пьете больше, чем следует. А во-вторых, когда у вас заводятся деньги, идете и проигрываете их в карты.

– Я не могу совладать с собой. Во мне горит страшный огонь, – Роджер вскочил со стула и пошел к двери из комнаты, потом вернулся. – Вы думаете, такое дитя, как Дороти, может удержать человека от порока и спасти его от греха?

– Она спасла бы меня от гибели, от соблазна, – убежденно сказал Бардвел. – Она похожа на свою мать, и уже одно это сходство увело бы меня от любого зла. В то же время в ней странным образом присутствуют и ваши черты. Она – вы, но без вашей слабости. Вы были таким раньше, до того как небесные ангелы от вас отступились и дурные темные силы овладели вами. Если бы я был таким, как вы, я постарался бы исправиться ради Дороти. Разве ей Сторм нужен? Ей нужно, чтобы отец любил ее и был с ней добр и ласков. Она не понимает, что такое страх, не понимает, что такое зло. Пусть она становится богатой наследницей, как вы желаете. Только помните, что если хозяева Сторма будут дурно обращаться с ней, я явлюсь на выручку, потому что полюбил ее. Мне кажется, будто мое собственное дитя вернулось к жизни.

– Что ж, я действительно нераскаявшийся блудный сын, игрок и мот, – Роджер попытался сделать вид, будто его не тронули слова тестя. – Пусть мой план относительно будущего дочери выглядит безумием, но мы доведем дело до конца. Вот только мне так хочется увидеть малышку! Благодарю вас за вести о ней. Да, кстати, вы видели старика?

– Он отказался принять меня, но девочка устроила нашу встречу. Она провела меня прямо в кабинет.

– Как это на нее похоже! – громко расхохотался Сезиджер.

– Она усадила меня на стул, а сама взобралась на колени старика и, сидя у одного дедушки, вежливо разговаривала с другим. Я несколько раз чуть было не потребовал, чтобы она ушла со мной.

– Вы погубили бы решительно все!

– Да ведь я же удержался.

– Как вы назвали себя?

– Я велел доложить о себе как о мистере Бардвеле. Никто ничего не заподозрил. Она спросила, как меня зовут, а я сказал: «Меня зовут… Как меня зовут?» – и, поверите ли, Сезиджер, она все время звала меня мистер Как-меня-зовут.

Сезиджер вновь разразился громким хохотом, который прервался всхлипыванием:

– Прелесть, прелесть! Как это на нее похоже, как похоже!

Помолчав несколько мгновений, он снова повернулся к фермеру:

– Вы дали мне пищу для размышлений на целый день, Бардвел. Я буду думать о ваших словах.

И вышел из комнаты.

Прямо за фермой Хоум начиналась пустошь, поросшая вереском. Туда и пошел Сезиджер. Он был одет в простое грубое платье, какое носят простолюдины. Платье плохо сидело на нем и скрывало все еще красивую фигуру. На голову он надвинул войлочную шляпу с широкими полями, за которыми отчасти пряталось лицо. Шел он медленно, как человек, отягощенный многими печалями и заботами.

Придя на пустошь, Роджер огляделся по сторонам. Вокруг не было ни одной живой души. Вереск уже начал покрываться светло-лиловыми цветами, кое-где виднелись еще свежие зеленые листья папоротника. Сезиджер бросился в траву, надвинул войлочную шляпу еще больше на глаза, сложил руки под затылком и принялся раздумывать.

В нем как будто жили два человека: один очень хороший, другой очень дурной. Маленькая Дороти никогда не видела его дурной половины, потому что от неприглядных сцен девочку старательно оберегала мать. Но сейчас две натуры боролись в нем, на него нахлынули воспоминания о минувших прекрасных днях. Перед ним проходила прошлая жизнь: времена детства, когда они вместе с сестрой играли в старом саду Сторма; старые пастбища, широкие луга; пони, на которых они катались; игра в крокет; похвалы и восторги школьных учителей. В детстве он очень хорошо учился и получал множество наград. Потом Роджер поступил в военный корпус, где и случилось непоправимое – он опозорил себя. Об этом ему вспоминать не хотелось. Тогда пришлось немедленно оставить службу. Об этом он тоже старался не думать. Отец встретил его бранью, оскорблениями, проклятиями. Сестра горько плакала. И вот его, еще совсем молоденького мальчика, отправили в колонии, чтобы прошло время и в обществе забыли о том, что он натворил.

Там Роджер сперва начал исправляться. Он поступил помощником к фермеру, и из дома его обнадежили: если он будет продолжать держаться хорошо, то получит сумму, необходимую для покупки собственной фермы. Юноша очень старался и усердно учился сельскохозяйственному труду.