— Я понимаю, что не все из вас в этом замешаны. Прошу тех, кто не участвовал, признаться, если они не хотят разделить с остальными наказание.

За плечом управляющего появился смотритель Дина. Он был в халате и тапочках, волосы растрепаны. Обычно он лучше всех из персонала относился к детям. Но сейчас в его карих глазах плескался страх, а лицо было болезненно бледным. Он что-то шептал в ухо мистеру Андерсону — слишком тихо и быстро, чтобы мы могли расслышать. Тот выслушал, распрямился. Смотритель тут же ушел.

— Еда и алкоголь на крыше. Глупые мальчишки! Это прямая дорога к гибели. А ну-ка, поднимите руки те, кто не был там!

Он стоял, скрестив руки, и ждал. Прошла всего пара секунд, и вверх потянулись неуверенные руки. Теперь стало видно, кто виноват. Мистер Андерсон хмуро покачал головой.

— А кто достал алкоголь?

В ответ — мертвая тишина.

— Да бросьте! — голос управляющего громом раздавался в ночи. — Если не хотите, чтобы всех наказали одинаково, невинные должны назвать виновных.

Мальчик по имени Томми Джек, один из самых младших в Дине, произнес:

— Это был Алекс Карри, сэр.

И настала такая тишина, что можно было услышать, как в Англии падает булавка.

Мистер Андерсон уставился на Карри, который уже сидел в кровати, уперев руки в колени.

— Что будешь делать, Андерсон? Выпорешь меня? Только попробуй.

По лицу управляющего скользнула мерзкая улыбка.

— Увидишь, — только и сказал он. Потом обратился к маленькому Томми, и в голосе его звучало презрение:

— Я не люблю мальчиков, которые выдают друзей. Думаю, еще до конца ночи тебе преподадут урок.

Он выключи свет и закрыл двери. В наступившей тишине раздался испуганный, дрожащий голос Томми:

— Я не хотел! Честно!

Алекс Карри прорычал в ответ:

— Ты, мелкий ублюдок!..

Мистер Андерсон был прав. Маленький Томми узнал, причем самым неприятным способом, что ябедничать на товарищей не стоит. Такой же урок получили все те, кто поднимал руки. А остальные могли только с ужасом ждать утра — и возмездия управляющего.

К нашему удивлению, ничего не случилось. За завтраком напряжение в Дине было физически ощутимо. В столовой стояла необычная тишина — казалось, и персонал, и дети боятся говорить. К тому времени, как мы выстроились парами, чтобы идти в школу, волнение немного улеглось. К концу уроков мы почти забыли обо всем. Вернулись в приют, как обычно. Изменилось только одно — Алекс Карри исчез. Он покинул Дин навсегда.

А потом мы пришли в спальни. И сразу увидели, что мешки с нашими пожитками, стоявшие в ногах кроватей, исчезли. Все до единого.

Я был в ужасе. Кольцо матери лежало в моем мешке! Я бросился вниз, полный праведного гнева, и столкнулся со смотрителем в коридоре нижнего этажа.

— Где наши вещи? — закричал я. — Что он с ними сделал?

Лицо у смотрителя было пепельное, вокруг глаз проступала зелень. Взгляд переполнен тревогой и чувством вины.

— Я никогда его таким не видел, Джонни, — сказал он. — Когда вы все ушли в школу, он выбежал из своих комнат, как одержимый. Обошел спальни и собрал все мешки. Заставил меня и еще пару человек помогать, — слова катились изо рта смотрителя, как яблоки из бочки. — Собрал все мешки в подвале. Потом я держал дверцу топки центрального отопления, а он бросал туда мешки. По одному. И не успокоился, пока все не побросал.

Гнев ослепил меня. Погибло все, что осталось мне от матери! Ее кольцо с переплетающимися змеями, альбом сигаретных пачек Питера… Все связи с прошлым порваны. И это сделал мистер Андерсон из мелкой мести.

Если бы я мог, я бы убил его. И ни секунды не жалел об этом.

Фину было неловко. Очень странно вдруг оказаться в доме, наполненном детскими воспоминаниями. В этом доме мистер Макиннес давал уроки ему и Артэру. Здесь они играли детьми — ведь Фин и Артэр были лучшими друзьями с тех пор, как научились ходить. Дом полнился мрачными тайнами, которые оба мальчика хранили в молчаливом согласии. А для Маршели это был просто дом, в котором она жила. Здесь она провела двадцать безрадостных лет в браке с человеком, которого не любила, здесь заботилась о его матери-калеке и растила их сына.

Когда все вернулись из Сторновея, Маршели пригласила Фина поужинать вместе с ней и Фионлахом. Он с благодарностью согласился — ведь иначе ему пришлось бы разогревать банку супа на походной газовой горелке. Световой день еще не кончился, но низкая черная туча превратила весенний вечер в ночь. Жестокий ветер свистел вокруг дверей и окон, гнал ливень волну за волной, задувал ветер в трубу и наполнял дом острым запахом горящего торфа. Маршели готовила ужин молча. Фин подозревал, что она испытывает чувство вины из-за того, что оставила отца одного в незнакомом месте.

— Ты хорошо с ним ладишь, — внезапно сказала она, не отрываясь от кастрюли на плите.

Фин сидел у стола со стаканом пива.

— О чем ты?

— Ты хорошо ладишь с отцом. Как будто умеешь общаться с маразматиками.

Он сделал еще глоток.

— У матери Моны была болезнь Альцгеймера с ранним началом, Маршели. Процесс развивался медленно, и вначале все шло не так плохо. Но потом она упала, сломала бедро, и ее положили в больницу Виктории в Глазго. В гериатрическую палату.

Женщина сморщила нос:

— Ей это вряд ли понравилось.

— Это было ужасно, — что-то в голосе Фина заставило ее повернуться к нему. — Я думал, такое бывает только в книгах Диккенса. Там все пропахло мочой и калом. Больные кричали по ночам. Медсестры сидели на кровати моей тещи, заслоняли телевизор, за который платила она, и смотрели сериалы, пока калоприемники больных переполнялись.

— О боже! — на лице Маршели был написан ужас.

— Мы просто не могли оставить ее там. Однажды вечером мы приехали с сумкой, упаковали тещины вещи и перевезли ее к нам. Я нанял сиделку, и старушка прожила у нас полгода, — Фин сделал еще глоток, погружаясь в воспоминания. — Я научился с ней общаться. Понял, что не надо спорить и ссориться. Осознал, что злится она из-за того, что недовольна собой, а забывчивость делает ее упрямой, — он покачал головой. — Кратковременная память у нее не работала, зато она очень ясно помнила события детства. Мы с ней могли часами говорить о прошлом. Мать Моны мне нравилась.

Маршели некоторое время молчала, потом все же спросила:

— Почему вы с Моной расстались? — и сразу же поправилась, чтобы вопрос не выглядел безжалостно прямым. — Из-за той катастрофы?

Фин снова покачал головой.

— Да, это точка невозврата, но… Вся наша совместная жизнь была удобной ложью. Если бы не Робби, каждый давно мог бы пойти своим путем. Мы были друзьями, и я не был несчастен с ней. Просто никогда ее не любил.

— Тогда почему вы поженились?

Он посмотрел Маршели в глаза и заставил себя признать правду — возможно, впервые:

— Наверное, потому, что ты вышла за Артэра.

Она пристально смотрела на него в ответ. В несколько футов, которые их разделяли, словно втиснулись все их потерянные годы. Женщина снова повернулась к кастрюле, чтобы выиграть несколько секунд.

— Ты не можешь винить меня за это! Ты фактически прогнал меня.

Дверь дома открылась, и вошел Фионлах. Ветер и дождь попытались залететь следом, но он быстро захлопнул дверь. С куртки юноши капало, сапоги был залеплены грязью, щеки покраснели от ударов ветра. Он явно удивился, увидев Фина у стола.

— Раздевайся и садись, — поторопила Маршели. — Ужин почти готов.

Фионлах сбросил сапоги, повесил куртку и взял из холодильника бутылку пива.

— Так что там с дедушкой?

Его мать убрала с лица волосы и подала на стол три тарелки чили кон карне[15] с рисом.

— Твоя бабушка больше не хочет видеть его в своем доме. Сейчас он в доме престарелых «Дун Эйсдин». Мне надо подумать, что с ним делать дальше.

— А почему ты не привезла его сюда?