От нее же я узнал, что страх еще не покинул этот мир. Она была достаточно бесстрашной при свете дня, и у нее было непонятно откуда взявшееся странное доверие ко мне; глупо, конечно, но в какой-то момент я решил ее напугать страшными гримасами, а она просто смеялась над ними. Однако она боялась только темноты, густых теней и черных предметов. Страшней всего была ей темнота. Она действовала на нее настолько сильно, что это натолкнуло меня на новые наблюдения и размышления. Я открыл, между прочим, что с наступлением темноты маленькие люди собирались в больших зданиях и спали все вместе. Войти к ним ночью значило произвести среди них смятение и панику. Я ни разу не видел, чтобы после наступления темноты кто-нибудь вышел на воздух или спал один под открытым небом. Но я был таким глупцом и игнорировал этот страх, несмотря на переживания Уины, я настаивал на том, чтобы спать подальше от всех.

Поначалу это сильно ее беспокоило, но в конце концов ее необъяснимая привязанность ко мне восторжествовала, и за время нашего знакомства пять ночей, в том числе и последнюю ночь, она спала со мной, положив голову на мое плечо. Но, вспомнив о ней, я отклонился от своей истории. В ночь накануне ее спасения я проснулся на рассвете. Спал я беспокойно, мне приснилось, что я утонул и что актинии своими мягкими щупальцами касались моего лица. Вздрогнув, я проснулся, и мне почудилось, что какое-то сероватое животное выскользнуло из комнаты. Я попытался снова заснуть, но мучительная тревога уже овладела мною. Был тот ранний час, когда предметы только начинают выступать из темноты, когда все вокруг кажется бесцветным и каким-то нереальным, несмотря на отчетливость очертаний. Я встал и, пройдя по каменным плитам большого зала, вышел на воздух. Желая извлечь хоть какую-нибудь пользу из этого случая, я решил посмотреть восход солнца.

Луна садилась, затухающий лунный свет и первые проблески рассвета смешивались в жуткий полумрак. Кусты казались совсем черными, земля – темно-серой, а небо – бесцветным и туманным. На верху холма мне почудились привидения. Поднимаясь по его склону, я три раза видел смутные белые фигуры. Дважды мне показалось, что я вижу какое-то одинокое белое обезьяноподобное существо, быстро бегущее к вершине холма, а один раз около руин я увидел их целую толпу: они тащили какой-то темный предмет. Двигались они быстро, и я не заметил, куда они исчезли. Казалось, они скрылись в кустах. Все вокруг было еще смутным, поймите это. Меня охватило то неопределенное предрассветное ощущение озноба, которое вам всем, вероятно, знакомо. Я не верил своим глазам.

Когда небо на востоке стало светлее и свет дня возвратил миру его прежнюю яркую окраску, я еще раз все тщательно осмотрел. Но не нашел никаких следов белых фигур. Быть может, существа были просто игрой света.

– Возможно, это были призраки, – пробормотал я, – интересно, из какого времени они взялись.

В голову пришло высказывание Гранта Аллена по поводу призраков, я улыбнулся. Он утверждал, что если б каждое умирающее поколение оставляло после себя привидения, то в конце концов весь мир переполнился бы ими. По этой теории, их должно было накопиться бесчисленное множество за восемьсот тысяч прошедших лет, и потому не было ничего удивительного, что я увидел сразу четырех. Эта шутливая мысль, однако, не успокоила меня, и я все утро думал о белых фигурках, пока наконец появление Уины не вытеснило их из моей головы. Не знаю почему, я связал их с белым животным, которое вспугнул при первых поисках своей Машины. Общество Уины на время отвлекло меня, но, несмотря на это, белые фигуры скоро снова овладели моими мыслями.

Кажется, я уже упоминал, что климат Золотого века намного жарче, чем наш. Хотя не знаю, что именно произошло. Может быть, солнце стало горячее, а может быть, земля приблизилась к нему. Принято считать, что солнце постепенно охлаждается. Однако люди, незнакомые с такими теориями, как теория Дарвина-младшего, забывают, что планеты должны одна за другой приближаться к центральному светилу и в конце концов упасть на него. После каждой из таких катастроф солнце будет светить с обновленной энергией; и весьма возможно, что эта участь постигла тогда одну из планет. Но какова бы ни была причина, факт остается фактом: солнце грело значительно сильнее, чем в наше время.

И вот в одно очень жаркое утро… думаю, четвертое утро моего пребывания… я искал убежище от жары и слепящего света в гигантских развалинах, недалеко от большого дома, где спал и ел, и со мной случилось странное происшествие. Карабкаясь между каменными грудами, я обнаружил узкую галерею, конец и окна которой были завалены обрушившимися глыбами. После ослепительного дневного света галерея показалась мне непроглядно темной. Я вошел в нее ощупью, потому что от яркого солнечного света перед глазами у меня плыли цветные пятна и ничего нельзя было разобрать. И вдруг я остановился как вкопанный. На меня из темноты, отражая проникавший в галерею дневной свет, смотрела пара блестящих глаз.

Меня охватил древний инстинктивный страх перед дикими зверями. Я стиснул кулаки и пристально посмотрел в горящие глаза. Я боялся повернуться. В голову пришла мысль о той абсолютной безопасности, в которой, как я считал, живет тут человечество. И вдруг я вспомнил странный ужас этих людей перед темнотой. Пересилив свой страх, я шагнул вперед и заговорил. Мой голос, вероятно, звучал хрипло и дрожал. Я протянул руку и коснулся чего-то мягкого. В то же мгновение блестящие глаза метнулись в сторону и что-то белое промелькнуло мимо меня. Испугавшись, я повернулся и увидел маленькое обезьяноподобное существо со странно опущенной вниз головой, бежавшее по освещенному пространству галереи. Оно налетело на гранитную глыбу, отшатнулось в сторону и в одно мгновение скрылось в черной тени под другой грудой каменных обломков.

Мое впечатление о нем, конечно, было далеко не полным; но я помню, что оно было грязно-белое с неестественно большими, серовато-красными глазами, его голова и спина были покрыты светлым мехом. Но, как я уже сказал, оно бежало слишком быстро, и мне не удалось его отчетливо рассмотреть. Не могу даже сказать, бежало ли оно на четвереньках или же руки его были так длинны, что почти касались земли. После минутного замешательства я бросился за ним ко второй груде обломков. Сначала я не мог ничего найти, но скоро в кромешной темноте наткнулся на один из тех круглых безводных колодцев, о которых я уже говорил. Он был частично прикрыт упавшей колонной. В голове у меня блеснула внезапная мысль. Не могло ли это существо спуститься в колодец? Я зажег спичку и, взглянув вниз, увидел маленькое белое создание с большими блестящими глазами, которое удалялось, упорно глядя на меня. Я содрогнулся. Это было что-то вроде человекообразного паука. Оно спускалось вниз по стене колодца, и я впервые заметил множество металлических скобок для рук и ног, образовавших нечто вроде лестницы. Но тут догоревшая спичка обожгла мне пальцы и, выпав, потухла; когда я зажег другую, маленький монстр исчез.

Не знаю, сколько времени я просидел, вглядываясь вниз. Какое-то время мне понадобилось, чтобы убедить себя, что существо, которое я видел, тоже было человеком. Но постепенно на меня снизошла истина: человек не остался в своем прежнем облике, а разделился на два вида. Эти изящные дети Верхнего Мира были не единственными нашими потомками – и это белое безобразное ночное существо, которое промелькнуло передо мной, также было наследником прошлых веков.

Я подумал о дрожащем мареве и о своей теории подземной вентиляции. Я начал подозревать их истинное предназначение. Но какую роль, хотелось мне знать, мог играть этот лемур в моей схеме окончательной организации человечества? Каково было его отношение к безмятежности и беззаботности прекрасных жителей Верхнего Мира? Что скрывалось там, в глубине этого колодца? Я присел на его край, убеждая себя, что мне, во всяком случае, нечего опасаться и что необходимо спуститься туда для разрешения моих недоумений. Но вместе с тем я чувствовал какой-то страх! Пока я колебался, двое прекрасных наземных жителей, увлеченные любовной игрой, пробежали мимо меня через освещенное пространство в тень. Мужчина бежал за женщиной, бросая в нее цветы.