Этот вариант оказался неприемлемым, если я не мог профинансировать его самостоятельно. Тогда я стал пробовать себя в качестве консультанта по древесине, и вместо того, чтобы писать запросы потенциальным нанимателям, я принялся предлагать свои услуги компаниям и учреждениям, с которыми имел дело те пять лет, что работал на «Петт и Полдис».

Одним из таких учреждений был Национальный морской музей в Гринвиче. Когда-то мы выполнили для них довольно специфический заказ, связанный с только что найденной резной фигурой носовой части старинного корабля. Я получил вежливый ответ от заместителя директора, но работу мне не предложили. В обозримом будущем он не усматривал надобности в привлечении специалистов, не состоящих в штате музея.

Такого ответа я и ожидал, поэтому был слегка удивлен, когда примерно через полтора месяца получил от него еще одно письмо. В нем он сообщал, что хотя ничего конкретного мне обещать не может, но полагает, что, возможно, мне будет небесполезно поучаствовать в его встрече с кем-то, кому нужна консультация о корабельной древесине, которая состоится в следующую среду в Гринвиче.

«Это не вполне в моей компетенции, — говорилось в письме, — но сам по себе корабль представляет огромный интерес для музея, да и связанные с ним обстоятельства весьма необычны. Я подумал о вас, в частности, помня о вашем опыте плавания под парусами. Вы поймете почему, если сможете явиться на встречу, которая назначена на 11 часов на борту „Катти Сарк“[16]».

Это письмо меня заинтересовало, и, хотя мне трудно было выкроить время, да и, по правде говоря, деньги для поездки в Лондон, Виктор Веллингтон был настолько влиятельной фигурой в той сфере, где я пытался утвердиться, что не откликнуться на его приглашение было бы ошибкой.

Утром в ту среду я сел на междугородный экспресс, который в начале десятого доставил меня на вокзал на Ливерпуль-стрит, пребывающий в хаосе реконструкции. Солнце пронзало лучами тучи пыли, высвечивая лес новых стальных колонн и поперечных балок, вознесенных над сколоченными из досок узкими коридорами, по которым текла людская толпа мимо рычащей у фундаментов старых зданий тяжелой техники. Снаружи Сити, напротив, казался чистым и светлым. У меня был большой запас времени, и я зашел в маленькое кафе рядом с «Монументом»[17] выпить чашку кофе с сэндвичем, затем пешком отправился на Тауэрский причал, где сел на катер до Гринвича.

Через двадцать минут мы уже свернули в гринвичский плес и пересекали реку, приближаясь к причалу. Позади строений на пристани высоко в голубое небо вознеслись мачты и реи «Катти Сарк», сверкая лаком и краской в косых лучах яркого солнечного света. Когда я сошел на берег, слева от меня открылся вид на зеленые лужайки среди бледно-серых каменных корпусов прибрежного шедевра Рена[18]. Я взглянул на часы — еще не было и половины одиннадцатого.

«Катти Сарк» стоял носом к реке, своим огромным бушпритом рассекая пополам пространство между «Джипси Мот IV» Фрэнсиса Чичестера[19] и входом на пристань. Подойдя к паруснику, я немного постоял, опершись на стальные перила и глядя в сухой док, специально для него построенный. Каменные ступени вели вниз по обе его стороны, чтобы посетители могли осмотреть острый профиль носа и фигуру на нем с простертой вперед рукой и развевающимися волосами. Вокруг корабля по всему доку был проход к такой же лестнице у кормы. Со стороны правого борта на шканцы вели сходни и трап, но основной вход на судно был с левого борта, почти точно посередине между первой и второй мачтами из трех. Он несколько напоминал подъемный мост, опущенный с закругленного внутрь борта на каменный край дока.

У меня все еще оставалось двадцать минут, и я пошел к «Джипси Мот». Глядя на изящные очертания этого созданного для гонки судна, я задумался о человеке, который в свои шестьдесят с лишним, борясь вегетарианством с раком, смог на нем в одиночку не только пройти вокруг света, но и обогнуть мыс Горн[20]. В сравнении с «Катти Сарк» яхта, конечно же, выглядела совсем крошечной, но, если стоять вот здесь, возле системы автоматического рулевого управления, и смотреть снизу вверх на главную мачту, устремленную в небо, то управление ею уже представлялось чертовски сложным делом для совершенно одного пожилого человека.

Я стал думать о своей собственной лодке, о прелести июньского утра, вызвавшей у меня острое желание вернуть ее себе, выйти под парусом из Блейкни на север от пролива, увидеть белых чаек в ослепительном солнечном сиянии, пройти мимо того места, где тюлени греются на гальке и поднимают головы, чтобы посмотреть на меня своими ясными коричневыми глазами… Но я в Лондоне, лодка продана, и мне позарез нужна работа.

По пути назад к «Катти Сарк» я снова взглянул на часы. Без семнадцати минут одиннадцать. Мне бы хотелось подняться на борт, освежить в памяти интерьер корабля, но внутренний голос мне подсказывал, что неправильно было бы появиться раньше более чем на пятнадцать минут. Если Виктор Веллингтон узнает, что я на корабле, он наверняка пошлет кого-нибудь за мной. Это выглядело бы как чрезмерное рвение с моей стороны. Это гордыня, разумеется, но я не хотел, чтобы он догадался, как отчаянно я нуждаюсь хоть в каком-нибудь контракте с музеем, пусть даже самом незначительном. Интуиция мне подсказывала, что, если только я его получу, за ним последуют и другие.

Солнце уже нагрело камни дока, когда я неспешно пошел к правому борту судна. Паб, находящийся позади кормы «Джипси Мот», сиял золотом на коричневом фоне. С одной стороны его вывески красовалась яхта Чичестера, с другой — его самолет. На бетонной смотровой площадке, расслабленно опершись спиной на перила, стоял худощавый молодой человек в светло-голубых джинсах и свободной короткой куртке золотистого цвета. Вокруг его шеи был завязан рукавами коричневый свитер, а с плеча свисала фотокамера, но все же он больше был похож на студента, чем на туриста.

Я обратил на него внимание потому, что он смотрел не на «Катти Сарк». Стоя неподвижно, он пристально глядел на Чёрч-стрит, где маленький «Ситроен» пытался втиснуться между большим грузовиком, припаркованным возле паба, и рядом из пяти соединенных цепью щитов, отделяющих проезжую часть от кирпично-бетонной территории дока.

Припарковавшись, из автомобиля выбралась молодая женщина. Ее коротко остриженные, почти «ежиком», черные волосы блестели на солнце, как и свободно повязанный на шее шелковый шарф. Что-то в ее поведении, в том, как она стояла и, откинув голову назад и напрягая все тело, смотрела на «Катти Сарк», наталкивало на мысль, что чайный клипер имеет для нее какое-то особое значение.

К этому моменту я поравнялся с кормой «Катти Сарк». Пройдя мимо студента, я остановился и облокотился на перила, глядя, как она залезла в машину и вытащила старый кожаный портфель, из которого достала толстую тетрадь с отрывными листами и положила ее на капот. Минуту она так и стояла, переворачивая страницы. Студент переменил позу. Невысокий, со смуглой кожей, он блеснул золотым кольцом на пальце, снимая с плеча и раскрывая футляр своей фотокамеры. Как и его одежда, аппарат был дорогим.

Здесь было множество туристов, но все они расхаживали у носа корабля и собирались группами у входа на палубу, так что к тому моменту, когда женщина, заперев дверь своего авто, направилась к нам, кроме нас со студентом у кормы не было никого.

Медленно шагая, она на ходу заталкивала тетрадь назад в пухлый портфель. Она казалась рассеянной, как будто мыслями была где-то далеко отсюда, не замечая красоты этого утра и величия устремленных в голубое небо мачт чайного клипера. Среднего роста, она не была красавицей, но поражала твердой линией выступающего подбородка и изгибом переносицы. Ее лицо с резко очерченными утренним солнцем скулами и широким лбом производило сильное впечатление, а во взгляде, брошенном на меня на мгновение из-под черных прямых бровей, светился глубокий ум.