Что я мог ей на это ответить? Я ничего не сказал, просто отвернулся. После этого она заговаривала со мной только в случае необходимости, насколько возможно избегая моего общества.

Интересно то, что она не пыталась точно так же эмоционально надавить на Айана. Он сам мне об этом сказал. Возможно, она интуитивно понимала, что это обернется пустой тратой времени. И она взялась за меня, полагая, что я быстрее уступлю ее мольбам.

Был уже март, и, хотя мы находились в открытом море, мы шли на моторе по тонкой корке льда, успевшего схватиться за утренние часы каждого дня. Тогда мы курсом вест-тень-норд проходили вдоль края пакового льда, и выступающий на север полуостров Земли Грэхема прикрывал нас от ветра, отчего практически не было волны. Иногда море становилось гладким, как стекло. Так прошло два дня, в течение которых мы постоянно выходили на радиосвязь с кораблем обеспечения.

Он вышел из порта Грютвикен, Южная Георгия, одиннадцатого марта, и теперь мы сближались с суммарной скоростью 24 узла. На следующий день с него взлетел вертолет, и около четырех часов дня он завис над нами, как гигантская стрекоза. К тому времени поднялся достаточно сильный в порывах ветер, что затрудняло подъем груза. Выписывая мачтами в воздухе непредсказуемые узоры, корабль трясло, подбрасывало и качало на ставших крутыми волнах.

Мне еще никогда не приходилось быть под вертолетом во время операции подъема груза, и сейчас у меня был великолепный обзор, поскольку я находился за верхним штурвалом на крыше рубки, пытаясь, насколько было возможно, выровнять корабль. Я страшно боялся, что оператор лебедки начнет сматывать трос в неудачный момент и вертящиеся носилки зацепятся за салинги грот-мачты. Вертолет, казалось, висел там целую вечность, но в итоге все прошло благополучно. Я увидел, как привязанное к носилкам тело Эдуардо втащили в фюзеляж вертолета, и, испытав облегчение, расслабился.

Я ожидал, что сейчас люк закроется и вертолет полетит назад к своему кораблю, но вместо этого наверху снова показалась голова оператора лебедки, и он предостерегающе помахал мне рукой, опять спуская трос. Кто-то мне закричал. То был Айан. Он стоял ниже меня на палубе, но я не расслышал, что он мне говорил. Он был полностью одет в теплое обмундирование и держал чемодан и парусный мешок, так туго набитый, что он не смог его как следует зашнуровать, а на его плече висел тот оливково-зеленый рюкзак.

Затем он, улыбнувшись, глянул на меня, покачал головой, понимая, что его слова тонут в шуме нисходящего от грохочущих лопастей ветра. До сих пор вижу перед собой это загоревшее, покрытое морщинками от яркого сияния лицо, клювообразный нос и массивную челюсть, плотную линию растянутых в улыбке губ. Он поднял свою руку-протез в перчатке и отвернулся к корме, призывая Энди помочь ему.

Только тогда до меня дошло, что он собирается нас покинуть. Не предупредив, не попрощавшись. Я видел, как Айрис вдруг остановилась по пути с кормы, ее глаза удивленно округлились от изумления. Значит, он и ей не сказал. Он никому не сказал. Они так и стояли там, уставившись на него.

Первым подошел Энди и, схватив парусный мешок, уложил его в спустившуюся к нам грузовую сетку. Захлопал парус, корабль сильно накренился, под корпус подкатила высокая волна. Я бросился назад к штурвалу, чтобы снова повторить весь процесс, удерживая корабль как можно ровнее, пока Айан со своим багажом не влезет в сетку и весь груз не поднимется выше мачты.

— Вы знали?

Это Айрис. Она забралась ко мне по лестнице со стороны левого борта, пока я смотрел, как вертолет, опустив нос, пошел вперед, на север, к кораблю обеспечения.

— Вы знали? — повторила она срывающимся голосом.

— Нет, — сказал я, и мы стояли молча, глядя, как вертолет уменьшается до маленького пятнышка, до тех пор пока он наконец совсем не исчез.

— Какой странный человек, — пробормотала она. — Никому не сказать ни слова о своем отъезде… Потом раз — и нет его. И все.

Отвернувшись, она стала нащупывать верхнюю ступеньку лестницы.

— Можно сказать, дезертировал, не правда ли?

Она принужденно улыбнулась, и по ее дрожащим губам я видел, что она готова расплакаться.

Отчасти дело было во внезапности его отъезда. Мы к нему не были готовы, и после неожиданного исчезновения столь значительной личности осталась пустота, которую каждый из нас воспринимал по-разному. Но мы с Айрис ощущали ее намного глубже. Мы многое пережили вместе за эти последние месяцы, и он всегда был с нами, вдохновляя и заражая нас своим энтузиазмом.

Впрочем, у нас не было времени грустить. Ветер постоянно усиливался, небо заволакивало низкими темными тучами, и мы уменьшили площадь парусов. Убрав прямые паруса, мы теперь шли левым галсом в крутом бейдевинде, едва попадая в Южную Георгию, не говоря уже о Фолклендских островах.

Одиннадцать дней мы шли в Порт-Стэнли, одиннадцать изматывающих дней предельного напряжения сил. Миновав Южные Оркнейские острова, мы в полной мере подверглись воздействию огромных волн Южного океана, циркулирующих вокруг земли, а на шестидесятой параллели нам пришлось протискиваться в узкую щель между мысом Горн и Землей Грэхема, что носит название пролив Дрейка. В первый раз я увидел Фолклендские острова на фоне потрясающе ясного рассветного неба. Нильс позвал меня наверх определить, что за маленький скалистый треугольник выглядывает из-за горизонта на северо-западе. Это была гора Маунт-Кент, полторы тысячи футов высотой и почти в пятидесяти милях от нас.

Оказавшись с подветренной стороны Восточного Фолкленда, мы пошли на моторе, и я никогда не забуду мгновенно наступившую тишину, когда мы миновали маяк на мысе Пемброук и оказались в спокойных водах, а на склонах над нами колючей проволокой были огорожены оставленные аргентинцами минные поля. Мы стали на якорь для ночевки рядом со старым дноуглубительным судном, напротив краснокирпичной колокольни Порт-Стэнли, возвышающейся на севере, и сразу же отправились спать.

Мы, разумеется, сообщили по радио о прибытии, и нам разрешили поспать до полудня перед тем, как спуститься на катер для оформления документов. Также к нам явились местные журналисты, которым уже стало известно, что мы обнаружили останки старинного деревянного парусного судна в южной части моря Уэдделла. Впрочем, на островах, где старых кораблей с прямым парусным вооружением и их обломков было больше, чем где-либо еще в мире, интересовались больше нашими рассказами о путешествии и состоянии льда, нежели находкой очередной развалины. Они ничего не знали о гибели Карлоса и Ангела Боргалини, поэтому нам не пришлось выкручиваться, отвечая на неудобные вопросы.

От таможенников мы уже знали, что корабль, курсирующий в треугольнике Порт-Стэнли — Монтевидео — Пунта-Аренас, отплывал вечером того же дня. Поскольку до следующего рейса нужно было ждать больше недели, Энди с Гоу-Гоу решили отправиться на нем. Их подвезли до берега какие-то местные, приплывшие к нам с пивом и гостеприимными предложениями. Потом, когда уже смеркалось, к нам подошел полицейский катер с письмом от губернатора с просьбой миссис Сандерби явиться в четыре часа пополудни следующего дня.

Нас теперь осталось только трое, и после ужина Нильс выставил на стол бутылку водки, которую он хранил до нашего возвращения в цивилизованный мир. Мы выпили за корабль, потом за каждого из нас, и наконец Айрис подняла стакан за отсутствующих друзей. Не было произнесено ни имя Эдуардо, ни Айана, просто «за отсутствующих друзей». После этого Нильс отправился на боковую, что-то бормоча себе под нос, что он уже слишком стар, чтобы болтаться по морю Уэдделла.

Айрис тоже встала из-за стола, направляясь в каюту. Я хотел уже тоже пожелать всем спокойной ночи, но она попросила меня остаться:

— Нет, пожалуйста, не уходите. Я сейчас вернусь.

Снова усевшись, я налил себе еще водки. Я думал, что она пошла в туалет, но она вернулась почти сразу с большим желтым конвертом в руке.

— Кофе хотите?

Положив конверт на стол, она потянулась за моей кружкой.