Эхо аукнулось слева, справа, пронеслось кругом и, стихая, покатилось сразу во все стороны. Я вознамерился повторить процедуру, как спереди, часов на одиннадцать, мне откликнулось чёткое раскатистое «Эй!», которое, несколько раз повторившись на разные голоса, стихло всё в той же стороне.

Периодически тем же способом уточняя направление, я двинулся через лес. Теперь эхо уже настойчиво вело меня вперёд, не пытаясь казаться обычным физическим явлением, реагируя даже на тихую речь. Шёпота же оно, кажется, просто не слышало — как обычно и бывает.

Минут за сорок моего пути не случилось ровным счётом ничего; это был обычный лес с шорохами и криками ночных птиц, с каким-то мелким зверьём, то и дело шмыгающим на краях освещённого участка.

Первым стихло эхо. Оно ушло не попрощавшись, сделав вид, что его никогда здесь и не было. Впрочем, дальше я в его подсказках не нуждался: небольшой пологий овраг я увидел и без его помощи. Обычный овраг, усеянный прелыми листьями, с ветхим пнём на ближайшем склоне, утыкающийся справа в бурелом, а слева выполаживающийся в паре десятков саженей. Никаких явных признаков борьбы я не видел: так, разбросана местами листва, но это вполне могло случиться по естественным причинам. Кто-то из мальчишек не спустился, а спрыгнул в овраг — вот и пожалуйста. Или ногами пару раз пнул листву. Возможно, опытный следопыт и обнаружил бы что-нибудь важное, но я подобными талантами не обладаю.

Здесь же обнаружилось несколько мёртвых деревьев и кустов — серых, со скукожившейся листвой, совершенно разного возраста. Всё в радиусе десятка саженей от некоей точки на дне оврага.

Сбил с толку меня тот факт, что никаких обрывков одежды, о которых говорили мальчики, здесь не было, и вообще ничего постороннего не прощупывалось. Здесь не пахло смертью или кровью, этот участок леса ничем не отличался от всех остальных; даже мёртвые деревья, кажется, умерли по каким-то вполне естественным причинам, или, по крайней мере, по причинам, никак не связанным с магией смерти.

Чтобы проверить поближе, я аккуратно спустился вниз и едва ли не на четвереньках исследовал весь участок оврага вблизи предполагаемого эпицентра, всё — совершенно напрасно.

Поднявшись обратно на край оврага, я, отряхивая руки, задумчиво смотрел вниз, пытаясь решить, что делать дальше. Подобного развития событий я точно не ожидал; найти трупы, встретить какую-то нежить, наконец, умереть, но не банально прогуляться по лесу. И Тень где-то, как назло, запропал со своими разведданными!

Когда я, увлечённый своими изысканиями, почувствовал неладное, было уже поздно.

Лес будто умер; ни шороха, ни шелеста, ни даже малейшего дуновения ветерка. Не было никаких побочных эффектов, сопровождающих зачастую сильную нежить — могильного холода, моментально конденсирующейся под его воздействием росы и тумана. Они просто шли, беря меня в кольцо, и бежать было уже некуда.

Даже понимая, что это не поможет, я инстинктивно вжался спиной в кору ближайшего дерева — это создавало хоть какую-то иллюзию прикрытого тыла.

Пародийно человекоподобные фигуры, длинные и нескладные, двигались неловко, но удивительно бесшумно и быстро. Обтянутые белёсой кожей, покрытой чёрными струпьями и открытыми гнойниками, — точно такие, как на картинке в учебнике.

Тонкие ноги с чрезмерно длинными и слегка выгнутыми вперёд голенями, оканчивающимися вместо стопы чем-то вроде притуплённого кола; два сустава находятся в верхней части ноги, отчего перемещается оно, высоко задирая перед собой «колени». Длинное тощее сутулое тело с выпирающими рёбрами — широкими и плоскими, находящими друг на друга подобно рыбьей чешуе. Острые костистые плечи с длинными односуставными руками, точно так же, как ноги, плавно сужающимися к притуплённому колу, без намёка на кисть. Овальная голова, сидящая на короткой тонкой шее, не оснащённая привычными органами чувств; гладкая, без каких-либо выступов.

Без надежды, я попытался воззвать к стихии. Я точно знал, что у меня не получится — это тоже было в учебнике, но от этого знания легче не было. Одни только огни Ставра, созданные до появления тварей, исправно работали, позволяя мне умирать хотя бы не в полной темноте. А что меня ждёт смерть, скорая и крайне неприятная (если верить литературе), сомнений не было.

Я затравленно огляделся в поисках хоть какого-то оружия, проклиная себя за оставленные в посёлке вещи, среди которых был и табельный пистолет. Убойной силы не хватило бы, чтобы нанести вред тварям, но… пустить себе пулю в висок не казалось мне в тот момент столь уж плохим выходом из положения.

Страх во мне, сначала полностью парализовавший, сконцентрировался теперь настолько, что туманил голову яростью. Я уже едва сдерживался, чтобы не броситься к ближайшей из тварей и не вцепиться ей в горло голыми руками, или даже зубами. Это вряд ли помогло бы хоть чем-то — они не умеют удивляться, — но на несколько мгновений сократило бы томительное ожидание. Однако я сумел сдержаться. Смешно сказать, но остановила меня всего одна глупая мысль: умереть нужно красиво, а в это понятие никак не укладывался обезумевший от ужаса человек, с перекошенным лицом бросающийся на нежить в попытке загрызть не-мёртвого.

Мне стало стыдно, и стыд… не то чтобы пересилил страх, но потеснил его, позволяя хоть немного взять себя в руки.

А потом грянул гром, и торжествующее эхо рокотом обвала понесло его во все стороны. Голова ближайшего не-мёртвого потеряла симметричность; с одной стороны появилась аккуратная дырка, а вторая половина черепа раскрылась изнутри, разметав осколки кости и содержимое черепной коробки. Несколько секунд — и ещё один выстрел, разорвавший голову ещё одной твари. Все остальные замерли, выискивая источник опасности.

Четыре редких выстрела закончились продолжительной паузой. Судя по всему, у неизвестного спасителя была старая винтовка, «осина» третьего калибра. Винтовку дореволюционного ещё образца прозвали так уже в войну, когда она очень хорошо зарекомендовала себя против нежити; мощная, дальнобойная и надёжная. А уж в сочетании с посеребрёнными пулями…

Пока твари, не отличающиеся особой сообразительностью, ориентировались в ситуации, стрелок успел перезарядить, демонстрируя поистине огромный опыт, и выпустить ещё четыре пули. Стрелять ему, судя по всему, было одно удовольствие — из темноты, по хорошо подсвеченным неподвижным мишеням, в безветренную ясную погоду.

Потеряв ещё четверых, твари перестали стоять истуканами и перешли в отступление. Ещё двоих снайпер снял уже в движении — меня спасал редкий профессионал. Спастись бегством сумело не больше пяти не-мёртвых.

Всё ещё не веря в случившееся чудо, я стащил фуражку и сполз по стволу дерева на землю, борясь с головокружением и тошнотой; ещё не хватало в обморок упасть для полного счастья.

Будто кто-то где-то повернул выключатель; лес вновь наполнился звуками, самым громким и интересным для меня из которых был шорох шагов. Снайпер резвой трусцой приближался ко мне откуда-то сбоку и чуть сзади; сил обернуться на звук у меня не было.

Наконец, шаги приблизились.

— Вставайте, молодой человек, вставайте. Нечего на сырой земле сидеть!

Я сначала уцепился за протянутую ладонь, и только потом, уже поднимаясь с опорой на неё и на дерево, сфокусировал взгляд на её обладателе.

Моему спасителю было никак не меньше шестидесяти, а то и больше. Однако он был в отличной физической форме, какой иной молодой позавидует, а отличная выправка выдавала кадрового военного. На нём были потёртые сапоги, гимнастёрка и застиранные галифе дореволюционного (как и правильно распознанная мной потёртая винтовка на плече) образца. И гражданский кожаный ремень.

А ещё он совершенно не тянул на деревенского жителя. Слишком уж пронзительно-холодные голубые глаза смотрели хоть и вполне дружелюбно, но цепко и пристально, «по-прокурорски». Правильные и изящные черты лица, на которые даже морщины легли красиво, аккуратная бородка клинышком и тщательно подстриженные волосы. И руки у него были слишком аккуратные для крестьянина. Взяв же себя в руки и как следует приглядевшись, я с недоумением понял, что передо мной — боевой офицер, иначе говоря — чародей. И я так и не сумел определить, к какой стихии он относится.