Самым сложным в новых условиях оказалось приспособить Христа для ситуации, когда в цивилизованной части мира почти не осталось неграмотных, голодных и лишенных крова, а законодательство этой части мира гарантировало в общем случае равные права представителям всех сословий.

В наиболее развитых странах материальный достаток откатился куда-то на третье — четвертое место в шкале ценностей. Люди стали считать гораздо большими ценностями самореализацию, интересный отдых, комфортный круг общения (в т.ч. круг семьи). Античным рабам и средневековым крестьянам бог нищего большинства обещал в «царстве небесном» избавление от непосильного труда, нищеты и бесправия — и этого было вполне достаточно. Не обязательно было даже объяснять, как это произойдет — ведь примеры беззаботного достатка были перед глазами — в виде аристократии и прочих имущих классов.

Западноевропейскому рабочему, фермеру или даже безработному накануне XXI века этого было явно мало: все названное он имел уже в этой жизни. Надо было искать что-то другое — и оно нашлось: интеллектуальное неравенство. Действительно, в любом целостном обществе условно-глупых людей значительно больше, чем условно-умных (таков уж принцип проведения границы между первыми и вторыми). Очень кстати оказалось, что в эпоху поздней античности (когда зарождалось христианство) доступ к образованию, а значит — и к развитию интеллекта, имели лишь представители аристократии. Конечно, в таких условиях христианство (как религия нищего большинства) наряду с богатством, порицала и интеллект, всячески обличая «мудрых, которые не познали Истину».

Христианство третьей четверти XX в. предложило относительно глупому большинству прекрасный способ подъема самооценки прямо-таки на недосягаемую высоту. Кажется, что некий «Х» умнее меня? Это лишь иллюзия. На самом деле, я неизмеримо мудрее за счет моей веры в Христа, а человеческая мудрость «Х» — это пыль перед мудростью моего божества, с которым я соединяюсь посредством мистических ритуалов (молитвы, евхаристии и прочих таинств). Рецепт был найден.

Теперь, как и в прошлый раз, надо было и умным предложить что-то (иначе обществу грозил религиозный раскол). Требовалось лицо бога для интеллектуальной элиты — и его попытались сделать ровно также, как в свое время для правящей элиты. Наука, как бы она не пыжилась, знает лишь немногое (говорили клерикалы) а бог знает все, поскольку он все создал. И вам (ученым) он дал ум, чтобы вы познавали его творение, но не слишком задавались — поскольку все ваши знания мелочь перед его всезнанием.

На этот раз фокус не очень удался. Определенный слой интеллектуалов, конечно, клюнул на эту приманку, но в основном это были отбросы мыслящего сообщества, люди, попавшие в интеллектуальную элиту случайно и чувствующие себя там не очень уютно. Они радостно ухватились за идею о несовершенстве человеческого познания — ведь эта идея оправдывала их профессиональную непригодность. Некоторые дошли до того, что, отойдя от собственно науки, создали специальную псевдонауку, призванную доказывать обществу глубину «библейской мудрости» по сравнению с научной. В ход пошли гнуснейшие подтасовки в области археологии, истории, биологии, астрономии, физики и математики. Антропный принцип и теорема Геделя о неполноте формальных систем, парадоксы квантовой механики и пробелы в теории эволюции, заметки Эйнштейна о «космическом религиозном чувстве» и неопределенность Гейзенберга, СПИД и авария на Чернобыльской АЭС — все использовалось для дискредитации науки и панегириков христианству.

По иронии судьбы и принципу Питера о некомпетентности, этой псевдонаучной деятельностью увлеклись многие администраторы от науки, вплоть до министров. Скоро в академиях и университетах замелькали поповские рясы. Священники стали позволять себе уверенные высказывания по вопросам науки (в частности — о том, какие исследования допустимы, а какие должны быть запрещены, как противоречащие «христианской этике»). Ученые с мировыми именами начали вполне серьезно говорить о приближении новых «темных веков», где полузадушенная средневековая наука имела право на существование лишь постольку, поскольку она обслуживала учение господствующей христианской церкви.

В этом прослеживалась определенная логика — если в прошлый раз игра с лицами бога привела к деградации правящей элиты, то теперь она грозила привести к деградации элиты интеллектуальной...

Вот на такой минорной ноте мы вступили в XXI век. Если бы в новом тысячелетии общество оставалось таким же цельным, как и в прошедшем, то судьба западной цивилизации была бы, скорее всего, предрешена. Но история никогда не повторяется дважды с точностью до деталей. Ситуация начала XXI века отличается ситуации начала VI века одной существенной деталью. На фоне потери значения имущественных мотивов деятельности, выросло значение мотивов профессиональных.

Важной чертой нашей эпохи является переход множества людей от этнической самоидентификации к профессиональной. Это — именно те люди, от которых зависит коммуникация, наука, бизнес. Такое тоже уже было — в эпоху ранней античности со свойственным этой эпохе разделением общества на профессиональные субкультуры, каждая — со своими божествами-покровителями мастерства и мастерством, как градацией божественности. Как уже говорилось выше, религии — это то, что отражает глубинные тенденции общества, его социальную зоопсихологию. Есть ли тенденция освобождения развитой части человечества от «религии большинства»? Возможно.

В XXI веке мы наблюдаем стремительный рост т.н. «неоязычества». Разумеется, это не тот античный политеизм, известный нам по мифам древней Греции, а нечто сходно с ним по сути. Неоязычество имеет дело с природой — как она есть и, в том числе, с человеком — как он есть. Его практики ориентированы на непосредственно ощутимый результат, который зависит в первую очередь от мастерства практикующего, и лишь во вторую — от каких-либо высших сил. Иначе говоря, если христианство надеется на милость божества, то «язычество» (античное или «новое») — на собственные силы и умения.

В это же время, серьезная наука отвергает христианскую философию в каком бы то ни было виде. «В прежней (т.е. христианско-библейской — А.Р.) идеологии науки уникальные события — будь то зарождение жизни или зарождение мироздания — представлялись почти антинаучно... Вырисовываются контуры новой рациональности, к которой ведет идея нестабильности. Эта идея кладет конец претензиям на абсолютный контроль над какой-либо сферой реальности» — пишет один из основателей современной философии науки Илья Пригожин. «Наше восприятие природы становится дуалистическим, и стержневым моментом в таком восприятии становится представление о неравновесности... ведущей не только к порядку и беспорядку, но открывающей также возможность для возникновения уникальных событий».

Далее он делает заявление, которое можно смело назвать реставрацией античного взгляда на человека: «В мире, основанном на нестабильности и созидательности, человечество опять оказывается в самом центре законов мироздания».

Несколько охладела к христианству и европейская политика. Европейское сообщество исключает христианство из проекта своей конституции, а Франция вообще приняла закон о жесткой секуляризации школ и ряда других государственных учреждений.

Но происходящие процессы не столь однозначны — параллельно с прогрессивными явлениями, происходят и регрессивные.

По христианским мотивам законодатели периодически запрещают то биологические и медицинские исследования, то школьные дисциплины, то распространение произведений искусства, не соответствующих воззрениям «религии большинства».