Да здравствует мир! Да здравствует ваша великая мирная держава, государство рабочих и крестьян!
25 мая 1955 г.
БРЕХТ ПРЕДЛАГАЕТ ВНИКНУТЬ В СТИХОТВОРНЫЕ СТРОКИ
НЕПОБЕДИМАЯ НАДПИСЬ
Во времена мировой войны В итальянской тюрьме Сан-Карло, Переполненной бродягами и пропойцами, Солдат, убежденный социалист, вывел карандашом на стене:
СЛАВА ЛЕНИНУ!
В самом верху полутемной камеры Огромные буквы были едва заметны. Стража их разглядела. Пришел с ведром известки маляр И надпись грозную закрасил предлинной кистью. Он закрашивал, обводя прилежно каждую букву, И возникла известковая надпись:
СЛАВА ЛЕНИНУ!
Прислали другого, с широкой кистью, И на время буквы исчезли, но ближе к утру, Когда побелка просохла, сквозь нее проступило снова:
СЛАВА ЛЕНИНУ!
Был прислан каменщик. Инструментом стальным Час битый вырубал он букву за буквой, А когда покончил с последней, В глубь стены вросла непобедимая надпись:
СЛАВА ЛЕНИНУ!
— Теперь крушите стену! — сказал солдат.
1926
ПЕСНЯ ЕДИНОГО ФРОНТА
И так как все мы люди, То должны мы — извините! — что-то есть. Хотят накормить нас пустой болтовней — К чертям! Спасибо за честь!
Марш левой! Два! Три!
Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам! И так как все мы люди, Не дадим нас бить в лицо сапогом. Никто на других не поднимет плеть И сам не будет рабом!
Марш левой! Два! Три!
Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам! И так как ты рабочий, То не жди, что нам поможет другой: Себе мы свободу добудем в бою Своей рабочей рукой!
Марш левой! Два! Три!
Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!
БАЛЛАДА О ВОДЯНОМ КОЛЕСЕ
О великих в этом мире Нам легенда сообщила, Что они, как звезды, всходят И заходят, как светила. Утешает знанье этих песен, Но для нас, дающих пить и есть им, Безразличны их закаты и восходы. Кто несет издержки и расходы?
Колесо кружится дальше с визгом,
Сверху вниз ступенек быстрый бег.
Но воде в ее движенье низком
Только двигать колесо вовек. Мы господ имели много, Среди них гиены были, Тигры, коршуны и свиньи, Мы и тех и тех кормили. Все равно — получше ли, похуже! Ах, сапог подходит к сапогу же! Он топтал нас; вы поймете сами — Хорошо б покончить с господами.
Колесо кружится дальше с визгом,
Сверху вниз ступенек быстрый бег.
Но воде в ее движенье низком
Только двигать колесо вовек. Они грызлись за добычу И ломали лбы и ребра, Звали прочих жадным быдлом, А себя — народом добрым. Мы их видим в драке и в раздоре, Вечно в споре. Стоит нам подняться И кормежки их лишить, как вскоре, Спор забыв, они объединятся.
Ведь тогда и колесо застрянет.
Баста! Хоть рукой его верти!
И вода с могучей силой станет
Мчать себя лишь на своем пути.
1933
ПЕСНЯ О ВОСЬМОМ СЛОНЕ
Семерых слонов имеет господин. Сверх того — восьмым он обладает. Семеро дики. Восьмой — ручной. Он за семерыми наблюдает.
Рысью, побыстрей!
Ни пня не оставлять в лесу!
Вы все должны раскорчевать,
А ночь уж на носу! Семеро слонов корчуют лес. На восьмом — их господин гарцует. День-деньской наблюдал восьмой, Как они, усердно ли корчуют.
Тащите побыстрей!
Ни пня не оставлять в лесу!
Вы все должны раскорчевать,
А ночь уж на носу! Семеро слонов больше не хотят. Больше к пням они не подступают. Господин пришел. Был он очень зол. Он восьмому рису подсыпает.
Как это понять?
Ни пня не оставлять в лесу!
Вы все должны раскорчевать,
А ночь уж на носу! Семеро слонов лишены клыков. Только у восьмого клык остался. Он к слонам идет. Смертным боем бьет. Господин увидел — засмеялся.
Тащите побыстрей!
Ни пня не оставлять в лесу!
Вы все должны раскорчевать,
А ночь уж на носу!
ХВАЛА КОММУНИЗМУ
Он разумен, он всем понятен. Он так прост. Ты не кровопийца ведь. Ты его постигнешь. Он нужен тебе как хлеб, торопись узнать его. Глупцы зовут его глупым, злодеи зовут его злым, А он против зла и против глупости. Обиралы кричат о нем: «Преступленье!» А мы знаем: В нем конец всех преступлений. Он не безумие, но Конец безумия. Он не загадка, но Решенье загадки. Он — то простое, Что трудно совершить.
СОН О ВЕЛИКОЙ СМУТЬЯНКЕ
(Из “Немецких сатир”)
Я видел сон: На площади против Оперы, Где коричневый маляр [1] держал очередную историческую речь, Очутилась вдруг огромная, с добрую гору, картофелина И тоже обратилась с речью К собравшемуся народу. «Я, — говорила она грустным голосом, — Явилась, чтобы предостеречь вас. Конечно, Мне ведомо, что я всего-навсего картофелина, Незначительная персона. В книгах по истории Обо мне почти не упоминают. В высших кругах Я не пользуюсь влиянием. Когда речь заходит О высоких материях — о чести, о славе, — я Принуждена уступить место. Считается неблагородным предпочитать меня славе. Но Я все же многим помогла перебиться в этой долине слез. Теперь выбирайте Между мной и этим маляром. Решайте: Он или я. Если вы предпочтете того, Вы лишитесь меня. Если вам нужна я, Вам придется изгнать того. И я говорю вам: Не слушайте слишком долго его, А то он успеет уничтожить меня. Пусть он угрожает вам Смертью за возмущение против него, но заметьте себе: Без меня вы и дети ваши тоже обречены на смерть». Так говорила картофелина, И пока маляр продолжал свой рев в Опере, Слышимый всему народу через громкоговорители, Она тут же начала демонстрировать Жуткий опыт, видимый всему народу: С каждым словом маляра она сморщивалась, Становилась все меньше, дряннее и гнилее
[1] Так Брехт называет Гитлера, который в молодости пытался стать художником.
ПОСЕЩЕНИЕ ИЗГНАННЫХ ПОЭТОВ
Когда — во сне — он вошел в хижину Изгнанных поэтов, в ту, что рядом с хижиной Изгнанных теоретиков (оттуда доносились Смех и споры), Овидий вышел Навстречу ему и вполголоса сказал на пороге: «Покуда лучше не садись. Ведь ты еще не умер. Кто знает, Не вернешься ли ты еще назад?! И все пойдет по-прежнему, кроме того, Что ты сам не будешь прежним». Однако Улыбающийся Бо Цзюи заметил, глядя сочувственно: «Любой заслуживает строгости, кто хотя бы однажды
назвал несправедливость — несправедливостью». А его друг Ду Фу тихо промолвил: «Понимаешь, изгнание Не место, где можно отучиться от высокомерия». Однако земной, Совершенно оборванный, Вийон предстал перед ним и спросил: «Сколько Выходов в твоем доме?» А Данте отвел его в сторону, Взял за рукав и пробормотал: «Твои стихи, Дружище, кишат погрешностями, подумай О тех, в сравнении с которыми ты — ничто!» Но Вольтер прервал его: «Не забывай про деньжата, Не то тебя уморят голодом!» — «И вставляй шуточки!» — воскликнул Гейне. «Это не помогает, — Огрызнулся Шекспир. — С приходом Якова И я не мог больше писать». — «Если дойдет до суда, Бери в адвокаты мошенника! — посоветовал Еврипид. — Чтобы знал дыры в сетях закона». Смех Не успел оборваться, когда из самого темного угла Послышался голос: «А знает ли кто твои стихи Наизусть? И те, кто знает, Уцелеют ли они?» — «Это забытые, — Тихо сказал Данте, — Уничтожили не только их, их творения — также». Смех оборвался. Никто не смел даже переглянуться. Пришелец Побледнел.
ВОПРОСЫ ЧИТАЮЩЕГО РАБОЧЕГО
Кто воздвиг семивратные Фивы? В книгах названы имена повелителей. Разве повелители обтесывали камни и сдвигали скалы? А многократно разрушенный Вавилон? Кто отстраивал его каждый раз вновь? В каких лачугах Жили строители солнечной Лимы? Куда ушли каменщики в тот вечер, Когда они закончили кладку Китайской стены? Великий Рим украшен множеством триумфальных арок. Кто воздвиг их? Над кем Торжествовали цезари? Все ли жители прославленной Византии Жили во дворцах? Ведь даже в сказочной Атлантиде В ту ночь, когда ее поглотили волны, Утопающие господа призывали своих рабов. Юный Александр завоевал Индию. Совсем один? Цезарь победил галлов. Не имел ли он при себе хотя бы повара? Филипп Испанский рыдал, когда погиб его флот. Неужели никому больше не пришлось проливать слезы? Фридрих Второй одержал победу в Семилетней войне. Кто разделил с ним эту победу? Что ни страница, то победа. Кто готовил яства для победных пиршеств? Через каждые десять лет — великий человек. Кто оплачивал издержки? Как много книг! Как много вопросов!