— Дай лучше во что-нибудь одеться, — прошу я. — И полотенце! И выпить!

— Все сразу? И ванну?

— Ага, — киваю я, вытирая непонятные бурые ошметки с волос и закутываясь в толстый халат.

Оксана ставит на стол две пузатые рюмки и подогревает чай.

— Тебе чего — меда или сгущенного молока? — она показывает разнокалиберные бутылки.

— И того, и другого, а хлеба можно вообще не давать. Лучше кофе, для тонуса. — За что люблю свою сестру, так это за то, что она не задает лишних вопросов. — Девчонки спят? Пойду, проведаю, — Ксюша молча кивает, сосредоточенно наблюдая за туркой с поднимающимся кофе.

Я приоткрываю дверь в спальню, прислушиваюсь к сонному дыханию детей, делаю шаг вперёд. Рыжая Фокси, немыслимая помесь спаниеля и чау-чау, выползает из-под одеяла, повиливая хвостом в знак приветствия. Оживленно бросается ко мне и вдруг, взвизгнув, как от удара, забивается под диван.

— Тихо, тихо, ты чего, — пытаюсь выманить ее оттуда, но Фокси забирается к самой стене и затихает там, надеясь, что я про нее забуду. Ну, не хочет, как хочет! Тем более что заворочалась Сашка, разбуженная нашей возней. Я обнимаю теплую ото сна дочь, но она, упираясь мне в грудь кулачками, закатывается в плаче: — "Ты не мама!".

Вбежавшая в спальню сестра выталкивает меня из комнаты и, успокоив разбушевавшихся детей, возвращается на кухню.

— Я вчера Сашку еле-еле уложила. Смотри, что она рисовала весь вечер, — Ксюша бросает на стол листы из тетрадки в клеточку. На всех рисунках огромный костер, в пламени которого ясно просматривается человек и надпись внизу корявыми буквами — "это мама". — Как тебе, а?

Что ж это я? Ведь не чай пить примчалась с утра, не за дочерью:

— Слушай, мамин перстень, серебряный, у тебя?

— Валяется где-то, мама его никогда не надевала, он ей велик был. Мне — тоже…

— Оно МОЕ! — я вскакиваю с места, перевернув одну из наполненных рюмок. По столу растекается пахнущая полынью красная лужица.

— Моя ПРЕЛЕСТЬ, — язвительно протягивает Оксана, промокая вермут губкой. — Ты никак сбрендила совсем?

— Что ты в этом понимаешь? — ярость перехватывает дыхание. — Давай сюда!

Сейчас я готова убить, только бы получить заветное кольцо в свои руки. Ксюша, испугавшись моего крика, вылетает из кухни и, найдя перстень, швыряет его передо мной. Почерневшее от времени украшение с блеклым камнем надолго приковывает мое внимание. Сестра, усевшись подальше, молча наблюдает за мной.

— У тебя ластик есть? — она вздрагивает от моего вопроса. — Что ты испугалась? Что я, монстр какой-то?

— Думаю, что да, — Оксана встает. — Сейчас возьму резинку у Полины.

В ожидании сестры разглядываю массивное кольцо — странно, столько раз видела его, а совсем забыла, как оно выглядит: камень-пентаграмма с выпуклой серединой в виде раскрывающегося цветка окружен рунным орнаментом по червленому серебру с редкими вкраплениями шафранного сердолика и кроваво-красного граната в крутых изгибах рун. Я легко притрагиваюсь к камню. Он, словно отзываясь на моё нежное прикосновение, наливается сиреневым пульсирующим сиянием.

Нет ничего прекраснее этого кольца, потому что с ним я буду править миром!

Внезапно сильный удар по лбу отбрасывает меня к стене, и я, с размаху врезавшись в нее затылком, теряю сознание, угасающим взглядом успев заметить, как ЧУЖАЯ рука отнимает у меня ключ от иной жизни…

— Ксюш, как я к тебе попала? — слабо простонала я, отбросив мокрое полотенце с убийственно болевшей головы. Я лежала под одеялом на диване в гостиной, Оксана притулилась у меня в ногах и при свете ночника читала "Черновик" Лукьяненко.

— За этим пришла! — сестра сердито швырнула на журнальный столик глухо звякнувший кусочек закопченного металла и добавила: — Газовая конфорка, конечно, не Роковая расщелина Ородруима, но и это не кольцо Всевластия!

… Вернувшись с ластиком на кухню, Оксана застала меня в тот момент, когда я примеряла странно светящееся кольцо на средний палец. Мой отрешенный вид так перепугал ее, что она каким-то шестым чувством поняла — произойдет что-то непоправимое и меня надо остановить во что бы то ни стало.

Недолго думая, а, точнее, совсем не думая, Ксюша сорвала со стены полочку для специй и со всего маху треснула меня по голове. Пока я сползала на пол, сестра кинула злополучное кольцо на конфорку плиты и на всю мощь зажгла огонь. Плюясь искрами во все стороны, кольцо неистово сопротивлялось пламени, но недолго — полыхнул сиреневым камень, разлетаясь на мельчайшие осколки, а я, к тому времени слегка пришедшая в себя от удара по голове, снова хлопнулась в глубокий обморок…

— И это все? — спросила я Ксюшу.

— А ты что хотела? — как-то без особого интереса поинтересовалась сестра. Лукьяненко был куда увлекательнее моих расспросов. — Ты лежала, как неживая весь день, я уж и не знала, что делать.

— Весь день? А сейчас… — я покосилась на темноту за окном.

— Почти двенадцать ночи.

Держась за голову, я в ужасе подскочила:

— Лешка…

— Лежи, куда ты собралась! Лешка давно вернулся, обрадовался, что дома никого нет, отсыпается.

— Звонил?

— А как же!

— Дома такой бардак!

— Алинка с Полиной бегали после школы — все в порядке. Ну, ты додумалась, в такой мороз окна настежь! А твое большое зеркало вообще разлетелось на мелкие кусочки! Полина руку порезала, пока собирали.

Зеркало… Кольцо… Две части одного целого…

Темпераментно жестикулируя, не силах сдерживать свои эмоции, я торопливо пересказала сестре всё, что со мной случилось. Оксана скептически улыбалась, но Лукьяненко отложила. Ага, проняло!

— Ксюш, а ведь я могла быть такой же, как Джанет.

— А оно тебе надо?

— Наверное, нет. А счастье было так возможно, — пропела я. Хотя действительно, оно мне нужно, ТАКОЕ счастье?

— Ладно, я устала. И ты спи, — Оксана выключила свет и, плотно прикрыв за собой дверь, долго плескалась в ванной, — экспериментаторша…

А я под размеренный шум воды представляла себе феерические картины — чародейный мир, где правит мудрая и справедливая Королева, где нет ни боли, ни горя, где все счастливы…

…и даже не заметила, что грёзы наяву сменились вполне натуральной дремой, из которой я вынырнула с бешено колотящимся сердцем. Что-то было не так!

Через узкую щель неплотно зашторенных портьер проникал мертвенный свет луны. На озарённых невидимым костром стенах резвились янтарно-багровые блики. В этом адском пламени безысходно плавились чьи-то мечты и чаяния, чья-то любовь и надежда, словно вся радость мира уносилась дымными всполохами, уступая дорогу всепоглощающей ненависти, злобе, вражде, распростершими черные крылья ожесточения над такими слабыми в своих пороках человеками… пока ещё человеками…

Затаив дыхание, я окинула взглядом комнату — в отвернутом от окна широком мягком кресле съежился непроницаемый мрак, в котором безвозвратно тонули слабо краснеющие отблески.

— Ксюша? — еле слышно прошептала я. Лучше бы я молчала!

Тень поднялась, повернулась к окну, и лунный свет осветил бескровное лицо, лицо Джанет.

Я завизжала изо всех сил.

— Узнала, — усмехнулась она, — ну, здравствуй.

Колдунья не успела договорить, как в гостиную ввалилась не успевшая толком проснуться Оксана:

— Что ты орешь? Весь дом на ноги поднимешь! Я только заснула! — возмущенно прошептала сестра, привычно протягивая руку к торшеру. Щелкнув раз, другой, чертыхнулась на перегоревшую лампочку. В комнату просочилась "дворянка" Фокси и тут же позорно сбежала, не издав ни звука, по пути наступив на возмущенно мяукнувшую Ваську, неимоверной пушистости сибирскую кошку.

— Перегорела, зараза, — Ксюша развернулась к двери и зацепила плечом Джанет, вставшую на её пути.

— Не торопись уходить, — ведьма скептически оглядела мою сестру. — Зря ты это сделала, девочка! Зря!

Оксана замерла, непонимающе оглянулась на меня: