XXVI ВСТРЕЧА

Лазурная гладь Атлантического океана приветливо ласкала глаза Терехова и генштабистов.

Прекрасное солнечное утро 19 августа дышало какой-то особой прелестью на экране.

Причудливые формы скал Ньюфаундленда, четко обрисовывавшихся в светлом пятне на стене, могли бы привести в восторг любого натуралиста — любителя природы.

Все же в маленьком зале Института царило тяжелое многоговорящее молчание.

Только что прозвучал приказ Моргана:

— Бэлл! Отправляйтесь!

Перевести приемочный аппарат на Ньюфаундленд было делом секунды.

И лишь спустя несколько часов Терехов признался, что он не замечал ни красоты природы впервые увиденного им — на экране — края, ни бодрящего сияния солнечных лучей. Он, как и остальные присутствовавшие в зале, видел только одно — плавное парение двадцати блестящих кертикитовых самолетов.

Флотилия, выстроившись в правильный треугольник, быстро скрылась из виду.

Таким же порядком последовала отправка новой группы самолетов, состоящей из двадцати восьми боевых единиц, груженных бомбами, причем ни один самолет не имел на своем борту ни одного человека.

На расстоянии приблизительно пятисот метров за этой флотилией плыл в воздухе огромный дирижабль.

В гондоле дирижабля разместилось около пятнадцати человек. Среди них важно расхаживал начальник штаба, одетый в новый, с иголочки, костюм из кертикита.

Наконец, в девять часов двадцать минут отправилась последняя флотилия, состоящая из тридцати восьми самолетов.

В течение четырех часов фонокинограф бездействовал.

Лишь около часа дня, с помощью небольшой радиостанции, имевшейся на случайно оказавшемся в пути пароходе, удалось на миг проследить полет флотилий Моргана.

Самолеты шли в прежнем порядке.

Моторы их работали безукоризненно.

— Через час первая флотилия остановится у западных берегов Англии и разделится на пять групп, — сказал Терехов, как бы обращаясь к самому себе.

— Через час… — глухо повторяли его слова собравшиеся.

— Где же Киссовен и Соколов? Неужели мы сдадимся без боя?

Терехов невольно сжал кулаки.

— Не сдадимся!

Но тягостное сознание беспомощности властно разжало пальцы, и Терехов в изнеможении опустился в кресло.

— Все напрасно!..

Из мрачного оцепенения его вывело радостное восклицание младшего краскома:

— Дармштадт работает!

— Где?.. Что?.. — спросил растерянно Терехов.

— Только что получена радиограмма из Дармштадта:

«Мы готовы». Телеграмма подписана Киссовеном, — сказал краском.

Дежурный слушатель генерального штаба, находившийся неотлучно у фонокинографа, уже успел включить в приемочный аппарат Дармштадт.

И вот перед глазами Терехова появился хорошо знакомый ему город с правильными улицами, где он когда-то стажировал<ся> на химических заводах.

Город был неузнаваем.

Он превратился в военный лагерь. Над ним кружились несколько десятков самолетов с гордо развевающимися красными флагами Евразии.

Странно!.. Самолеты — военного образца. Но они все без всякого оружия… На них нет ни одного человека обслуживающей команды… Ни одного пулемета!.. Ни одной винтовки!.. Ни одного бомбомета! А это что такое? Сзади и на месте обычного сиденья летчиков к каждому аэроплану прикреплен какой — то странный аппарат.

Терехов внимательно пригляделся. Аппарат состоял из деревянного ящика с двумя четырехугольными выводными трубами, напоминающими примитивные дымоходные трубы.

Самолеты, — Терехов это сразу сообразил, — управлялись с помощью радиоволн.

Через минуту самолеты выстроились в шеренгу.

Появился командорский руководящий самолет.

В нем сидели Киссовен, Соколов и три красных командира.

— Начальник воздушных сил! — вырвалось восклицание из уст одного генштабиста.

Киссовен был сумрачно-серьезен.

Соколов весело оглядывался вокруг и, оживленно жестикулируя, рассказывал что-то своему соседу.

О чем именно он говорил, невозможно было разобрать. Мешало жужжание самолетов. Однако, судя по жестам, нетрудно было понять, что он говорил о своей ране на левой руке.

Еще миг…

Командорский самолет гордо взвился ввысь и устремился вдаль по направлению к Англии.

За ним, по команде, — все остальные самолеты.

Небольшой маневр, и командорский самолет очутился позади боевой линии всей флотилии.

Терехову показалось, что расположенная на самолете радиостанция достаточно мощна для работы финокинографа и во время полета.

Осторожно переводя регулятор на все увеличивающееся расстояние, Терехов с радостью увидел, что, благодаря этой радиостанции, он стал незримым спутником флотилии Евразии.

Тридцать минут томительного ожидания.

Наконец, на горизонте появились очертания западных берегов Франции; показалась Англия.

Еще четверть часа, и флотилия прибыла к месту, где предполагалась первая остановка самолетов Моргана.

Терехов только теперь установил, что самолеты Евразии — старого типа и построены из обычного материала: алюминия и стали.

В два часа пятнадцать минут дня вдали появились сверкающие, как огромные бриллианты, кертикитовые аэропланы Моргана.

Они шли сплошной линией, занимая сравнительно небольшое пространство.

Впереди был аэроплан Бэлла.

Расстояние между двумя эскадрильями ежесекундно уменьшалось. И когда оно составляло лишь около одного километра, самолет Киссовена начал сигнализировать:

«Остановитесь!»

Бэлл на минуту остановил свою флотилию.

«Прекратите военные действия. Не нужно проливать крови!»

Бэлл приказал продолжать путь. Он отвечал однословно:

«Сдавайтесь!»

Расстояние между линиями самолетов сократилось до пятисот метров.

«Никогда!»

Одновременно с отдачей этого сигнала евразийская флотилия сомкнулась в сплошную цепь и из четырехугольных труб деревянных ящиков, прикрепленных на месте летчиков, с шипением и шумом вырвались густые клубы беловатого дыма.

Немедленно образовавшееся облако застлало непроницаемой для глаз Терехова завесой боевую линию моргановских самолетов…

Еще миг — и не стало видно и самолетов Евразии…

Светлое пятно на стене, заполненное густыми парами, свидетельствовало о том, что радиостанция, находящаяся на борту самолета Киссовена, действует.