— И получ-а-а-ется… — вскрыл конверт с именем победителя Капралов и снова начал писать, — что Шахноза у вас вызывает раздражение!

— Вот-вот! Пишите-пишите! Все-таки вы фундаментально не понимаете моих мотиваций.

— Пантелеймон Никанорович, давайте без этого, хорошо? Пока я от вас не услышу, я буду предполагать самое простое. А самое простое обычно не самое возвышенное.

— И вот, узнав о напряжении в наших отношениях, вы сразу решили, что я ксенофоб, верно?

— А вы нет?

— Ну, отчасти да, но только отчасти. Все мы живем инстинктами. Ни вы, ни я не исключение!

Увидев, что Капралов набирает воздуха, Пантелеймон Никанорович поднял вверх указательный палец.

— Это, конечно, ваша епархия, но дайте уж теперь объяснить!

Психиатр молча пожал плечами.

— Сознание лениво, — торопливо произнес Пантелемон Никанорович. — И мое, и ваше! Инстинкты куда проворнее. Пока оно раскачивается, инстинкт говорит — на нашу территорию вторглись! Одни ему следуют, другие отрицают. Но в обоих случаях первичен испуг. Только первые боятся всего чужого, а вторые — самих себя. Я же пытаюсь размышлять, а значит, могу с инстинктом бороться!

Он откинулся на спинку стула и потер ладони о джинсы.

— Так что дело не в этом, Лука Романович.

— Мы все равно должны объяснить ваше поведение. — Капралов возвел очи горе и с притворным энтузиазмом предположил: — Возможно, вы… садист? Шахноза даже не хочет разговаривать в вашем присутствии!

Пантелеймон Никанорович открыл рот и заморгал, будто неожиданно провалился в прорубь. Капралов, чтобы не спугнуть, не шевелился.

— Не хочет, да?.. — наконец неуверенно переспросил начальник ДЕЗа. — У меня тоже такое ощущение… Но вы ведь наверняка ей скажете…

— Не наверняка. А если пообещаю, то точно не скажу. Врачебная тайна, знаете ли.

— Значит, не скажете?

— Обещаю.

— Хорошо… — снова помедлил Пантелеймон Никанорович. — Я немного покривил душой, когда говорил, что мне до нее нет дела.

Он вскинул руку, будто отличник на первой парте, но молниеносно опустил ее на голову и пригладил волосы.

— У нас ведь с ней много общего, не так ли?

— Думаю, да, — осторожно согласился Капралов.

— Да, да… Но тут есть что-то еще, кроме очевидного… Она, конечно, косноязычна и неотесанна, я знаю… В общем, мне просто интересно понять, что она за человек. Другое дело, о чем нам говорить… Вот и приходится о работе. А она боится и вообще неправильно все понимает…

— Вы меня разыгрываете… Только что рассказывали про безразличие, теперь же, наоборот…

— Вовсе нет, Лука Романович! — немного по-театральному вскинулся Пантелеймон Никанорович. — Я знал, что даже вам будет трудно в это поверить. Просто больше мне не с кем поделиться. Но, с другой стороны, разве вам она не интересна? Разве… разве сами вы не стремитесь ее понять?

— Это моя работа.

— Значит, вы не станете давать мне советов? Ведь с вами-то она разговаривает!

— Ну, не говорите с ней о заборах и дворах, если это ее так нервирует. Спросите о том, что волнует ее саму.

— Спасибо! Это хорошая мысль! Думаете, нам стоит общаться?

— Об-щаться? — запнулся Капралов. — Даже интересно, как у вас это получится. Попробуйте.

— Но что скажут другие? Ведь это так необычно…

— А вот мы и посмотрим! Но, в принципе, можно предсказать. Главное, сильно не увлекайтесь, чтобы не разочароваться.

— Странный вы доктор, Лука Романович. Разве наше душевное равновесие не ваша главная цель?

— Зато я честный, Пантелеймон Никанорович.

— Спасибо и на том!

Он улыбнулся и встал.

— Умеете вытянуть из человека всю душу…

— Погодите, у меня еще есть вопрос. Про пупсика.

— В смысле, про пропавшего пупсика? Хотите его найти?

— Профессор переживает, что Раиса думает на него. Нам нужно что-то с этим делать, а я даже не знаю, о чем речь.

— Он вам не сказал? Да обычный деревянный пупсик, ничего особенного. Думаю, дело в том, что он достался ей от родителей. Но я не знаю, куда он делся, если вы про это. Профессор им действительно интересовался, говорил, что эта деревяшка важна для нашей общей истории, что нужно разобраться, откуда она взялась, и что на нее права не только у Раисы… Если честно, по-моему, старческая блажь. Но вы знаете профессора, он человек увлекающийся. Только зачем ему ее брать?

— Что-то здесь не сходится. Мне он говорил, что никогда его не видел.

— Ах, вот в чем дело! Ну, тут он лжет! Пупсика все видели. Она его особо не скрывала. Да и сами подумайте, как можно было не увидеть.

— Получается, профессор все-таки мог… — снова начал Капралов, но Пантелеймон Никанорович его перебил.

— Умоляю, не спрашивайте меня о том, чего я не знаю! — Он шагнул к двери. — Строить догадки — ваша работа. Если это так важно, наверное, следует поговорить с самой Раисой.

Оставшись один, Капралов открыл сайт новостей. Первым шел рассказ о столичном фотоблогере, увлекавшемся железной дорогой. Получив разрешение от РЖД, тот поехал фотографировать станцию на Алтае. Однако фотосессия не состоялась: блогера убили на проселочной дороге неподалеку от цели путешествия.

«Повстречав троих нетрезвых местных жителей на мотоцикле с коляской, Родионов спросил у них дорогу, однако был забит насмерть на почве внезапно возникшей неприязни», — гласило сообщение.

Дальше он узнал, что во время скандала в автобусе нетрезвая учительница заколола обидчицу шампуром для шашлыка.

С минуту он смотрел на монитор, затем тихо протянул: «Д-а-а-а…», запер дверь на ключ и стал мечтать, вернее, фантазировать. Он вообразил тропический остров: с кривыми пальмами, гниющими в белом песке кокосами и вечным летом. Мух, муравьев и ядовитых пауков, все равно незаметных в нормальном масштабе, на остров он решил не селить. Однако не успел он домыслить приближающегося человека, в котором скоро должен был узнать себя самого, как почувствовал задрожавший под халатом телефон и вернулся обратно в психиатрический кабинет.

— Лука Романович, это снова Шестаков, — услышал он вместо приветствия и подумал, что нужно сохранить определившийся номер. — Не хотите поболтать о народных промыслах? Например, о матрешках?

— Здравствуйте, Леонид Сергеевич, а ведь я и правда часто думаю о вас и вашей матрешке. Как наше настроение?

— Если вы про мое здоровье, то нормально, не беспокойтесь, я звоню по другому поводу.

— А как дела у Дениса?

На том конце повисла пауза.

— К сожалению, не так хорошо, как хотелось бы, — произнес Шестаков уже не так жизнерадостно. — Он снова в больнице…

— Понятно…

— Но я звоню рассказать вам новости. Я нашел доказательства, что про матрешек и правда говорят больше, чем раньше.

— Неужели?

— Да, я заказал исследование, и оказалось, что за первый квартал количество сообщений про них выросло почти в двенадцать раз!

— То есть вы мне не поверили? — усмехнулся Капралов.

— Доверяй, но проверяй, Лука Романович! Вам не кажется это странным?

— Если честно, мне это давно кажется странным. Но что это меняет?

— Пока не знаю, однако специалисты говорят, что само по себе это произойти не могло. Но они не видят причины! Например, если проходит чемпионат по хоккею, упоминаемость хоккея может вырасти и в сто раз, но дело в том, что совершенно ничего такого с матрешками не происходило. Единственный вывод — это кому-то нужно!

— Леонид Сергеевич…

— К счастью, это не моя идея, Лука Романович. Так говорят специалисты.

8

— …Наличие значительного числа отдельных личностей, каждая из которых имеет индивидуальный поведенческий паттерн, собственные половые, возрастные, социальные и даже этнические характеристики, делает задачу интеграции особенно интересной!

Капралов обвел взглядом аудиторию. В темном зале, рассчитанном человек на пятьсот, сидело не более ста, но это было немало, его слушали все участники конференции.