— Неделя такого питания, и в выходные они смогут с чистой совестью пить коньяк, — одними губами прошелестел Леонид Сергеевич.

— И вы тоже, — прошипел Капралов. Он старался не смотреть на спины соседей и в качестве якоря для глаз выбрал одинокую розу на столе.

Леонид Сергеевич беззвучно рассмеялся.

— И я тоже!

Они сделали заказ.

— Здесь все так стараются не быть услышанными, что слушать чужие разговоры у них не хватит сил, — успокоил Леонид Сергеевич. — Иногда я думаю, что даже в одиночестве они перешептываются сами с собой. Но ведь это скорее по вашей части?

Блондинка принесла тарелки с золотым двуглавым орлом на ободках. Орел был вытравлен и на стаканах с компотом из яблок. Государственный герб выполнял в этом заведении функцию логотипа.

Леонид Сергеевич заказал протертую свеклу, кусочек семги и паровые котлеты. От супа он отказался. Вероятно, сообразил Капралов, чтобы не хлебать в его присутствии. Он вдруг понял, зачем тот его сюда привел: необходимость шептать создавала иллюзию доверительности. Леонид Сергеевич давно привык, что любое его замечание превращалось в руководство к действию. Обратной стороной такого положения становилось то, что собеседники, очарованные близостью Олимпа, катастрофически глупели. Вместе оказаться в дурацкой ситуации было единственным быстрым способом этого избежать. Актеру, с уважением подумал Капралов, подобное вряд ли было бы по зубам.

Кабинет Шестакова оказался большим, с половину теннисного корта. В его дальней части стоял массивный письменный стол с толпой желтых телефонов на приставной тумбе. Вдоль противоположной от трех окон стены тянулся еще один стол, с закругленными углами и инкрустированной разноцветным деревом столешницей, человек на двадцать. За стеклами шкафов виднелись тисненные золотом фолианты, кубки и прочий дорогостоящий хлам. Кусок стены занимала коллекция венецианских масок, и Капралов, пока хозяин ворошил на столе бумаги, с минуту ее изучал.

— Думаете, символично их здесь увидеть? — не отрываясь от бумаг, спросил Шестаков.

— Да нет, просто красиво… — смущенно пробормотал Капралов и отвернулся от стены.

— У вас вообще как с политикой? Интересуетесь?

— Если честно, не очень…

— Неужели? — Шестаков выпрямился. — Весьма глупо!

— А вы психиатрией?

Тот хмыкнул и снова склонился над столом.

— Политика везде одинаковая, — объяснил Капралов. — Меня больше интересует, зачем люди ей занимаются. Я бы сказал, меня интересуют политики, а не сам процесс.

— Как специалиста, надо полагать?

— Ну, если угодно…

— Очень хорошо! Тогда приступим. Сегодня у вас редкая возможность удовлетворить свое любопытство.

— Я думал, вы хотите, чтобы я поговорил с Денисом… — неуверенно сказал Капралов, когда они сели в кресла в углу.

— Нет, я хочу, чтобы вы поговорили со мной, — сделал ударение на последнем слове Леонид Сергеевич и ослабил галстук.

 — Зачем же тогда… — Капралов кивнул в сторону своего портфеля и вдруг изумленно осекся. — Вы хотите, чтобы я…

— Да! — перебил Леонид Сергеевич. — Именно так! Не удивляйтесь. Поставьте себя на мое место. К кому я могу обратиться? В «кремлевку»? Сами понимаете… В частную клинику? Пойдут слухи. За границу? Еще хуже. Я и к вам не смог бы приехать, сразу спросят — а что он там делал? Ни с кем, кроме жены, я поделиться не могу. После того, как Денис… Да, простите, я забыл извиниться за его вторжение…

— Вы это сделали по телефону, — тихо напомнил Капралов. Он сидел, склонив голову набок, и внимательно смотрел на Леонида Сергеевича.

— Да, действительно. — Леонид Сергеевич встал и подошел к окну.

— Так вот, нет худа без добра, — произнес он без выражения, глядя скорее на стекло, чем сквозь него, — за эту неделю я навел о вас справки, и раз уж вы все равно в курсе наших дел… В следующем году выборы. И, если без лишней скромности, у меня есть кое-какие шансы. Поэтому я должен совершенно четко понимать, насколько оправданны мои опасения. Вы заметили… э-э-э… — Он повернулся к Капралову, поднял руку и пошевелил пальцами, выбирая слова. — Мне довольно трудно об этом говорить… Вы заметили что-то подозрительное? Я имею в виду, для специалиста.

— Вы меня разыгрываете? — спросил Капралов, хотя и видел, что Леонид Сергеевич совершенно серьезен. Вопрос вырвался сам собой.

— Я не могу идти на выборы, если такая вероятность существует. Не хочу звучать патетически, но мне кажется, что параноиков там, — он едва заметно дернул головой в сторону Кремля за окном, — их там было уже достаточно.

Леонид Сергеевич замолчал. Капралов барабанил пальцами по подлокотнику, сосредоточенно глядя на столик перед собой. С навязчивой боязнью паранойи он еще не встречался.

— Ну, хорошо! — сказал он деловым тоном, приняв решение. — Похоже, вы меня не разыгрываете. Сядьте, пожалуйста. Вам придется рассказать, откуда у вас такие мысли и о том, что именно беспокоит. Я имею в виду симптомы.

Леонид Сергеевич вернулся в кресло.

— Скорее всего, это связано с тем, что я близко к сердцу принимаю происходящее с Денисом. Согласитесь, в этом нет ничего странного. Но дело дошло до той точки, когда нужна консультация.

Капралов кивнул.

— Два года назад у Дениса случился первый… э-э-э… приступ… Начались галлюцинации. Его начали преследовать политики, телеведущие, появились голоса и тэ пэ. Мы с Ниной стали его врагами. Какое-то время он даже провел в больнице. Думаю, вам не надо объяснять…

Он уткнулся носом в ладонь и несколько секунд молчал, потирая большим и средним пальцами виски.

— Разумеется, это связано с тем, что дома все вертелось вокруг каких-то интриг, все разговоры про политику, эти вечные рассуждения гостей, вся эта конспирология. Скажу честно, внимания я ему уделял мало. В то время мы как раз создали партию. В общем, сплошные нервы. Вот он и не выдержал.

— Леонид Сергеевич, ну что вы! — взмахнул рукой Капралов. — Обстановка в семье, конечно, важна, но не она определяет, вы и сами знаете! Если бы не это, было бы что-то другое.

— Да-да, я знаю, что не нужно винить себя и тэ дэ! — согласился Леонид Сергеевич. — Но все равно это нельзя просто выключить! Короче говоря, нам посоветовали специалистов из кремлевской больницы, и его достаточно быстро привели в порядок. Все сложно, думаю, вы и сами заметили, но лечение идет, и говорят, что шансы хорошие. Но тут ему везде начали мерещиться матрешки.

Капралов снова кивнул.

— Так.

— Полтора месяца назад я разбирал подарки на день рождения и обнаружил матрешку, довольно необычную и, судя по всему, очень старую. Я так и не смог выяснить, кто ее подарил, хотя, по правде, и пытался. Я оставил ее в кабинете, и вот тогда-то все и началось. Конкретно про нее Денис ничего не говорил, но ясно, что она спровоцировала обострение. Теперь все разговоры у нас только о матрешках, он видит их буквально везде. Конечно, я сразу унес ее из дома.

Леонид Сергеевич подошел к одному из шкафов, выдвинул нижний ящик и вернулся обратно.

— Вот, можете полюбоваться. — Он поставил перед Капраловым небольшую деревянную матрешку.

Матрешка действительно была старой: лак, покрывающий обозначенное штрихами и контурами лицо, красный сарафан и покатые плечи, потускнел, и кое-где его рассекали едва различимые царапины. Примитивная на первый взгляд роспись поражала изяществом. Но самое необычное было не это — под лицом куклы, на животе и груди, располагался сложный, виртуозно, с мельчайшими деталями выписанный герб. Капралов поднес ее к глазам.

Центр герба занимал ромб с черным двуглавым российским орлом (он сразу вспомнил тарелки из номенклатурной столовой, только там предпочитали золото), на расправленных крыльях висели еще восемь микроскопических гербов с неразличимым глазу содержимым, а на груди девятый, побольше, Георгий Победоносец. Ромб обрамляли пышные ветви какого-то растения с петляющей между ними лентой с орденским крестом. Венчала рисунок императорская корона.