Вряд ли кто-нибудь знает, сколько длится смерть! Если умершего оживить, то только кто-нибудь другой может сказать ему, сколько длилось его состояние смерти. Может подтвердить ему, показав часы или свежую газету. Однако все это не даст воскресшему ощущение минувшего времени. Потому что там, где царит смерть, время останавливается. И наоборот. Выходит, смерть преспокойно можно было бы назвать и другим словом — например, «безвремие», по крайней мере, оно звучит не так ужасно.

Когда Ники ожил, он просто не помнил, что с ним случилось. Сначала его сердце сделало несколько робких ударов, чем ознаменовало возвратившееся к нему течение времени. Его сознание отметило еще несколько слабых толчков и встревожилось этой слабостью. И только тогда в нем возникло ощущение, что с ним случилось нечто невероятное. Однако он не мог понять, что именно. Тогда он сказал себе: «Убили! Я умер!» Это было единственное, что он мог подумать. Но раз мозг думает, значит, он жив. Однако мозг Николая не мог этого знать и не посмел приказать ему открыть глаза и посмотреть, куда попадают после смерти мальчишки по прозвищу Буян. Вправду ли в ад, которым частенько пугала Ники его набожная бабка.

Он открыл глаза только тогда, когда Нуми принялась стаскивать с его головы шлем. Перед глазами у него шли круги, а затылок сверлила тупая боль.

— Ты жив! — радостно кричала Нуми откуда-то издалека, хотя лицо ее было совсем рядом. — Правда, было страшно? Особенно страшно, когда это в первый раз. Но я тоже виновата. Забыла тебе сказать, чтобы ты хлебнул немного лекарства. Тогда бы легче перенес. Как ты себя чувствуешь?

— Как дохлая кошка, — ответил ей Николай Буяновский, который, как видно, снова воскрес в образе Ники Буяна.

— Не поняла. Как она себя чувствует?

— Откуда мне знать! Я никогда не был кошкой!

— Ну, раз ты способен шутить, значит, с тобой все в порядке! Пошли посмотрим, к какой звезде мы прилетели.

Он криво улыбнулся.

— Постой, дай дух перевести! Что же произошло?

— Мы прошли через подпространство. Иначе мы и за сотни лет не достигли бы далеких звезд, даже если бы летели с наибольшей скоростью.

— Как же это происходит? — с прежней недоверчивостью спросил Ники. — Уж где я только не пробирался! Даже по трубам теплофикации, но чтобы такое…

— Я не знаю, как это совершается. Да и никто не знает. Мой искусственный мозг утверждает, что, вероятно, так можно пролететь через «черные дыры» и молниеносно выйти на другом конце Галактики близ какой-нибудь из звезд, откуда вытекает межзвездное вещество. Но все это фантазии пирранцев. Они даже близко не видели этих «черных дыр». Я вот другое думаю. Там, где нет пространства, нет и времени. А раз мы были в подпространстве, значит, были как бы вне времени. Или же оно было мертвым для нас. Равно как для покойника время останавливается, хотя наверху оно продолжает течь.

На Земле Ники тоже доводилось читать разные фантастические предположения о «черных дырах» в космосе. Одни ученые говорят, что эти дыры не что иное как сжавшиеся звезды, сила притяжения которых настолько велика, что она как бы «запирает» их излучение. Потому они невидимы. Другие же утверждают, что эти сжавшиеся до бесконечности звезды становятся настолько тяжелыми, что могут пробить пространство. И через эти вот дыры и вытекает межзвездное вещество. Однако никто из землян никогда не видел таинственных дыр. Даже в самые большие телескопы. Потому как трудно увидеть то, что невидимо. Особенно если его вообще не существует.

— А почему ты не спросишь об этом Мало?

— Как же, я его спрашивала, только ничего не поняла. Я ведь говорила тебе, что он совсем по-другому воспринимает мир и по-другому называет эти понятия, а у нас просто нет для этого слов. А еще он мне сказал, что только через несколько столетий, и то, если развитие наше будет безошибочным, мы начнем понимать его. Когда накопим побольше верных слов об истинах мира.

Ники не знал, кто это говорит: она сама, или ее искусственный мозг, но слова эти показались ему настолько умными, что на секунду он даже испытал нечто вроде преклонения перед ней. Как здорово она сказала: «Когда мы накопим побольше верных слов об истинах мира!»

Даже с двумя мозгами, напичканными знаниями, девочка с Пирры ко всему прочему была еще и ребенком, а потому она, весело дернув его за рукав, снова потащила куда-то по мягкой утробе Мало.

Они снова очутились в зрачке Мало, этом волшебном окне в космос, но на сей раз он не стал демонстрировать им разноцветный звездный туннель, как раньше. В середине его сияла одна-единственная большая звезда. Другие ее далекие сестры сверкали на бархатисто-черном фоне, словно маленькие алмазы, обрамляющие центральный крупный камень в перстне. Звезда все больше увеличивалась, блеск ее становился нестерпимым. Им показалось, что она накаляется. Вот она уже ярко-оранжевая. Вскоре на нее нельзя будет смотреть.

— Как бы нам не налететь на нее, — прошептал Ники. — Сгорим ведь.

— Мало бережет не только нас, но и себя тоже, — ответила Нуми.

И словно в подтверждение ее слов, страшная звезда вдруг исчезла с круглого экрана-зрачка, в нем снова вспыхнули бледные искорки далеких светил, среди которых выделялась белая звезда размером с шарик для пинг-понга.

— Планета! — воскликнул Ники. Он так разволновался, что не удержался и незаметно отлепил жвачку и, засунув ее в рот, стиснул зубы. Это подействовало успокоительно.

Шарик для пинг-понга постепенно превращался в теннисный мяч. Даже на малой скорости Малогалоталотим, похоже, летел в тысячу раз быстрее земных ракет. Когда теннисный мяч вырос до размеров футбольного, окрашенного в темные и светлые пятна, Нуми тоже прошептала.

— Красивая!

Ники хотел было с ней согласиться, но мальчишеское упрямство заставило его сказать совсем другое.

— А что если она для нас не подходит? Вдруг там нет воды или воздуха?

— Раз Мало ее выбрал, значит, подходит.

— Ха, да как он может определить это с такой дали?

— Не беспокойся, может. Он умнее всех цивилизаций взятых вместе, — снова похвалила своего спасителя Нуми.

— Раз уж пляшет под твою дудку, точно… — Вставил Ники, стараясь жевать беззвучно, чтобы его не услышала девочка, сжавшаяся в клубок рядом с ним.

— Что значит «пляшет под дудку»?

— Я хочу сказать, что он не настолько умен, раз позволяет управлять собой твоим двадцати мозгам.

— Буф-ф, до чего же ты несносный! Снова подумал что-то нехорошее.

— Ничего подобного, это просто шутка такая есть на Земле, — спохватился Ники, вдруг подумав, что она могла в темноте незаметно включить свой второй мозг, так же как он засунул в рот жвачку. И мысленно задолдонил: «Ты чудесная девочка! Ты умная, ты очень умная…»

Однако Нуми никак не реагировала на это. Похоже, она сдержала свое слово и не подслушивала его мысли.

— Мало настолько умен, что все наши поступки наверняка кажутся ему ужасной глупостью. Просто он относится ко всему живому с бесконечной добротой, — сказала Нуми. — Он, например, никогда не впустит в себя или не выпустит человека с оружием. И сам никому не причинит зла.

Любитель поспорить, Ники ухватился за ее слова и с ехидным злорадством произнес:

— Значит, твой Малогалоталотим неисправный — у меня в кармане нож!

— Какой нож?! Им можно убить? — встревоженно спросила Нуми.

— Кого угодно, — горделиво заявил Ники Буян, хотя его крошечным перочинным ножом вряд ли можно было заколоть что-нибудь, больше воробья. — Кого угодно! Кроме жирафа.

— А кто это — жираф? Он настолько силен?

— Нет, просто для того, чтобы его убить, ножа мало, нужна еще и лестница.

Нуми снова не поняла его шутки. Но и на Земле девчонки обычно редко понимают шутки мальчиков.

— Ты должен его выбросить, когда сойдем на планету! Или оставить здесь.

— Ты с ума сошла, — возмутился Ники. — Разве можно выходить на чужую планету без оружия?!

— У нас на Пирре есть суровый закон, — назидательно и строго произнесла Нуми. — И раз ты отправился со мной, будешь этот закон соблюдать. А он гласит: человек не должен поступать в отношении других существ в природе так, как не хотел бы, чтобы эти существа поступали в отношении его.