И Рябинин сразу понял, на кого же похож прокурор. Почему он не догадался, когда увидел его широкие ладони, крепкие плечи и эту походку с перевалочкой? Теперь Рябинин знал, чем понравился ему прокурор тогда в кабинете — он был рабочий человек.

— Вот кончится мой конституционный срок, пойду проситься на завод, — весело пообещал Беспалов.

— Не отпустят, — убеждённо сказал Рябинин.

Таких прокуроров не отпускали. Казалось бы, парадокс: люди, которые довольны своим делом и считают его призванием, работают хуже тех, которые вечно недовольны собой и работой. Но парадокса здесь не было.

Самодовольный работник всегда хуже недовольного. В этом Рябинин убедился давно.

Жёлтый «газик», обычная патрульная машина с синим огоньком на крыше, сделал на перекрёстке поворот и поехал по их стороне. Теперь и Рябинин смотрел за машиной. Она отклонилась от центра проезжей части и подрулила к ним.

Из кабины вылез Петельников и вяло подошёл. Рябинин насторожился — он хорошо знал инспектора, лицо которого сейчас почему-то было усталым и суровым.

Петельников пожал руку прокурору и глухо сообщил:

— Топтунов сбежал.

Так Рябинин ещё в людях не ошибался. Тот третий, который сидел в нём, сейчас адски торжествовал, попирая первых двух Рябининых. Его третье «я» злилось и поедом ело всякие интуиции и логики. Юрков оказался прав.

Почему он, Рябинин, не прислушался к словам Юркова и не посоветовался с Беспаловым? Даже с Петельниковым не поговорил.

Не сумасшедший ли он, Рябинин, не псих ли? В камере называл кладовщика «товарищем», а сейчас обдумывает версию о преступной группе с ним во главе. Но он был следователем, поэтому обдумывал преступление. И он был человеком, который может поверить другому человеку.

Они с Петельниковым ехали на маслобазу. На улицах чуть стемнело, но фонари ещё не зажгли. Было десять часов. Поводом для поездки служило пролитое директором масло — нужно осмотреть землю. Но ехал Рябинин не поэтому. Он не мог сегодня спать. Ему требовались движение, работа, действие.

— Что говорит жена? — спросил Рябинин.

— Ушёл чуть свет и не вернулся. Такого, говорит, никогда не было, чтоб он её не предупредил. На маслобазе, она знает, его нет. Плачет.

Когда у следователя рассыпается дело, его начинают мучить сомнения. Не поэтому ли так быстро признался Кривощапов — знал, что Топтунова нет? Этими шестью тоннами пытается снять с себя подозрения… Не в сговоре ли они?

— А документы?

— Паспорта дома нет.

На базе никого не было, кроме сторожа. Он увидел инспектора и онемел.

Масляный участок при помощи фонаря Рябинин нашёл сразу. Земля была аккуратно засыпана песком, но под ним она лоснилась. Петельников привёл с озера двух рыбаков — понятыми. Следователь тщательно всё описал, замерил и составил протокол. Кривощапов не обманул — масла пролито много.

Рябинин рассеянно бродил по территории. От нагретых солнцем труб несло теплом. Пахло землёй и подсолнечным маслом. И какой-то травой, которая пышно росла тут.

— Поднимемся, — предложил Рябинин.

По лестнице из металлических скоб, вваренных в боковую стенку, они забрались на крышу бака. И сразу почувствовали, что попали на высоту. С одной стороны поднимался вал огней близкого города. С другой темнело озеро с далёкими огоньками противоположного берега.

На крыше, кроме закрытого на замок люка, ничего не было. Сухо и чисто, только у люка темнели пятна подсолнечного масла. Рябинин ходил по гулкому металлу. Инспектор стоял у края, любуясь городом. Понятые тихонько переговаривались — они думали, что следователь ищет улики. Но следователь искал мысль, которая…

…Может, он бы его на серой поверхности и не заметил, но тот лежал на тёмном маслянистом пятне. Рябинин взял у понятого фонарь. Светлый комочек, бесформенный, полсантиметра в диаметре… Рябинин подцепил его бумажкой.

— Вот ещё, — показал Петельников.

Но это были уже крошки — такие маленькие, что увидеть их мог только глаз инспектора.

— И вот. — Петельников ткнул носком ботинка в чуть приметный мазок. — А что?

Рябинин только пожал плечами. Он понял недоумение инспектора — ведь не пятна крови и не отпечатки пальцев. Просто у следователя выработалась привычка обращать внимание на всё необычное, та привычка, которая развивается на местах происшествия.

— Какой цвет? — следователь растёр крошку в пальцах.

— Вроде серый.

— Или белый, — уточнил Рябинин.

— В общем, светлый.

— Пожалуй, серый, — решил следователь и понюхал палец. — Интересно, что это такое? Запах вроде карбидного…

— Похоже на извёстку, — заметил Петельников.

— Вроде теста, — сказал понятой.

Экспертиза бы точно обозначила эти белёсые комочки и дала бы список составляющих компонентов. Но следователь хотел знать сейчас.

— Да ведь это глина, — неуверенно предположил Рябинин.

— Конечно, глина, — поддержал другой понятой.

— Самая натуральная кембрийская глина, — громко сказал Рябинин. — Откуда она? База стоит на песке.

— Как откудова? — раздался вдруг хриплый голос.

Все обернулись. Казалось, маленькая сморщенная головка лежала прямо на краю бака. Сторож стоял на скобяной лестнице и наблюдал за ними.

— Да с ботинков кладовщика, — добавил он.

— Поднимитесь, — попросил Рябинин.

Кряхтя, старик влез на бак, подошёл к ним и стал объяснять:

— Топтунов-то, хоть он теперь и не работает, на базу приходил. Всё шастал, смотрел да поглядывал. Я пустил. Всё ж таки работник нашенский, хоть и бывший.

— Ну, а глина-то при чём? — нетерпеливо спросил инспектор.

— А вот и при том. Ботиночки на нём новые, не рабочие, а в этой размазне заляпаны. Да и брюченции, дай бог память, тоже.

Получилось, что перед побегом Топтунов что-то искал. Или прятал. Например, улики, которые до ареста не успел скрыть. И эти улики почему-то связаны с глиной.

— Где же он мог так испачкаться? — задумчиво спросил Рябинин.

— У нас на территории никакой глины, слава богу, нет, — ответил сторож.

— Да на озере её полно, — сказал один понятой.

— Берега-то все глинистые, — поддерживал второй.

— А евонные брюки ещё были по колено мокрые, — вспомнил сторож.

Значит, Топтунов ходил по берегу.

В семь утра Петельников с группой инспекторов и дружинников облазил весь ближайший к базе берег, захватив полосу километра в четыре. Исходили зигзагами сушу, по пояс залезали в воду, на лодках просмотрели всё мелководье — ничего. Выходов кембрийских глин оказалось несколько. При дневном свете она была голубоватой.

Инспектор отпустил оперативную группу и теперь сидел на отшлифованной глыбе крупнозернистого гранита, которая походила на кита, вылезшего из озера. На ногах инспектора белели резиновые сапоги, до колена вымазанные этой самой глиной. Она выступала из воды. Прямо возле кита-валуна её пласт лежал на красноватом песке. Вода выедала его из-под глины, как ребёнок выедает мороженое из-под вафли. Песчаная береговая кромка уходила в обе стороны и, видимо, обегала вокруг озера. Вода на мелководье стояла тихо, без ряби, с едва заметным колыханьем. Прямо у гранита, у ног Петельникова, расплавленно шевелилась огненная тропка, уходящая через озеро до самого солнца, на которую, казалось, можно ступить и идти, пока не сгоришь.

Инспектор представил лицо Рябинина, узнавшего про пустые хлопоты с глиной…

Две девочки собирали гвоздики. Ярко-малиновые цветы стояли маленькими полянками. Инспектор тоже хотел с горя набрать букетик, но отказался — стебли липли к пальцам.

Похрустывая песком, к валуну медленно подошёл проспавший рыбак — маленький старичок, из тех, кто больше любит говорить о рыбалке, чем забрасывать удочки.

— Рыба-то есть? — вяло спросил Петельников.

— Да какая тут рыба у города под носом, — с готовностью подхватил разговор старик, — одна сорная.

Он достал сигареты, закурил, собираясь обсудить вопрос детально. Сейчас инспектор мог и детально — до того ему не хотелось идти в прокуратуру к Рябинину.