Участие, которое она поселила к своей судьбе в этом государственном муже и во всем его семействе, отвратило все дальнейшие затруднения. Этот сановник всегда имел в виду благо человечества, и уже многие спасенные им несчастливцы воссылали за него благодарные молитвы ко Всевышнему. Г. К. немедленно рассмотрел дело Лупаловых. С этой минуты Параша была уверена в счастливом окончании своего предприятия.

Простодушная Параша, обласканная Августейшею Императорскою фамилиею дивилась редкой услужливости и вниманию, которое теперь оказывали ей в высшем круге общества. Семейства вельмож и посланников желали ее видеть; высокие религиозные чувства, самоотвержение для блага родителей, возбуждали теперь к ней во всех удивление и благотворительность. Княгиня И. и Госпожа В. назначили ей пенсию каждая по сто рублей. Это однако же ни мало не изменило характера Параши и не поселило в ней ни малейшего тщеславия. Неожиданно обратив на себя внимание света, она поступала по-прежнему, с уверенностью и с детскою простотою, не имеющей понятия о злоумышленности людей. Между тем уже многие ей завидовали; но это были люди, которые вечно изучают поступки человека добросовестного, желают усвоить себе простоту его и всегда тщетно стараются достигнуть до той точки нравственного совершенства, с которой бы им надо было начинать свои действия.

Параша, воспитанная в страхе Божием и покорности родителям, приведенная судьбою в круг людей высокого светского образования, не уронила своего достоинства. Светлый врожденный ум и здравое суждение удивляли всякого; хотя скромные, но благоразумные ответы ее часто приводили в смущение любопытных спрашивателей.

Так однажды в большом собрании кто-то, во время рассказа Параши спросил ее: — За какое преступление сослан ее отец? — Общее безмолвие, при таком неуместном вопросе доказывало негодование всех присутствовавших. Параша несколько смущенная ответила: «Родители никогда не могут быть виновны в глазах своих детей!»

И надо сказать, что во всех словах Параши ясно выражались сила души и благородный характер; она даже совестилась слышать преувеличенные похвалы своему подвигу и говорила, что он совершен по воле Божией.

Две придворные дамы Графини В., которых душевно уважала Параша, взяли ее однажды с собою во дворец, желая показать ей внутреннее его убранство. Их радовало восхищение Параши, при виде богатства комнат. Войдя в Георгиевское зало, она перекрестилась, думая, что вступила в церковь. Когда г. By*** вел в Кабинет Императрицы Парашу, то мысли о Царице и уверенность в счастливой перемене участи родителей так овладели юной девушкой, что она и не заметила проходимых комнат. Теперь все ей показалось новым, как бы никогда невиданным.

Когда она, ослепленная величием и блеском царских чертогов проходила по тронной зале, Графиня В. указала на трон. Параша, всплеснув руками, в ту же минуту с невыразимым благоговением произнесла: «Как, это престол Государя!» Она побледнела и, в избытке чувств, трепеща от волнения, упала на колени и целовала ступени трона, обливая их слезами. «Батюшка, — воскликнула она рыдая, — знаешь ли ты где я теперь?!.» Рыдания ее не прекращались. Эти чувства благодарности были так искренни и сильно выражены, что у всех окружавших признательную девушку полились слезы, по какому-то невольному сочувствию. Утомленная сильными ощущениями Параша пожелала возвратиться домой. Чрез несколько дней те же дамы повезли ее в Эрмитаж.

Это хранилище искусств и редкостей, поражающее всякого величием, драгоценностями, изящностью и внутренним своим богатством, пленило Парашу не воображавшую ничего подобного. Здесь она, рассматривая картины, была в восхищении. Она угадывала их значение, взятое из Священного писания; но проходя мимо живописного произведения Луцию Жиордано, представляющего Силена, заметила: «Вот дурная картина, что означает она?» — «Это изображение одной басни», — отвечали Параше! «Какой?» — спросила она. Трудно было объяснить картину, любопытной Сибирячке, не имевшей никакого понятия о мифологии. «Стало быть, все это не правда?» — сказала она, — «люди с козлиными ногами! Ну, не глупо ли рисовать то, чего никогда не было!» Так, на двадцатом году своей жизни, Параша училась тому, что знают многие дети. Впрочем любопытство никогда не доводило ее до нескромных вопросов, она редко делала их, стараясь всегда сама угадывать то, что ей казалось странным и непонятным.

Параша очень любила слушать разговоры образованных людей, преимущественно тогда, когда на нее не обращало особенного внимания. Смотря на говорившего, она боялась проронить слово и никогда не забывала слышанного, доступного ее понятиям. Когда же она была в кругу добрых знакомых, то невольно склоняла разговор на милостивый прием, оказанный ей Августейшими Особами, с истинным чувством вспоминала каждое Их слово и всегда говорила об этом со слезами благодарности. Она жалела, что редко говорят о ее признательности к благодатному Императорскому семейству.

Между тем указ о возвращении ее отца состоялся не так скоро как она ожидала. В то время как покровители Параши старались ускорить ход дела ее родителя, она не забыла и о двух ссыльных, которые при расставании с нею в Ишиме, отдавали ей на дорогу свои последние деньги, составлявшие всего один рубль.

Часто она говорила об этих добрых несчастливцах тем, кто мог оказать им помощь своим ходатайством; но все единодушно советовали, просить лишь за отца, и только одна боязнь повредить ему, могла заставить ее следовать справедливым и благонамеренным советам. К счастью двух страдальцев, милосердие Императора доставило Параше возможность и им быть полезною.

Когда указ об освобождении отца ее был послан в Сибирь, Государь Император повелел объявить ей эту радость и поручил Министру спросить, нет ли у нее собственной просьбы о себе самой. Параша отвечала, что если великодушному Государю угодно оказать ей еще одну милость, то осмеливается умолять Его о помиловании двух несчастных сотоварищей ее родителей. Министр доложил Императору об этих благородных чувствах юной просительницы, которые заставляли Сибирячку просить Царской милости не себе, но другим. Просьба Параши была исполнена, и указ об их возвращении был в скором времени отослан к Тобольскому губернатору.

И так доброжелательство двух ссыльных, хотя малыми средствами помочь страннице было вознаграждено Монаршим милосердием.

Параша, счастливо совершив свой подвиг, вскоре стала думать об исполнении данного обета и пошла на богомолье в Киев. Размышляя о всех благах, ниспосланных Провидением, она твердо решилась посвятить свои дни Богу. В то время, когда она готовилась к этому и исполняла в Киеве обязанности белицы с высоким христианским смирением, отец ее в Сибири получил вовсе неожиданное известие о своем помиловании. Прошло около двух лет, как Лупаловы отпустили свою дочь, но со дня разлуки не имели о ней никакого известия, хотя Параша не упускала случая посылать им письма. В это время Александр Благословенный вступил на престол; при радостном короновании Его изливались Монаршие щедроты; многие ссыльные получили свободу и дозволение возвратиться на родину, но Ишимские не были между счастливцами. Участь Лупаловых стала еще тягостнее; лишенные всякой надежды, в разлуке с нежно любимою дочерью, которая прежде хотя несколько облегчала их изгнанническую, печальную жизнь, они уже совершенно были готовы пасть под бременем несчастия, как неожиданно курьер из Тобольска привез им прощение; и грусть ими овладевшая заменилась радостью. С указом о своей свободе получили они паспорт для возвращения в Россию и необходимую на то сумму денег. Это происшествие и те события, которые, так сказать, произвели его, наделали много шума в Сибири. Жители Ишима и ссыльные, знавшие Лупалова, по получении известия о его прощении, пришли к нему. Старые сотоварища его несчастия, смеявшиеся над предприятием Параши, и в особенности те, которые отказали ей в помощи, теперь очень сожалели, что прежде не хотели оказать ей пособия на дорогу. Лупалов с благодарностью принимал поздравления и был совершенно счастлив, но ему было жаль оставить двух своих друзей, о радостной участи которых он еще не знал.

Эти два старика находились в Сибири с давнего времени. После разлуки с дочерью, Лупалов еще более сблизился с ними; они одни, между всеми его знакомыми, приняли искреннее участие в юной страннице. Постоянным их разговором была Параша. Где-то она теперь, счастливо ли кончит свое предприятие; вот о чем они постоянно думали. Лупалов хотел поделиться с ними полученным пособием, но они отказались от его предложения. «Нам не нужны твои деньги, — сказал один из них, — у меня еще цел двугривенный, который Параша не хотела взять от меня».

Не зависть, а глубокое уныние сокрушало этих двух несчастливцев с тех пор как они получили известие, что единственный друг разлучается с ними. Они вспомнили о Парашином обещании постараться о них, но узнав по слухам, дошедшим до Ишима, что она осыпана Царскими милостями, почитали себя забытыми и, в глубине сердца, таили свою горесть.

Накануне отъезда Лупалова, они хотели уже проститься с ним, чтобы не тосковать более, провожая его, и ушли в свое жилище в девять часов вечера, с сердцем исполненным неизъяснимой грусти.

После их ухода, Лупалов с женою рассуждали об участи своих друзей. «Конечно, — говорили Лупаловы, — наша добрая Параша и их не забыла, верно она будет умолять Государя о их помиловании, если найдет к тому случай. Мы попросим ее об этом». С такими утешительными мыслями они приготовлялись в путь, намереваясь на другое утро встать поранее.