Оставшиеся в армии всадники, придерживая лошадей, двигались в авангарде перемещавшегося воинства. Они взирали на нечто, казавшееся им чем-то большим, нежели обычной землёй -ландшафт, словно бы ободранный, обструганный и вычищенный до голого основания, так что иногда представлялось, что они идут по самой Основе Творения. Даже облака, редкие, какими они теперь стали, казалось, почтительно перешептываются друг с другом. Кости и грязь простирались вокруг уходящей куда-то в бесконечность и будто бы устремляющейся прямо в небеса тарелкой. Многие находили в этом запустении своего рода умиротворение, прозревая в её непритязательной простоте какую-то воображаемую композицию или узор. Никогда ещё во время перехода они не затевали меньше перебранок и свар, нежели сейчас. Их тени жались к сёдлам, превращаясь в ровные, круглые пятнышки. Дабы пересечь Агонгорею, нужно было распотрошить все рельефы и ландшафты, иссечь их до некой сущностной основы, соединившись в единое целое с неумолимой пустотой…и жизнью, что нужно отдать, чтобы эту пустоту покорить.

Люди начали громко молиться, дабы им были ниспосланы хоть какие-то признаки присутствия шранков.

- И кто же? – вопрошали они. – Кто же теперь будет питать нас?

Позади них, где-то над Даглиаш, по-прежнему виднелся мазок почерневшего неба – последний зримый остаток старого Мира, и при виде сего зрелища, не смотря на венчавший его ядовито-охряной ореол, у людей, увлажнялись уста и сочилась слюна.

К полудню осторожные взгляды стали смелыми до безрассудства. Глаза людей безостановочно двигались…Любой, кто по какой-либо причине запнулся, немедленно награждался целым каскадом мимолётных взглядов, в особенности же это касалось тех, кто блевал, терял волосы или выказывал какие-либо иные признаки нездоровья. По какой-то непостижимой причине жертвы этой странной болезни никогда не замечали в себе её проявлений…или же, попросту, слишком боялись их заметить …даже тогда, когда сами только и занимались тем, что тщательно выискивали эти признаки у всех остальных. Никто из заболевших не пытался бежать. Никто не пробовал прикрываться чьим-либо покровительством, не говоря уж о том, чтобы трусливо заискивать перед кем-то. Не считая мрачных игр в перегляд, все вокруг вели себя так, будто ночь никогда не настанет. Если бы чья-то душа взглянула бы сейчас на собственное отражение, то заметила бы, что в действительности всё, ранее составлявшее её суть, ныне словно бы покрылось убогим налётом притворства. Что все привычные действия и речи, все непринуждённые, давным-давно доведённые до автоматизма повадки и совершаемые без каких-либо усилий поступки теперь будто бы стали чем-то совершенно не относящимся к делу…

Что все старые сущности словно бы разлагались, истлевая в содержимом Мяса.

Даже просто случайно услышанное и некогда вызывавшее омерзение слово «шранки», кололо слух, бередило сердце самой возможностью, что где-то, кем-то, каким-то образом вновь обнаружено Мясо. Боль разочарования же пробуждала ропот и возмущение. И, как это часто бывает, словно бы из ниоткуда возникали разговоры и пересуды именно о том, чего так жаждали их терзающиеся подозрениями души. Несколько Уверовавших Королей, стиснутых вместе со своими дружинниками людскими массами и изнывавших от слухов о столь желанной встрече с врагом, довели себя до того, что, нахлёстывая лошадей, вырвались в авангард, опередив Святое Воинство.

- Оставьте и нам кусочек! – вопили им вослед родичи и соотечественники.

Рвение и пыл пламенем разгорались в груди тысяч людей, желание поскорее узреть лежащее там - за пределами занятых человеческим воинством пространств. Души тысяч других опустошал ничуть не меньший ужас – внезапная убеждённость, что их непременно лишат причитающегося им. Присвоят полагающуюся им долю. Крики отдельных людей сливались в единый вой, заставлявший ускорять шаг всё новые и новые тысячи. Наконец, люди побежали так быстро, как только могли. Некоторые и вовсе отбрасывали прочь оружие и щиты. Другие, оказавшись зажатыми и стиснутыми своими товарищами, издавали ревущие вопли – поначалу полные неверия, а затем удушливого ужаса, заражавшего накатывающие массы ещё пущим страхом и буйством…

Вихрем явилась смерть. Один из адептов, оставив в бурлящем человеческом потоке все свои вещи, запел колдовскую песнь и шагнул в небеса. Тысячи глоток отозвались на это яростным криком, а оставшиеся внизу толпы исполнились ещё большего буйства, будучи убеждёнными в том, что колдуны получили известие о появившихся шранках…

Вскоре уже сотни колдунов и ведьм весели над ярящимися равнинами.

Итак, преодолевшая тысячи лиг, сумевшая выжить под тесаками миллионов шранков, Великая Ордалия не смогла устоять перед распространяющимися внутри неё мрачными слухами. Люди один за другим поддавались панике и начинали метаться, бросая на всех вокруг дикие взгляды. Войско, прежде огромной массой следовавшее на запад, внезапно словно бы вывернулось наружу, распространяясь по равнине всё более и более истончающимися кучками. Поскольку несуществующего Мяса, как и следовало ожидать, не было ни в одном конкретном направлении, воины Ордалии, естественным образом, разбредались одновременно повсюду.

Те из лордов, которые, не смотря ни на что, сохраняли дисциплину и твёрдость духа, могли лишь ошеломлённо взирать на происходящее и поражаться. Как напишет по этому поводу Миратеис, конрийский летописец экзальт-генерала, Воинство Воинств, словно бы вдруг превратившись в пепел, разлетелось во все стороны, устремляясь прочь от места, где он находился. «Дым» - якобы произнес тогда он, - «Возжаждав мяса, мы стали дымом».

А потом это случилось.

Ордалия раскололась, развалилась на части под грузом собственной разнузданности. Итог, вобравший в себя зёрна более чем сотни тысяч личных отчаяний, безнадёжных скорбей озлобленных душ, обнаруживших затем, что они...удивительным образом будто бы чем-то уловлены.

Головы одна за другой поворачивались к угольно-чёрной линии западного горизонта, где глаз послеполуденного солнца висел, словно бы окруженный ложными светилами, по какой-то странной причине не освещавшими, а затмевавшими своим блеском простёршиеся под ними дали. Каждый мог это видеть: сияющие жилки, проколовшие шершавую шкуру горизонта подобно двум золотым проволокам...

Нечто вроде стенания пронеслось над Святым Воинством. Трубы и горны взвыли по всей равнине. Люди Кругораспятия повсюду начали опускаться на колени, группа за группой, ряд за рядом...хоть никто и никогда так и не узнает происходило ли это из-за преклонения перед свершившимся чудом, от удивления или же, попросту, из-за безмолвного облегчения...

Ужасающие Рога... Рога Голготтерата проклюнулись, наконец, сквозь горизонт сияющим светочем, манящим маяком для всего злобного, непристойного и нечестивого.

На какое-то время Мясо оказалось забыто.

Экзальт-генерал рыдал, как позднее напишет Миратеис в своём дневнике, "словно отец, вновь обретший потерявшееся дитя".