Мать в неверии взирала на него.

- И ты обманул меня, оставив в невежестве, дабы уберечь от греха?

- Тебя…и всё человечество.

Подумав о том, что его отец несет на своей душе тяжесть каждого неправедного деяния, совершенного от его имени, мальчик задрожал от мысли о нагромождённых друг на друга неисчислимых проклятиях.

Какое-то безумие сквозило во взгляде Благословенной императрицы.

- Тяжесть греха заключается в преднамеренности, Эсми, в умышленном использовании людей в качестве своих инструментов. – В глазах у него плясали языки пламени. – Я же сделал своим инструментом весь Мир.

- Чтобы сокрушить Голготтерат, – сказала она, словно бы приходя с ним к некому согласию.

- Да, – ответил её божественный муж.

- Тогда почему ты здесь? Зачем оставил свою драгоценную Ордалию?

Мальчик задыхался от чистой, незамутнённой красоты происходящего…от творимого без видимых усилий совершенства, от несравненного мастерства.

- Чтобы спасти тебя.

Её ярость исчезла только затем, чтобы преобразоваться в нечто ещё более свирепое и пронзительное.

- Враньё! Очередная ложь, добавленная в уже нагромождённую тобой груду – и так достаточно высокую, чтобы посрамить самого Айокли!

Отец оторвал взгляд от огня и посмотрел на неё. Взор его, одновременно и решительный и уступчивый, сулил снисхождение и прощение, манил обещанием исцеления её истерзанного сердца.

- И поэтому, - произнес он, - ты спуталась с нариндаром, чтобы прикончить меня?

Мальчик увидел как Благословенная Императрица, сперва затаила дыхание, услышав вопрос, а затем задохнулась ответом, так и не сумев произнести его. Глаза Эсменет блестели от горя, казалось, всё её тело дрожит и трясётся. Свет костра окрасил её терзающийся муками образ, разноцветными отблесками, тенями, пульсирующими оранжевым, алым и розовым. Лик Эсменет был прекрасен, будучи проявлением чего-то настоящего, подлинного и монументального.

- Зачем, Келлхус? – горько бросила она через разделявшее их пространство. - Зачем …упорствовать… - её глаза раскрывались всё шире, в то время как голос становился всё тише, -Зачем…прощать…

- Я не знаю, - произнес Келлхус, придвигаясь к ней, - ты единственная тьма, что мне осталась, жена.

Он обхватил императрицу своими могучими, длинными руками, втянув её в обволакивающее тепло своих объятий.

- Единственное место, где я ещё могу укрыться.

Кельмомас вжимался в холодную твердь, прильнув к катящемуся под сводом Пустоты Миру, жаждущий, чтобы плоть его стала землёй, кости побегами ежевики, а глаза камнями, мокрыми от росы. Его брат визжал и вопил, зная, что их мать не в силах ни в чём отказать отцу, а отец желал, чтобы они умерли.