Когда-то Черчилль сказал, что индийский народ — это не народ, а «абстракция». Джон Кеннет Гэлбрейт[120] дал определение более сочувственное и более запоминающееся — «функционирующая анархия». Но, на мой взгляд, оба — и Черчилль, и Гэлбрейт — недооценили жизнестойкость индийской идеи. А это сейчас, наверное, самая современная национальная идея, появившаяся на свет в постколониальный период. И вот ее рождение отпраздновать стоит, хотя бы лишь для того, чтобы общей радостью защититься от врагов, которых у нее хватает и внутри страны, и за ее пределами.

Тощий индус — плешивый, одетый в дхоти[121], в очках в дешевой оправе — сидит на полу и читает бумаги, исписанные от руки. Черно-белая фотография в британской газете занимает целую полосу. В левом верхнем углу этого полноцветного издания маленькое радужно-полосатое яблоко. Ниже, под яблоком, — очень американский, нарочито разговорный слоган: «Думай не так»[122]. Такова теперь власть крупного, транснационального бизнеса. Можно взять и включить в свою имиджевую рекламу любого, даже великого человека. Пятьдесят с лишним лет назад этот тощий старик в дхоти возглавлял борьбу нации за свободу. Но это, как говорится, история. Теперь, полвека спустя, Ганди задает направление для Apple. На самом деле в этой его новой реинкарнации все, о чем он писал и думал, никому не нужно. Главное, что он «в струе», что его «основная идея» совпадает с корпоративной идеей Mackintosh.

Реклама в газете настолько нелепа, что попробуем с Ней разобраться. Образ вышел откровенно комичный, хотя комичность его ненамеренна. Мохандас Карамчанд Ганди был — как и видно по фотографии — противником техники, а также модернизаций, предпочитая печатной машинке карандаш, деловому костюму — набедренную повязку, плуг на пашне — перерабатывающей фабрике. Если бы слово «процессор» придумали при его жизни, он назвал бы его отвратительным. Вряд ли этот старик с фотографии стал бы пользоваться даже термином «текстовый редактор», с его откровенно техническим звучанием.

«Думай не так». Ганди, который в молодости получил западное юридическое образование, за свою жизнь изменился больше, чем обычно меняется человек. Гханшьям Дас Бирла, в свое время один из самых богатых людей в Индии, поддерживавший Ганди и его партию, сказал как-то: «Ганди меня младше. Но Ганди решил идти обратно в Средневековье». Так что, думаю, вряд ли ребята из Apple имели в виду это направление революционной мысли. Они увидели в Ганди просто «иконку», то есть только лицо, которое все узнают даже через полвека. Кликни по иконке два раза, и откроется весь набор тех благих качеств, которые Apple хотела бы соединить в сознании потребителя с собой: «нравственность», «инициативность», «безупречность», «успешность» и так далее. У них выстроен целый ряд: «Махатма» («великая душа», «воплощение добродетелей»), мать Тереза, далай-лама, Папа Римский.

Возможно, компания Apple даже начала отождествлять себя с маленьким индусом, разрушившим большую империю. Впрочем, Ганди и сам считал борьбу за независимость подобием борьбы индийского Давида с филистимлянами Империи-Никогда-не-Заходящего-Солнца, называя ее «битвой Права и Силы». Возможно, компания Apple в борьбе с могучими легионами Билла Гейтса видела утешение в мысли о том, что если уж этот «полуголый парень» — как назвал его однажды лорд Уиллингдон, генерал-губернатор Индии, — сумел одолеть Британию, то, может быть, когда-нибудь метко брошенное полосатое яблочко сразит Голиафа.

Другими словами, Ганди сегодня стал чем-то вроде спортивного символа. Превратился в фигуру абстрактную, вне-историческую, постмодернистскую, отделился от своего времени, стал некой отвлеченной идеей, одним из символов, входящих в джентльменский набор культуры, и его можно заимствовать, извратить, использовать в своих целях, и к, черту историю вместе с ее правдой!

Когда на экранах появился «Ганди» Ричарда Аттенборо, он изумил меня своим типично западным антиисторическим мифотворчеством. Ганди в фильме превратился в гуру, который преподносит Западу модную нынче Мудрость Востока, в Христа, который гибнет (а перед тем не единожды объявляет голодовки) во имя спасения жизни других людей. Фильм преподносит историю борьбы Ганди таким образом, что получается, будто англичане, столкнувшись с философией ненасилия, пришли в такое смущение, что сами взяли и убрались из Индии; как будто свободу можно получить через достижение нравственных высот, неведомых ранее завоевателю, чтобы тот отступил, подчиняясь уже своей морали.

Но даже тот символический, упрощенный, голливудский Ганди обладал такой мощью, что фильм, безусловно, оказал сильное влияние на освободительную борьбу во всем мире. Об этом с восторгом рассказывали мне и борцы против апартеида, и сторонники демократии из стран Южной Америки. Возрожденный, обретший после смерти новую известность, интернациональный Ганди стал идеалом, по-настоящему воодушевлявшим людей.

Беда лишь в том, что этот идеальный Ганди, без конца читающий проповеди и наставления («С вашим „око за око“ весь мир ослепнет»), невыносимо скучен, блеск его остроумия виден лишь в одном эпизоде (когда на вопрос, что он думает о западной цивилизации, Ганди отвечает своей знаменитой фразой: «Западная цивилизация? Неплохая идея»). Один из самых сложных и противоречивых людей двадцатого века, настоящий Ганди — если еще можно говорить о нем настоящем после нескольких десятилетий сплошной идеализации и корректировок — в жизни был куда интереснее. Индийский писатель Г. В. Десани, очень тонко чувствовавший оттенки смысла, перевел его полное имя — Мохандас Карамчанд Ганди — на английский язык как «Деятельно-Невольничий Обаятельно-Лунный Бакалейщик». Так вот личность Ганди была не менее удивительна и противоречива, чем его имя.

Бесстрашный перед британцами, Ганди боялся темноты, и возле его постели всегда стояла зажженная лампа.

Он страстно верил в необходимость единства, но не сумел договориться с Джинной, и впоследствии именно их разногласия привели к Разделу. (Ганди протестовал против назначения Джинны председателем Конгресса, вероятно не желая признать усиление сепаратистских настроений и Мусульманской лиги; а когда под давлением Неру и Патела[123] отозвал ранее сделанное Джинне компромиссное предложение занять в национальном правительстве пост премьер-министра, тогда исчезла последняя слабая возможность избежать раскола. И, несмотря на все свое бескорыстие и скромность, на съезде, когда Джинна подвергся яростным нападкам Конгресса, Ганди даже не попытался вступиться, потому что, обращаясь к нему, Джинна называл его не «Махатма Ганди», а попроще — «господин Ганди».)

Ганди вел скромную жизнь аскета, но, как однажды пошутила Сароджини Найду[124], «Индия дорого заплатила за то, чтобы он жил в бедности». Основой его философии были традиции индийской деревни, но дело поддерживали миллиардеры-промышленники, такие как Бирла. Ганди протестовал и объявлял голодовки, останавливая тем самым всплески насилия, но он же устроил однажды голодовку, чтобы усмирить бунт рабочих, восставших против тяжелых условий труда на заводах его патрона.

Он мечтал облегчить жизнь неприкасаемых, но в сегодняшней Индии неприкасаемые, которые теперь называются далитами и представляют собой хорошо организованную политическую силу, чтят память не Ганди, а его политического противника д-ра Амбедкара, и установили памятник д-ру Амбедкару, а не Ганди.

Человек, сделавший сатьяграху[125] политическим инструментом, Ганди вынужден был отойти от политики и большую часть жизни провел за разработкой своих эксцентричных теорий — о вегетарианской пище, работе кишечника и полезных свойствах человеческих экскрементов.