Реклама на Красном форте приглашает вечером на son et lumière[150] шоу. «Если бы сейчас здесь была мама, — неожиданно говорит он, — она бы точно нас туда потащила». Мать Зафара, моя первая жена, яркая, красивая Кларисса Луар, литературный консультант Британского художественного совета, покровительница и добрый ангел молодых писателей и маленьких журналов[151], умерла в пятьдесят лет от рецидива рака груди в ноябре прошлого года. Зафар у нас с ней единственный сын.

«Ну, — говорю я, — она-то как раз была здесь». В 1974 году мы с Клариссой провели в Индии четыре с лишним месяца — путешествовали по всей стране, ночуя в дешевых отелях и в междугородних автобусах, чтобы как можно на дольше растянуть аванс, который я получил за свой первый роман «Гримус». Теперь я веду Зафара и рассказываю про мать: что она думала об этом городе, как один его уголок ей нравился своей шумной суетой, а другой — тишиной и покоем. Экскурсия сына по местам, памятным для отца, приобрела другое измерение.

Я, конечно, понимал, что после всего случившегося этот первый приезд будет самым трудным. Рассчитывай силы, говорил я себе. Если все пройдет хорошо, потом будет проще. Во второй раз «Рушди вернулся» уже не покажется горячей новостью. А в третий — «Он опять приехал» — это будет и вовсе не новость. На долгом пути к нормальному привычное, даже надоевшее — полезная вещь. «Я хочу, — говорю я всем, — так надоесть Индии, что она со мной примирится».

Мне следовало бы понимать, что, когда я чувствую неуверенность, другие впадают в панику. В Америке и в Англии жизнь моя давно пришла в норму, я живу как все люди. И давно отвык быть строго охраняемым объектом. Нынешняя операция прикрытия в Индии словно вернула меня назад, в старые недобрые дни иранских угроз.

Охраняющая меня команда состоит из очень симпатичных, очень профессиональных ребят, но бог ты мой, до чего же их много и какие же они все нервные! Все время в напряжении, особенно в Старом Дели, где много мусульман, особенно когда кто-нибудь совершает faux pas[152] и, несмотря на мой плащ-невидимку, меня узнаёт. «Сэр, вас раскрыли! Вас раскрыли! — стенают они. — Сэр, вас назвали по имени, сэр! По имени! Пожалуйста, наденьте шляпу, сэр!»

Бесполезно объяснять, что мне нравится, когда меня узнают, потому что, да, я такой, а другие — другие; что люди на все их «вас раскрыли» реагируют дружелюбно и даже весело. У них есть свой жуткий сценарий: толпы, беспорядки и т. п., — и ничем это из их голов не выбить.

Именно это угнетало меня больше всего в последние годы. Все: журналисты, полиция, друзья, посторонние — все сочиняли сценарии моей жизни, и я никак не могу вырваться из плена чужих фантазий. Не предлагали только одного — сюжета со счастливым концом, где все мои проблемы постепенно сошли бы на нет и жизнь вернулась бы в нормальное русло, иначе говоря, такого, какой мне, собственно, только и нужен. Как ни странно, неожиданно для всех моя жизнь своим ходом двинулась именно в эту сторону.

Сейчас моя самая большая проблема состоит в том, что приходится ждать, чтобы люди вокруг меня перестали себя пугать и придерживались бы реальных фактов.

Я обедаю у Вивана Сундарама и Гиты Капур. Они живут в Южном Дели, в районе Шанти-Никетан. Когда я к ним собираюсь, меня просят никому об этом не говорить. Когда мы там садимся за стол, звонит старший офицер и просит хозяев никому об этом после не рассказывать. На следующий день снова звонок и снова та же инструкция. Хозяева смеются, я злюсь. Это уже становится совсем нелепо.

Виван — племянник Амриты Шер-Гил, и потому в доме висят несколько ее лучших работ, в том числе семейный портрет, весь будто исполненный света. Это большое полотно, где семья изображена в гостиной Шер-Гилов; оно постоянно притягивает взгляд и тем не менее остается загадкой. Амрита смотрит на нас, взгляд у нее прямой и открытый, у других он мечтательный, устремленный в себя. Гостиная — душная, полная золотого света — хранит атмосферу их утраченного мира. Я очень люблю современное индийское искусство и, глядя на эту картину, снова чувствую, что я дома.

«Ну, и многое ли тут изменилось?» — спрашивает Виван, а я отвечаю: меньше, чем ожидал. Люди не изменились, дух города не изменился. Но, конечно же, есть что-то новое. Один мой друг, долго хворавший, теперь выздоравливает. Зато другой слег. Конечно, перемены есть, и они заметны. У власти БДП. Стремительный рост новых технологий заметно повлиял на благосостояние среднего класса.

Я заговариваю о визите Клинтона и узнаю, что, с точки зрения Вивана и Гиты, визит этот крайне важен для Индии, которая в большой степени зависит от новых технических веяний. В американской Силиконовой долине сейчас около 40 % работающих — индусы, а в самой Индии на электронике делают состояния. Именно высокие технологии были целью поездки Клинтона в Хайдеробад, где электроника развивается особенно бурно. Средний класс считает его приезд апофеозом американо-индийских отношений и одновременно признанием своих успехов. «Ты не поверишь, как все ему были рады, — говорит Гита. — Все только кланялись и говорили: „Сэр, мы так любим Америку“». «Индия и США — два великих демократических государства, — добавляет Виван. — Индия и Америка — равноправные партнеры. Это была основная мысль его речей, и высказывалась она без всякой иронии».

Равноправный партнер США — Индия, которая так и не вырвалась из плена средневековой религиозно-общинной идеологии; та самая Индия, которая ведет затянувшуюся гражданскую войну в Кашмире; Индия, не способная ни накормить свой народ, ни дать ему образование и медицинское обслуживание, ни даже обеспечить людей питьевой водой; Индия, где из-за отсутствия элементарных гигиенических условий миллионы женщин вынуждены держать под контролем естественные потребности и отправлять нужду лишь под покровом темноты, — такой Индии президент Соединенных Штатов не видел. Он видел ядерную державу, Индию деловую, компьютерную, рок-поп-гламурную, и они все плясали перед ним в свете медийных прожекторов, которые всегда освещают путь Лидеру Свободного Мира.

Какое-то безумное начало дня. Узнаю, что глава Британского совета в Индии Колин Перчард отказался предоставить мне зал Совета для пресс-конференции в конце недели. А глава британского дипломатического представительства сэр Роб Янг получил указание от Министерства иностранных дел не связываться со мной — «попридержать лошадей», как он сказал Виджаю.

Министр иностранных дел Великобритании Робин Кук приезжает в Индию в день моего отъезда и, судя по всему, не горит желанием, чтобы пресса связывала его имя с моим. В скором времени ему предстоит визит в Иран, и он, естественно, не желает подвергать из-за меня риску свою поездку. (Дописано позднее: визит отменен в знак протеста против закрытых «шпионских процессов» над евреями в Иране. Так-то вот.)

Хорошая новость из Фонда Содружества от Колина Болла, который наконец поуспокоился и уже не собирается отзывать мое приглашение. Значит, я поеду на бал — как Золушка. Но задергали и меня, а потому боюсь, что если они все так психуют из-за одного только моего приезда, то, скорее всего, премии мне не видать — они не пожелают связывать мое имя с Содружеством, что, безусловно, произошло бы, дай они ее мне.

Я напоминаю себе, зачем приехал. Литературная премия писателей Содружества для меня не более чем предлог. Для меня главная награда — сам приезд сюда, да еще вместе с Зафаром. Индия — главный приз, один на двоих.

Из-за крикетного скандала с Ханзи Кроне[153], затмившего все политические новости на первых полосах газет, мои собственные мелкие неприятности вылетели из головы. Кроне, капитан сборной, лицо Южной Африки (на плакатах), вместе с тремя игроками: Хершелле Гиббсом, Ники Бойе и Питером Страйдомом — обвинен индийской полицией в сговоре с букмекерами и получении — при посредничестве Санджива Чаулы и Раджеша Калры — взятки за проигранные три матча.