В последних числах июля я побывал в Португалии, где президент Мариу Суареш появился вместе со мной на телевидении и заявил о своей горячей поддержке борьбы против фетвы, взяв на себя обязательство помогать этому всеми возможными способами. И снова большинство европейских стран широко осветило эту встречу в прессе — но Великобритании среди них не было.

Во время встречи с Джоном Мейджором, Дугласом Хоггом и чиновниками из Министерства иностранных дел и Министерства по делам Содружества мне настойчиво повторяли, что правительство Великобритании придает чрезвычайно важное значение таким поездкам. Они напомнили Ирану о мнении мировой общественности по этому вопросу, а также указали на то, что не следует испытывать терпение международного сообщества, продолжая запугивания, и выказали решимость заставить Иран прекратить это. По моему мнению, это показывало, что угрозы фундаменталистов не достигают цели. Подготовка и планирование таких поездок требуют значительных усилий, и я не смог бы совершить их без помощи и поддержки многих людей и организаций (особенно группы «Статья 19»), включая службы безопасности; и, по меньшей мере, грустно, что их так явно игнорируют в Англии.

Ясно, что Иран все это раздражает. В недавнем интервью журналу «Тайм» президент Рафсанджани заявил, что, по его мнению, «дело Рушди» — заговор стран Запада с целью оказать давление на Иран, и это выглядело как попытка перевернуть всё с ног на голову, будто Шалтая-Болтая. Но если отбросить явно параноидальную первую часть его высказывания, то вторая обнаружит, что он испытывает определенное давление. И это радует. В последние месяцы спикер иранского меджлиса, человек, который меньше года назад требовал мою голову на блюде, признает, что в интересы Ирана отнюдь не входит, чтобы меня убили; и президент Рафсанджани в интервью «Тайм» подтвердил это. Поразительно, с каким невинным видом все это говорится, но, по крайней мере, похоже, что лед тронулся. Выглядит это так, как будто Иран пытается найти в разговоре с Западом общий язык, который помог бы решить проблему, поскольку, как сказал мне высокопоставленный западный дипломат, хорошо знакомый с проблемами региона, фетва играет важную роль во внутренней политике Ирана: как его властям одновременно и выполнять требования международного сообщества, и заигрывать с собственными гражданами?

Если я прав и Иран действительно начал что-то понимать, то пора усилить давление. И потому публичная поддержка президентов Гавела и Суареша очень много значит, а молчание английской прессы так неприятно. Как показывает случай с конкурсом комиксов, дело не решится само по себе, если я стану чаще появляться на публике. Ничего не решится само по себе, пока Иран не пойдет на попятный.

Когда редакторы новостей утомляются, это играет на руку цензорам из террористических государств.

Три года назад Вацлав Гавел, прибыв в Великобританию с государственным визитом, попросил о встрече со мной. Правительство Великобритании сделало все, чтобы предотвратить встречу, возможно из опасения за судьбу британских заложников в Ливане. Гавел хотел выступить перед мировой прессой с заявлением о солидарности, но вынужден был пообщаться со мной только по телефону. Какая ирония заключена в том, что когда при поддержке британского посла в Праге, Министерства иностранных дел и Министерства по делам Содружества эта встреча все же состоялась, пресса полностью игнорировала ее!

Налицо проблема с оценкой новостей, которая проявляется не только в моем случае. Похоже, когда события принимают плохой оборот — это новость, а положительное их развитие — нет. Когда в Сивасе религиозные изуверы живьем сожгли тридцать шесть турецких интеллигентов, трагедия широко — и не всегда точно — освещалась в газетах. А вот когда несколько дней спустя в Турции сотни тысяч сторонников свободы совести и веротерпимости вышли на мирную демонстрацию, об этом не сообщал никто. В данном случае, как и во многих других, все выглядит как будто шиворот-навыворот: не террористы страдают от недостатка внимания прессы, а их противники. Беспокоит то, что редакторы новостей начинают придерживаться кафкианской логики.

Не поздравить ли мне «Дейли мейл» с последовательностью? Недоброжелательная заметка Мэри Кенни, уличающей меня в дурных манерах, угрюмости, неблагодарности, глупости, скаредности, непривлекательности, ограниченности, наглости и эгоцентричности — она, по всей видимости, даже не замечает, как забавно таким раздраженным тоном требовать от другого «приятности манер», — видимо, последняя из того длинного ряда публикаций, в которых вы выставляете меня главным злодеем в «деле Рушди».

Что касается моей дорогостоящей охраны, я позволю себе усомниться в цифрах, приведенных Кенни[186], я много раз выражал благодарность полиции и премьер-министру и в личных беседах, и публично, хотя, похоже, это прошло мимо вас. Я действительно благодарен за охрану. По всей вероятности, она спасла мне жизнь. Но ведь в защите нуждалась не только моя свобода, но и суверенитет Великобритании — право ее граждан не пасть от рук убийц, подосланных иностранной державой, — а также свобода слова. Это война против государственного терроризма. Моя гибель означала бы, что в этой войне победил Иран. Разве поражение терроризма и сохранение свободы слова и национальной целостности значит для вас так мало, что вы столь часто прибегаете к мелочным подсчетам?

Мэри Кенни порицает меня главным образом за то, что я выступаю с критикой некоторых сторон английской действительности и не голосую за консерваторов. Она высмеивает мои попытки указать на проявления расизма в Англии; можно ли отрицать существование расизма, когда на этой неделе напали на юного Куддуса Али? Она обвиняет меня в том, что я неоднократно критиковал полицию, — уж не полагает ли она, после недавней серии пересмотренных приговоров невиновным и открытия фактов широко распространенной среди полицейских коррупции, что я не имею права на критику? Когда они того заслуживали, я не скупился на похвалы, и офицеры Специальной службы, которые меня охраняют, хорошо знают, как высоко я ценю их труд.

Кенни насмехается над моей статьей о «Няньке Британии», посвященной выборам 1983 года, но разве не консервативная партия обеспечила госпоже Тэтчер отрицательное реноме, бесцеремонно избавившись от нее? Признаю, что я не сторонник тори, но, судя по результатам последних довыборов, много ли британцев держат их сторону? Консервативная партия — это не государство. Голосовать за лейбористов не означает совершать измену. (Не то чтобы я был избирателем; человек без постоянного адреса не имеет возможности зарегистрироваться. В курсе ли Мэри Кенни, что я практически лишен одного из основных демократических прав?)

Далее Кенни предполагает, что я «в долгу перед обществом», а ведь скажи я то же самое о ней, она бы, без сомнения, во всеуслышание закричала о моей «наглости». Она требует, чтобы я «обратил внимание на избавление современного общества от раскола». Я бы поставил перед писателем задачу поскромнее, но в последние недели и даже месяцы я призывал к справедливости в Боснии, поддерживал пакт между Палестиной и Израилем, критиковал рост религиозного сектантства, которое угрожает независимости Индии, призывал мировую общественность помочь прогрессивным демократическим силам в мусульманских и арабских странах, а также неоднократно пытался привлечь внимание к актам насилия, совершенным против этих людей, — к убийствам и преследованиям журналистов, писателей и художников в Турции, Алжире, Шардже, Египте и Пакистане, не говоря уже о старой приятельнице — Исламской Республике Иран. Об этой моей деятельности ни слова не было сказано в «Дейли мейл».

Что касается принца Чарльза, его выпад против меня и моей охраны был обнародован во французской, испанской и британской прессе[187]. Французский философ Бернар-Анри Леви присутствовал при выступлении принца Уэльского и передал мне его слова. Поэтому я с известным скептицизмом отношусь к попыткам Букингемского дворца отрицать очевидное. Да, конечно, я слегка пошутил по его поводу в ответ; а разве я — да еще после Камиллагейта — как британец не имею права поучаствовать во всенародной забаве?