Он вскрыл конверт, а Афра закружилась по комнате, легонько прикасаясь к вещам Брада. Вдруг она остановилась и жадно посмотрела на послание, которое Иво держал в руках. У него вырвалось лишь одно невнятное слово, после чего он смял бумагу и зло отшвырнул ее.

— Что вы делаете? Ведь вы даже точно не знаете, кому оно!

— Это мне.

— Что там написано? Вы не можете просто…

— Я не знаю, что там написано. Знаю лишь, что ничего хорошего.

— Как минимум, дайте мне прочитать.

— Пожалуйста, — лаконично ответил он и бросил ей комок бумаги. — Мне нужно одеться.

Намек остался непонятым. Она развернула лист и задумалась, в то время как Иво поспешно натягивал брюки и рубашку, повернувшись к ней спиной.

— Ну, это писал полиглот! — воскликнула Афра. — А я думала, что вы не знаете…

— Я и не знаю.

Она скользнула к столу и положила на него послание.

— Кто бы мог такое написать? Очаровательно…

— Это означает неприятность, — повторил он.

Подошел, и опять посмотрел на текст, только для того, чтобы побыть рядом с ней.

На листе было разборчиво напечатано: SURRULINEN ХРАСТ SHÖN AG I ENCAJE. Подписи не было.

— Что за мешанина, — сказала она и достала карандаш. — Не уверена, что удастся расшифровать, но это определенно что-то обозначает. Если бы Брад…

Она уронила голову, и сухие рыдания сотрясли ее плечи. Затем она решительно подняла голову и уставилась на послание. Иво беспомощно стоял рядом, он хотел одного — иметь право прикоснуться к ней и утешить — и корил себя за это желание. Что за девушка!

— Shön — это по-немецки, конечно. Это, — она остановилась, — Шен, это же друг Брада по проекту! Нужно было дать это Браду для перевода.

— Наверное.

Он размышлял, не лучше ли было не давать ей телеграмму, а сразу же ее уничтожить. По интеллекту ей было далековато до Брада «но, тем не менее, соображала она достаточно быстро.

— Шен — это тот самый, если бы кто-нибудь мог…

_N Иво мог только пожалеть ее, зная, что человек в таком положении хватается за соломинку. Даже Шену не удалось бы восстановить разрушенные ткани мозга ее друга.

Это требовало хирургического вмешательства, которое невозможно провести на высших животных.

— Я должна знать, что там написано, тогда мы сможем ответить…

Она принялась за работу с удвоенной энергией. Шелковый платок колебался в такт наклонам ее головы.

— Последнее слово — „ENCAJE“ — по-испански это кружево. А предпоследнее „I“ — вполне может быть английским. От Брада вполне можно было бы ожидать „прямого“ слова в головоломке, а уж от Шена и подавно.

Она написала английские эквиваленты под словами исходного текста. Иво, несмотря на скептическое отношение к затее, был заинтригован. Он никогда не завидовал лингвистическим способностям гениев, но сейчас, принимая косвенное участие в разгадке послания, тем не менее почувствовал возбуждение охотника, идущего по следу. Поиск слова, оказывается, может также щекотать нервы, как охота за человеком, правда, при определенных обстоятельствах. Даже если ответ известен.

— ХРАСТ — это слово не романской группы, и не германской, — пробормотала она. — Финно-угорская?… Конечно! Это — славянская группа. Русское — нет, но близко. Давайте посмотрим.

Она переписала слово экзотическими буквами.

Афра подняла голову, глаза ее возбужденно блестели. Теперь Иво не мог понять, почему до того, как он ее встретил, ему не очень нравились глаза такого цвета.

— Желудь, я поняла! Похоже на правду?

Иво пожал плечами.

— A SURRULINEN — это по-фински печальный. Осталось одно слово. Думаю, что по-турецки это сеть. — Она откинулась и прочла: — Печальные желуди, моя кружевная прекрасная сеть.

Иво усмехнулся, и она тоже улыбнулась краешками губ.

— Но у нас кружевная — это прилагательное, так что еще не все. Нет сказуемого — это еще не предложение. Значит, „I“ не совсем подходит… Ага, это может быть польский союз „и“. „Прекрасная кружевная сеть“ сравнивается с ничтожными желудями.

Она опять начала возиться с текстом, высунув кончик языка между ровными белыми зубами.

„А что, если она решит?“ — предположил Иво. — „Сказать ей правду прямо сейчас, попытаться объяснить? Нет, это неразумно“.

— Мрачный дуб, прелестные косы в кружевах, — наконец продекламировала она. — Что-то в этом духе. Больше вариантов нет, и я не знаю, где начать интерпретацию. Боже, как я устала! И зачем ему потребовалось отправлять вам подобное послание?

— Темнота дубравы, расшитая парчой, — сказал Иво.

Она встрепенулась:

— Для вас это что-то означает. Отрывок из стиха?

— Да, — она была слишком умна, а он уж и так сказал слишком много. — Это из вашей прежней работы? Знакомая цитата? Это как-то должно указать вам путь?

— Да, — он понимал, что сейчас она спросит имя автора и не был готов ответить. Она и так его отгадает или… или чем она попробует его соблазнить?

— Теперь могу и отдохнуть, — сказала Афра. Она прошаркала к гамаку и упала в него. Сбросив тапочки, она свернулась, выставив колени. Она забыла, где находится — или ей действительно было уже все равно. Не иначе, подумал Иво с неожиданной ревностью, привыкла спать здесь. В комнате Брада.

Он посмотрел на нее. Легкие волосы выбились из-под косынки, тонкая рука свисала за край гамака и покачивалась в такт его колебаниям, белые колени, округлые, гладкие…

Иво выругал себя за вожделенный взгляд.

Согласно нынешним ощущениям Иво, Афра была женщиной мечты. Не имело значения то, что мечта воплощалась в реальности. Он приучил себя мириться с людьми с более высоким интеллектом, но не ожидать особых способностей от девушки, на которой придется жениться. Не нужно особой красоты, можно не обращать внимание на мелкие изъяны характера — сотни маленьких предосторожностей ради будущего спокойствия и удобства. Он не был выдающимся человеком, кроме одного качества, которое не давало ему обрести цель в жизни. Заурядный человек вряд ли завоюет расположение незаурядной женщины. А такой как он, и любой женщины.

Теперь ему стало понятно, насколько он недооценивал свою восприимчивость к простой плотской красоте. Он любил Афру с первого взгляда, до того, как узнал что-то существенное о ней. Побежденный, он мог надеяться только на милость.

— Я думала, что хуже уже никогда не будет, — сонно проговорила Афра в подушку, — когда потеряла отца. А теперь Брад — опять все то же.

Иво промолчал, зная, что ответ не нужен. Она забыла о нем, омраченный горем разум все время возвращался к пережитому. Но новость несколько удивила его, раньше она не упоминала об этой трагедии. Должно быть, ее отец умер или потерял рассудок внезапно, и она вспомнила об этом в состоянии сильного стресса, после несчастья с Брадом. Иво отметил про себя, что не следует при ней заводить разговор о родителях.

— Он мне сказал… не могу вспомнить… что-то про Шена.

Внезапно Иво почувствовал, что это касается его. „Он“ — это Брад. Что он сказал ей о Шене? Иво ждал продолжения, но Афра уже уснула. Глаза закрыты, на ресницах слезы.

Девушка Брада…

Иво вышел, ему было больно смотреть на нее. Он тоже горевал о Браде, но разве можно сравнить…

Он направился в изолятор. Шесть тел восседали на стульях. Казалось, они так и не сдвинулись. На станции была ночь.

— Здравствуйте, доктор Джонсон, — бросил Иво проходя. Патриарх проводил его взглядом. — Здравствуйте, доктор Смит, доктор Санг, мистер Холт, доктор Карпентер.

Появился, зевая, санитар.

— Что вам угодно?

Иво продолжал смотреть на мирно спящего Брада Карпентера. Тот спал мирно для стороннего наблюдателя, мертвому мозгу было безразлично, что происходит с телом.

Почему Брад пошел на это» он ведь знал цену? Это был акт самоубийства, он ведь мог отказать сенатору, если бы захотел. Повестка, конечно же, вызвала бы страшный скандал, но это все же меньшее зло. Частичная смерть была вдвойне ужасна. Рассудок утрачен, а тело осталось — бремя обществу и мука тем, кто знал Брада при жизни.