- Эти исповеди являются названиями картин. Цены написаны на обороте. Все, что тебе необходимо сделать - записать покупку, дать им заполнить информационную карту для доставки картины и прикрепить признание к карте доставки. Так я буду знать, куда их отправить.

Она кивает и смотрит на карточку. Вижу ей хочется взглянуть поближе, так что я снимаю ее со стены и отдаю ей. Слежу, как она снова читает признание, прежде чем перевернуть карточку.

- Думаешь люди покупают свои собственные признания?

Я знаю, что они делают это. Люди признавались мне, что они - те, кто написал признание.

- Да, но я предпочитаю не знать об этом.

Она смотрит на меня, как на безумного, но с интересом, поэтому решаю не обращать внимания на взгляд.

- Почему ты не хочешь знать? - задает она вопрос.

Я пожимаю плечами, и ее глаза скользят к моим плечам, и кажется, задерживаются на моей шее. Это заставляет меня задаться вопросом, что она думает, когда она смотрит на меня вот так.

- Знаешь, бывает слышишь группу по радио, и представляешь их у себя голове? - начинаю объяснять я. - Но потом увидев их фотографию или видео с ними, понимаешь, что между твоим воображением и реальностью нет ничего общего? Не обязательно лучше или хуже, чем представлял себе, просто по-другому?

Она понимающе кивает.

- И здесь также, я заканчиваю картину, и кто-то говорит мне, что его признание вдохновило меня. Когда я пишу картину, я создаю свою историю в голове, представляю себе, что побудило человека на это признание и кто его прислал.

Она улыбается и смотрит на свои ноги.

- Есть такая песня, называется» Hold On « группы Alabama Shakes, - говорит она, объясняя причину ее пылающих щек.

- Я слушала эту песню больше месяца, прежде чем увидела видео и поняла, что певец - женщина. Это говоря о выносе мозга.

Я смеюсь. Она прекрасно понимает, о чем я говорю. Не могу перестать улыбаться, потому что знаю эту группу, и с трудом верю, что кто-то думает, что певец - мужчина.

- Она же называет свое имя в песне, разве нет?

Она пожимает плечами, и теперь, я смотрю на ее плечи.

- Я думала, он имел в виду кого-то другого, - бормочет она, все еще называя певицу «он», хотя теперь знает, что это - она.

Она отводит взгляд, и обойдя меня, направляется к стойке. Она по-прежнему держит признание в руке, и я позволяю ей унести его с собой.

- А ты думал о том, чтобы позволить людям покупать картины анонимно?

Я подхожу в противоположной стороне стойки и наклоняюсь вперед, ближе к ней.

- Не сказал бы, что размышлял над этим.

Она пробегает пальцами по прилавку, калькулятору, информационным картам, моим визитным карточкам. Берет одну. Перевернув ее, произносит:

- Тебе нужно печатать на обороте признания.

Как только эти слова покидают ее рот, она сжимает губы в тонкую линию. Она думает, что я оскорбился ее предложением, но это не так.

- Какая мне польза от того, что покупки станут анонимными?

- Ну, - рассуждает она, осторожно ступая, - если бы я была одной из тех людей, кто написал одно из них…

Она поднимает руку с признанием.

- Я была бы слишком смущена, чтобы купить его. Я бы побоялась, что ты узнаешь, что я была той, кто написал его.

- Думаю, редко те, кто пишут признания на самом деле приходят на выставку.

Она, наконец, протягивает мне признание, затем кладет руки на прилавок.

- Даже если бы я не писала признание, я была бы слишком смущена для покупки картины, боясь, что ты подумаешь, что это я написала его.

Хорошая точка зрения.

- Думаю, что признания добавляют элемент реалистичности твоим картинам, которой нет в другом виде искусства. Если люди идут в галерею и видят картину, с которой чувствуют единение, они могут купить ее. Но если человек приходит в галерею и видит картину и признание, которое их объединяет, они могут не захотеть устанавливать с ней контакт. Но им приходится это делать. Они смущены, что почувствовали связь с живописью о матери, признающейся, что она не может любить своего ребенка. И когда они отдают карточку с признанием тому, кто собирается оформить их приобретение, они по сути, говорят этому человеку: «Я связан с этим ужасным признанием вины».

Я преклоняюсь перед ней, поэтому стараюсь не смотреть на нее с таким очевидным восхищением.

Я выпрямляюсь, но не могу стряхнуть внезапное желание поселиться в ее голове. Побродить в ее мыслях.

- Ты хорошо дискутируешь.

Она улыбается мне.

- А кто здесь дискутирует?

Не мы. Определенно не мы.

- Так давай сделаем это, итак…, - решаю я. - ... Мы разместим номера под каждой картиной, и люди смогут принести тебе номер, а не карточку с исповедью. Это даст им чувство анонимности.

Обходя стойку, я подхожу к ней и замечаю каждую крошечную деталь ее реакции. Она стала немного выше и сделала небольшой вдох.

Приблизившись к ней, забираю бумажку, затем тянусь через нее за ножницами. Пока я совершаю эти манипуляции, не смотрю на нее, но чувствую ее взгляд и ее желание установить со мной зрительный контакт.

Оглядываю комнату и начинаю считать картины. Тут она прерывает меня и произносит:

- Двадцать две.

Ей кажется неудобно, что она знает количество картин, потому что она отводит глаза в сторону и прочищает горло.

- Я посчитала их раньше... пока ты был в душе.

Она берет ножницы из моих рук и начинает резать бумагу.

- У тебя есть черный маркер?

Я достаю один и кладу на прилавок.

- Почему ты думаешь, мне нужно напечатать признания на визитных карточках?

Она продолжает скрупулезно вырезать квадраты, отвечая мне.

- Признания привлекают внимание. Они выделяют твою студию из всех остальных. Если на визитных карточках будут признания - это пробудит интерес.

Она снова права. Не могу поверить, что еще не додумался до этого. Она должна быть акулой бизнеса.

- А чем ты занимаешься по жизни, Оберн?

- Я стригу волосы в салоне, в нескольких кварталах отсюда.

В ее ответе не хватает гордости. Мне становится грустно за нее.

- Ты рождена управлять бизнесом.

Она не отвечает, и я боюсь, что, возможно, только что оскорбил ее профессию.

- Не то чтобы ты не должна гордиться тем, что стрижешь волосы, - добавляю я. - Я просто думаю твой мозг предназначен для бизнеса.

Я беру черный маркер и начинаю писать цифры на квадратных листках, от одного до двадцати двух, потому что она сказала сколько картин здесь висит, а я достаточно ей доверяю, чтобы не пересчитывать их.

- Как часто ты открываешься?

Она полностью игнорирует мое оскорбление/комплимент по поводу ее профессии.

- В первый четверг каждого месяца.

Она смотрит на меня озадаченно.

- Всего один раз в месяц?

Я киваю.

- Я говорил тебе, это на самом деле не художественная галерея. Я не выставляю других художников, поэтому редко открываюсь. Это просто то, чем я начал заниматься несколько лет назад, и это работает, особенно после того как я оказался на первой странице Dallas Morning News в прошлом году. Я достаточно хорош, чтобы открываться лишь на одну ночь и мне хватает на жизнь.

- Молодец, - восхищается она, действительно впечатленная.

На самом деле, я не пытался быть впечатляющим, но она заставляет меня немного гордится собой.

- И у тебя всегда достаточное количество картин?

Мне не нравится, что она интересуется.

- Нет. Один раз, около трех месяцев назад, я открылся с одной-единственной картиной.

Она поворачивается и таращится на меня.

- Почему только одна?

Я в ответ пожимаю плечами.

- В тот месяц не было вдохновения.

Это не совсем правда. Это было, когда я впервые увлекся Палиндромом Ханной, и большую часть своего времени в том месяце потратил на то, чтобы быть внутри нее, пытаясь сосредоточиться на ее теле, игнорируя тот факт, что у нас нет никакого умственного контакта.

Оберн не нужно знать этого.

- Какое было признание?