Она посмотрела на телефонный аппарат, а потом озадаченно оглянулась на дверь. Неужели кто-то снял параллельную трубку в гостиной? Не может этого быть. Нет, конечно, Оливия могла сделать вид, что совершенно случайно подошла к телефону и услышала их разговор. Но сейчас она наверняка ужинала с отцом в столовой и подслушать дочь не могла.

Тогда в чем дело?

Кристина осторожно позвала, непроизвольно переходя на шепот:

– Ник?

Ей показалось, что на том конце провода никого нет, до того тихо было в трубке.

– Ник, ты здесь? – чуть громче спросила она.

Ничего.

– Ник, пожалуйста, не молчи! Ответь, ты слышишь меня?

– Да, Кристи, я тебя слышу.

Кристина отпрянула и испуганно посмотрела на трубку: голос Ника, севший и безжизненный, прозвучал среди абсолютной тишины, словно громкий крик.

– Ты здесь? – переспросила она, не зная, что еще сказать.

– Да, – повторил он тем же тоном, а потом добавил: – Сколько у меня осталось времени?

– Что? – не поняла Кристина. – Тебя плохо слышно.

– Может, это и к лучшему.

– Ник, повтори, пожалуйста, я тебя не понимаю.

– Значит, наверняка к лучшему, – все так же загадочно сказал Ник. – Когда ты уезжаешь?

– В следующую пятницу.

– Ясно. Значит, у меня есть еще неделя.

Кристина ждала, что Ник будет уговаривать ее остаться, может, еще раз поговорить с родителями, и уже приготовилась объяснять ему, попутно надеясь убедить и саму себя, что ничего особенного не произошло. Но, к ее удивлению, он отреагировал не так, как она ожидала.

– Я заеду за тобой завтра после занятий. До встречи, – и он положил трубку.

После этого разговора Кристина как-то сразу успокоилась. Она приняла душ, собрала сумку в школу, приготовила одежду и немного повеселела. Предстоящая поездка рисовалась ей уже не в таких черных красках. Может, действительно, нет никакой трагедии? Она, наверное, опять перегнула палку в споре с матерью. И Ника зря напугала слезами, сам он воспринял эту новость вроде бы нормально, если не считать странного шума в трубке. Хотя мало ли что могло случиться. Мог же он выронить трубку нечаянно?

Кристина вынула фотографию Ника из книги, положила ее под щеку и прошептала, засыпая:

– Я вернусь к тебе. Обязательно вернусь.

Она не знала, что Ник после их разговора так и не смог заснуть. Он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел в темноту, туда, где за черной стеной леса неистово бились о берег волны Янтарного озера.

Наутро от ее спокойствия не осталось и следа.

Всю ночь она ворочалась, придумывая для себя самой десятки веских причин, чтобы поехать в Миннеаполис, а потом – сотни не менее веских причин, чтобы остаться в Хиллвуде. Она то спорила с отцом, то извинялась перед Ником. Проваливалась в тягостный рваный сон и просыпалась, чтобы заново терзать себя сомнениями.

Поднявшись с тяжелой головой, за завтраком Кристина, сама того не желая, опять сцепилась с матерью, и все переживания вернулись. Она с трудом смогла высидеть сегодняшние занятия, поминутно поглядывая на часы. Ей не терпелось увидеть Ника, поговорить с ним, убедиться, что он действительно не расстроился, что ее беспокойство надумано и все на самом деле не так уж и плохо.

Последним занятием у нее в расписании стояла статистика, у Ника – политология. По закону подлости эти предметы проводились в разных корпусах. Хорошо, что хотя бы заканчивались в одно время.

Всю статистику Кристина ерзала на стуле, не слушала преподавателя и гипнотизировала часы, висевшие над доской. Черные стрелки нарочито медленно ползли по белому циферблату и словно издевались над ней, усугубляя ее нервозность.

Когда она первой вылетела из класса, в коридоре никого не оказалось. Это был дурной знак: очень часто Ник встречал ее после урока прямо за дверью. Что же помешало ему подойти сейчас?

Во втором корпусе его тоже не было. В голову тут же полезли всякие мрачные мысли, одна хуже другой. От охватившего ее дурного предчувствия Кристина чуть не расплакалась.

Она нашла его на парковке у школы. Ник сидел на своем мотоцикле и что-то рисовал в блокноте, не поднимая головы. Его худая фигура в джинсах и черной спортивной куртке с капюшоном сразу бросилась Кристине в глаза, лишь только она повернула за угол. Несмотря на свои переживания, она опять удивилась тому, как непринужденно и изящно он сидит, как потрясающе черный трикотаж облегает его тело, подчеркивая рельефные мышцы, как двигаются его руки.

Она подбежала к нему и, пытаясь отдышаться, пытливо заглянула в глаза. Ник улыбнулся, поцеловал ее и положил блокнот с карандашом в сумку.

– Садись, Кристи, поехали.

Он вел себя как обычно, только темные круги под глазами свидетельствовали о том, что все-таки что-то было не так.

– Ник, у тебя все в порядке? – взволнованно склонилась к нему Кристина.

– Да, – бросил он, заводя мотор.

Этого короткого слова не хватило для того, чтобы определить то, с каким настроением оно было сказано.

Кристина не торопилась садиться на мотоцикл.

– Ник, послушай, по поводу моего отъезда…

Он надел шлем, и ей не удалось понять выражение его лица. Голос из-за толстого пластика прозвучал приглушенно, без намека на какую-то эмоциональную окраску:

– Садись, дома поговорим. Сейчас может пойти дождь, так что нам стоит поторопиться.

Кристина посмотрела на небо: погода стремительно портилась. Если с утра было малооблачно, то сейчас сквозь низкие тучи не виднелось ни единого просвета, а на асфальт уже падали первые крупные капли дождя.

Всю дорогу она крепко прижималась к спине Ника, безотчетно пытаясь запомнить это ощущение – чувствовать его так близко, обнимать его – на время своего отсутствия, и даже вскрикнула от досады, когда они подъехали к дому Вудов. Ей не хотелось размыкать объятий, слезать с мотоцикла и вообще отодвигаться от Ника дальше, чем на прикосновение руки.

Объяснения откладывались. За ужином Ник не дал ей начать неприятный разговор, умышленно или случайно переключая ее внимание на другой предмет всякий раз, когда она пыталась вернуться к теме поездки.

Потом они немного поговорили с мистером Вудом в гостиной и, к облегчению или к ужасу Кристины, наконец остались вдвоем.

Сидя в полной темноте, не считая света красного фонаря, они печатали фотографии. Ник сосредоточенно колдовал над увеличителем, ванночками с проявителем и фиксажем, а Кристина помогала ему, стараясь осторожно подхватывать пинцетом краешки мокрых липких прямоугольников и аккуратно укладывать их в глянцеватель.

Они работали молча. Каждый думал о своем, но Кристине казалось, что они думают об одном и том же. Сама она больше не заговаривала об отъезде в Миннеаполис, отчасти из-за того, что ей не хотелось приближать свое возвращение домой, где на нее будет победно поглядывать мать, отчасти потому, что ждала, чтобы Ник сам начал этот неприятный разговор, раз уж он столько раз ее одергивал.

Хотя с чего она решила, что разговор будет неприятным? Вчера по телефону Ник не сказал ничего такого, что могло бы послужить поводом для переживаний. Может, всему виной ее вечная мнительность и самоедство? Может, он не придает такого значения всей этой безумной затее с Миннеаполисом?

Допустим, но тогда откуда у него эти темные круги под глазами, ставшие в свете красного фонаря просто-таки зловещими? И это еще на фоне однотонной черной одежды…

Хотя не только болезненный вид Ника не давал Кристине покоя: в этот вечер он был особенно молчалив, не рассказывал ей о снимках, над которыми работал, не объяснял, как нужно правильно использовать проявитель и сколько держать фотографию в фиксаже, словом, вел себя очень странно.

Фотобумагу он сегодня портил тоже чаще обычного. Кристина терпеливо складывала мятые липкие комки в пакет с мусором, который заполнился буквально через час.

Когда выносить его молчание стало невозможно, она робко спросила:

– У тебя все в порядке?