Меня зовут Итан Чейз.

И я очень сомневаюсь, что доживу до своего восемнадцатилетия.

Я не драматизирую, просто так оно и есть. Только вот мне очень жаль, что я втянул в эту историю столько людей. Они не должны страдать из-за меня. Особенно… она. Боже, если бы я мог повернуть время вспять, то никогда бы не показал ей свой мир — скрытый мир рядом с нашим. Я должен был понимать, что не стоило впускать ее в мой мир. Стоит тебе Их увидеть, и они больше никогда не оставят тебя в покое. Никогда не отпустят тебя. Быть может, если бы я был сильнее, она бы не оказалась здесь со мной, и мы бы не теряли последние секунды в ожидании смерти.

Все началось в тот день, когда я перешел в новую школу. Вновь.

Будильник зазвонил в шесть утра, но я уже час как бодрствовал, готовясь к еще одному странному дню моей отстойной жизни. Хотел бы я быть одним из тех парней, которые спрыгивают с кровати, натягивают на себя футболку и готовы идти, но, к сожалению, моя жизнь далека от нормальной. К примеру, сегодня я положил в карманы рюкзака сушеные стебельки зверобоя и посыпал солью из канистры свою ручку и тетрадь. Я также вбил три гвоздя в новые ботинки, купленные мне мамой на новый учебный год. Под рубашку я надел железный крест на цепочке, а прошлым летом проколол уши и вставил металлические шипы. Я тогда еще вставил колечко в губу и брусок в бровь, но папа устроил истерику, от которой весь дом ходил ходуном, когда увидел меня в таком виде. Мне разрешили оставить только шипы.

Вздохнув, я мельком глянул в зеркало, чтобы убедиться, что выгляжу настолько неприветливо, насколько это только возможно. Иногда я ловлю на себе грустный взгляд мамы, словно смотря на меня, она думает о том, куда же делался ее маленький мальчик. Раньше у меня были волнистые каштановые локоны как у отца, пока я не взялся за ножницы и не обрезал их рваными, неровными прядями. Раньше у меня были ярко-голубые глаза как у мамы и, по всей видимости, у сестры, но с годами цвет моих глаз потемнел и стал дымчато-серо-голубым — «оттого, что я все время хмуро и свирепо гляжу», как шутит отец. Раньше я никогда не спал с ножом под матрасом, не посыпал солью рамы и не вешал подковы на дверь. Раньше я никогда не был «угрюм», «враждебен» и «невозможен». Я много смеялся и улыбался, чего сейчас от меня не дождешься.

Я знаю, что мама беспокоится обо мне. Отец говорит, что это обычный подростковый бунт, что я переживу эту «стадию», что я вырасту из нее. Прости, папа. Но моя жизнь далека от нормальной. И я разбираюсь с этим единственным известным мне способом.

— Итан? — донесся из-за двери мамин голос, тихий и неуверенный. — Уже начало седьмого. Ты готов?

— Готов. — Схватив рюкзак, я закинул его на плечо. Белая рубашка на мне надета наизнанку, на воротничке торчит бирка. Еще один мой выверт, к которому пришлось привыкнуть родителям. — Уже иду.

Прихватив ключи, я вышел из комнаты со знакомым мне чувством покорности и страха. Ну и ладно. Поскорее бы пережить этот день.

У меня странная семья.

По нам этого совершенно не видно. Мы кажемся абсолютно нормальными — славная американская семья, живущая в славном пригородном квартале со славными чистыми улицами и славными соседями. Десять лет назад мы жили в заболоченной местности и выращивали свиней. Десять лет назад мы были нищей семьей из глуши и были счастливы. Это было до того, как мы переехали в город, до того, как снова примкнули к цивилизации. Отцу это вначале пришлось не по вкусу, он всю свою жизнь провел на ферме. Ему трудно было привыкнуть тут ко всему, но он постепенно освоился. Мама, в конце концов, убедила его, что мы должны жить поближе к людям, что мне нужно жить поближе к людям, что постоянная изоляция идет мне во вред. Так она сказала отцу, но я, конечно же, знал настоящую причину. Она боялась. Боялась Их, что Они снова меня заберут, что фейри украдут меня и заберут в их Небывалое.

Да, я уже говорил, что моя семья с причудами. И даже это не самое худшее.

Где-то там у меня есть сестра. Сводная сестра, которую я не видел вот уже много лет, и это не потому, что она чем-то занята или вышла замуж, или находится в других заморских странах.

Вовсе нет, это лишь потому, что она королева. Королева Фейри, одна из Них, и ей навсегда закрыт путь домой.

Еще скажите мне, что это не запутано.

Конечно же, я никому не могу об этом рассказать. Мир фейри скрыт от обычных людей — он заколдован и невидим. Большинство людей не увидят гоблина, даже если он вырастет у них на пути и цапнет их за нос. Лишь единицы смертных наделены проклятым даром видеть. Они видят прячущихся в темных углах и под кроватями фейри и знают, что испытываемое ими противное чувство, что за ними наблюдают — не плод их воображения, и что доносящиеся из подвала или с чердака шорохи — не «усадка» дома.

Повезло мне. Случилось так, что я один из них.

Родители, конечно же, волнуются за меня. Особенно мама. Люди и так уже думают, что я странен, опасен и немного с приветом. Но таким бы стал любой, кто бы везде видел фейри, потому что если они знают, что вы видите Их, то превращают вашу жизнь в настоящий ад. В прошлом году я вылетел из школы за то, что устроил в библиотеке пожар. Что я мог сказать в свое оправдание? Что пытался избавиться от проникшего за мной с улицы Красного колпака? И это был далеко не первый раз, когда они втянули меня в неприятности. Я считаюсь «паршивцем», о котором перешептываются учителя, тихим, но опасным парнем, которого все, в конечном счете, ожидают увидеть в вечерних новостях, совершившим какое-нибудь жуткое, шокирующее преступление. Иногда это страшно бесит. Самому-то мне плевать, что они там думают, но мама сильно переживает, поэтому я тщетно стараюсь вести себя паинькой.

В этом семестре я иду в новую школу — новое место, где я могу начать все с чистого листа. Но это не имеет никакого значения. Пока я вижу фейри, они не оставят меня в покое. Все что я могу делать — защищать себя и свою семью и надеяться, что из-за моих действий не пострадает ни один человек.

Когда я вышел из комнаты, мама ждала меня за столом, отца рядом не было. Он работает в службе доставки в ночные смены и полдня отсыпается. Обычно мы видимся с ним только за ужином и в выходные. Нет нужды говорить, что он находится в счастливом неведении насчет того, что творится в моей жизни. Мама-то понимает, что со мной происходит, но отец не скупится на наказания, если считает, что я распустился, или если мама пожалуется. Два года назад я получил двойку по физике, и это был последний раз, когда я приносил домой плохую отметку.

— С первым днем в новой школе, — поприветствовала меня мама. Бросив рюкзак на стойку, я открыл холодильник, чтобы достать апельсиновый сок. — Ты точно знаешь, как добраться до школы?

Я кивнул.

— Найду по навигатору. Это недалеко. Не волнуйся.

Она колебалась. Ей не хотелось, чтобы я вел машину, хоть я и надрывал задницу, копя на нее деньги. Я все лето пахал, зарабатывая на выцветший серо-зеленый пикап, стоящий сейчас у дома рядом с грузовиком отца — лепил в кафе бюргеры, мыл посуду, оттирал с пола пролитые напитки, еду и блевотину. Задерживаясь в выходные допоздна, я смотрел, как мои ровесники развлекаются, целуются с девчонками и сорят деньгами так, словно они падают им с неба. Я заработал этот пикап, и я ни за что на свете не поеду в школу на дурацком автобусе.

Но поскольку мама смотрела на меня с печальным, почти испуганным выражением лица, я вздохнул и пробормотал:

— Ты хочешь, чтобы я позвонил тебе, когда доберусь?

— Нет, милый, — помахала она рукой, расправив плечи. — Все нормально, не нужно этого делать. Просто… пожалуйста, будь осторожен.

Я слышал в ее голосе несказанное: остерегайся Их. Не привлекай Их внимания. Не дай втянуть Им себя в неприятности. Постарайся задержаться в этой школе.