Он не договорил, так как мое лезвие полоснуло по его шее, отделив голову от тела.

При виде прорвавшегося из мертвого тела рыцаря куста ежевики, цепляющимися костлявыми ветками за небо, Пак вздохнул.

– Да, все прошло, как я и ожидал, — он вытер кинжалы о штаны и оглянулся назад на башню, на новые кусты ежевики, растущие у ее основания. — Как думаешь, еще кто-нибудь слоняется в округе?

– Нет, — я вложил меч в ножны и отвернулся от моих бывших Темных братьев. — Они знали, что умирают. У них не было причины прятаться.

– Полагаю, у сумасшедших не спрашивают причин их поступков. — Поморщив нос, Пак вложил в ножны свое оружие, качая головой. — Рад знать, что они остались настолько же чокнутыми, как и прежде, просто с другой степенью безумия.

Чокнутые? Я моргнул при воспоминании о словах предводителя, насмехающихся и зловещих. Вы потеряны для Зимнего Двора, так же как и мы. Мы не такие уж разные, в конце концов.

Были ли рыцари ордена Шипа настолько безумны? Они всего лишь хотели, того же что и я: способ преодолеть действие железа. Они пожертвовали своими жизнями, терпели мучения, которые ни один нормальный фейри не смог бы вынести, в надежде преодолеть нашу вечную слабость. Надеясь выжить в Железном Королевстве. Не делаю ли я того же самого сейчас, желая невозможного?

– У тебя снова задумчивое лицо, снежный мальчик, — Пак искоса взглянул на меня. — И я могу видеть, как твои мозги усердно работают. О чем ты думаешь?

Я покачал головой.

– Ни о чем важном. — Я повернулся и пошел назад к опушке деревьев. Пак начал протестовать, но я быстро ушел, не желая думать об этом больше. — Мы и так достаточно времени потеряли здесь, а это не делает нас ближе к провидцу. Пошли.

Он последовал за мной. Я надеялся, что он будет молчать и оставит меня в покое. Но конечно, мы прошли всего несколько минут в тишине, прежде чем он открыл свой рот.

– Эй, принц, ты так и не ответил на мой вопрос, — сказал он, пнув камешек и наблюдая, как он отскочил в сторону леса. — Что мы все-таки искали в том подземном городе? Ожерелье? Зеркало?

– Кинжал, — пробормотал я.

– Ага! Ты все же помнишь, в конце концов!

Я впился в него взглядом. Он бесстыдно улыбался.

– Просто проверка, снежный мальчик. Не забыл ли ты все славные времена, которые у нас были. Эй, а что же все-таки случилось с ним? Я, кажется, припоминаю, это был действительно прекрасный кинжал.

Оцепенение сковало мою грудь, и я очень-очень тихо прошептал:

– Я отдал его Ариэлле.

– …о, — пробормотал Пак.

И после этого не проронил ни слова.

Грималкин ждал нас на сломанной ветке у края деревьев, вылизывая лапу с преувеличенной беспечностью.

– Это заняло больше времени, чем я ожидал, — зевнул он, когда мы подошли. — Я размышлял, не вздремнуть ли мне пока вас жду. — Закончив облизывать лапу, он посмотрел вниз на нас, прищуривая свои золотые глаза. — В любом случае, если вы двое все же закончили, мы можем идти дальше.

– Ты знал о рыцарях Шипа? — спросил я. — Об их нападении на Железное Королевство?

Грималкин фыркнул. Махнув хвостом, кот поднялся и неторопливо пошел вдоль отломанной ветви без объяснений. Легко перепрыгнув через сук, он скрылся в листве, не оглядываясь назад. Нам с Паком оставалось только поторопиться, чтобы нагнать его.

Дикий Лес простирался перед нами, темный, запутанный и бесконечный. Я сбился со счета, сколько раз светлело и темнело, потому что чем дальше мы забирались в дикую глушь, тем необузданней и более непредсказуемым он становился. Деревья медленно следовали за нами по долине, через которую вел нас Грималкин, и замирали на месте, стоило нам только обернуться назад. И снова продолжали ползти вперед, дыша нам в спины. Мы взобрались на огромный покрытый мхом холм, только для того чтобы обнаружить, что «холм» на самом деле был телом спящего великана, когда он поднял массивную руку и почесал зудящую щеку. Мы пересекли ветреную долину, где стадо диких лошадей холодными взглядами уставилось на нас и вело тихую беседу, которую уносил ветер. Все это время мы с Паком молчали, а если и говорили, то перекидывались просто бесполезными подшучиваниями, угрозами и тому подобным. Сражение бок обок с Плутишкой Робином против рыцарей Шипа воскресило воспоминания, о которых я не хотел сейчас думать. Воспоминания, которые были заморожены глубоко внутри, и которые я не мог разморозить из-за страха боли. Я не хотел вспоминать охоту, поединки, времена, когда мы сами на свои головы находили проблемы и с боем выбирались из них. Я не хотел вспоминать смех, легкую связь дружбы между мной и некогда самым близким товарищем. Поскольку воспоминания о Паке как о ком-то большем, чем просто о сопернике, напоминают мне о клятве, данной в момент отчаяния и ярости, которая превратила нас в заклятых врагов в течение многих лет.

И, конечно, я не мог так думать о Паке, не вспоминая … ее.

АРИЭЛЛА, ЕДИНСТВЕННАЯ ДОЧЬ Ледяного Барона Глассбарроу. Ариэлла впервые появилась в Темном Дворе во время зимнего равноденствия, когда Маб принимала Элизиум того года. Согласно традиции, дважды за человеческий год, дворы Лета и Зимы встречаются, чтоб обсудить политику, подписать новые соглашения и в основном согласиться вести себя хорошо в течение следующего периода. Или, по крайней мере, воздержаться от объявления всеобщей войны с другим двором. Это мне до смерти надоело, но мое присутствие как Зимнего принца и сына Королевы Маб было обязательным. Я научился исполнять эту роль и быть послушной придворной обезьянкой.

Сумерки еще не успели сгуститься и Летний Двор еще не прибыл. Поскольку Маб не одобряла то, что я запирался в своей комнате до начала Элизия, я сидел в темном углу двора и читал книгу из своей коллекции человеческих писателей и поэтов. Если б кто-нибудь спросил, я сказал бы, что наблюдал за прибытием последних гостей, но главным образом я избегал Рябины и кучки дворян, которые окружают меня со скромными, лестными и острыми как бритва улыбками. Их голоса будут звучать как мягкое мурлыкание, сладчайшая песня, когда они предложат мне сделку приправленную медом и нектаром, но самым мерзким ядов изнутри. В конце концов, я был принцем, самым младшим и привилегированным у Маб, по крайней мере, некоторые думали именно так. Предполагаю, что, по общему мнению, меня считали наивным и легко поддающимся на уловки. Я не знал правил также хорошо как Рябина или Берест, которые появлялись при дворе намного чаще. Но я был истинным сыном Зимы и знал извилистые пути двора много лучше, чем большинство. И те, кто стремился завлечь меня в паутину из меда и услуг, вскоре обнаруживали себя запутанными в своих же собственных мрачных обещаниях.

Я знал правила игры. Просто не получал от этого удовольствия.

Вот почему я сидел, прислонившись к ледяной стене с «Пятью кольцами» Мусаши, только на половину обращая внимания на проезжающие, в суматохе экипажи и ступающее на снег Зимнее дворянство. Большинство из них я знал, или видел прежде. Леди Сноуфайер облаченная в платье из искрящихся сосулек, которые мелодично звенели при ее ходьбе. Новый герцог Фростфелл, избавившийся от прежнего герцога, сослав его в мир смертных, скользил по снегу с рабами-гоблинами, плетущимися позади. Баронесса Скованного Льдом Сердца холодно поклонилась мне, проходя мимо, ведя на серебряных цепях двух рычащих снежных барсов.

А затем вошла она.

Я не знал ее, и это уже само по себе пробудило мое любопытство. Никто не мог отрицать ее красоту: длинные серебряные волосы, бледная кожа, гибкий стан, который был изящным и в то же самое время сильным. Но таким был весь наш народ, если уж и не очень привлекательным, то, по крайней мере, поразительным в некотором роде. Когда ты окружен красотой, перестаешь ценить ее, особенно если за красотой скрывается одна лишь жестокость. Не ее внешность привлекла в тот день мой взгляд, а то, как она смотрела на Зимний дворец с нескрываемым благоговением, читающимся в ее прекрасных глазах. Чувство — не принадлежащее этому месту. Большинство расценило бы это как слабость, которой можно воспользоваться. Знать могла чувствовать эмоцию подобно акуле учуявшей кровь. Они поглотили бы ее прежде, чем окончился день.