- О чем поговорить?

- Ни о чем. Просто сесть рядом с тобой и поговорить, - Дамиан принес табурет, поставил его рядом с кроватью, сел. - Вот. Я сел и говорю.

Я потрясенно молчал, пытаясь привести мысли в порядок, потому что у меня было ощущение, словно я сошел с ума. Охотник не просто не добил меня там в лесу, он принес меня домой и лечил. Дамиан тоже молчал. Лицо его было нахмурено, и вся поза выражала напряжение.

- Какая погода на улице? - если матушка Талула просила, то я обязательно выполню эту просьбу, несмотря на возможные неприятные последствия, но надо же с чего-то начать.

- Издеваешься? – он недобро прищурился.

- Нет. Просто не знаю, о чем еще можно поговорить.

- Можно о том, как ты всех дурил. И в каких зверей еще оборотни способны обращаться? Боюсь, скоро придется открыть охоту на зайцев.

- Не придется, - я вздохнул и попытался улечься поудобнее. Дамиан тут же мне помог, подняв подушку повыше, а потом отпрянул, словно вспомнив, что имеет дело с "тварью".

- Из всех оборотней только я ненормальный, - я недолго помолчал, выискивая тему для разговора. - Раны не болят. Чем мазал?

- Нашел у тебя мазь с живицей. К тому же у нас есть эликсир, способствующий скорейшему заживлению ран.

- Спасибо.

- Сочтемся.

- Как брат?

- Жениться собрался весной.

- Рад за него.

- Я тоже.

Снова повисла гнетущая тишина. О чем можно говорить с врагом? Спрашивать, не думает ли он тебя убить - глупо, учитывая, что он меня спас и вылечил. Можно, правда, спросить по-другому.

- И что дальше?

- Не знаю. А что?

Ответить я не успел, это за меня сделал мой желудок. Еще бы, пять дней не кушать. Услышав мое голодное урчание, Дамиан встал и наложил мне каши, достав чугунок из печки.

- С молоком. Ты, кажется, любишь? - он подал мне тарелку и ложку.

- Спасибо. Ошень вкушно, - договаривал я уже с набитым ртом.

Каша действительно была очень вкусная. Я даже тарелку вылизал. Охотник видя, что я могу есть сам, вышел куда-то. Его возвращения я уже не дождался, так и уснул с пустой тарелкой на груди и ложкой в руке.

В следующий раз я проснулся от света, бившего мне в глаза. Память на этот раз проснулась вместе со мной, и я оглянулся в поисках моего врага-спасителя, но его нигде не было. Его вещей тоже не наблюдалось. Рядом с кроватью стояла табуретка, на которой он сидел, а на ней стоял кувшин и чашка. Я принюхался - молоко.

Движения не отзывались больше болью, так, ныло слегка и все, так что я сразу набросился на угощение. Когда я хотел поставить кувшин обратно, увидел листок бумаги, лежавший раньше под ним. На нем было одно предложение: «Дальше без меня». Мне стало легче, когда угроза, нависавшая надо мной в присутствии моего врага, ушла, но в то же время было как-то грустно.

Чтобы отвлечься, я снял повязки и оглядел раны. Почти все зажило. Одна мазь с живицей не могла так хорошо справиться за такое короткое время, значит, это эликсир Охотника помог. Сейчас на теле виднелись только свежезажившие шрамы от зубов, а кое-где даже стежки, особо глубокие раны явно зашивались. Милость, проявленная ко мне Охотником, была не понятна. Ну, пожалел, не добил, но лечить, кормить, ухаживать за бесчувственным телом... Нет, не могу я его понять. Хотя... он мог сделать это ради своей матери, если он очень любил ее или чувствовал свою вину по отношению к ней. Дамиан же говорил, что это была ее последняя просьба. Решив, что секрет разгадан, я успокоился. Только вот весной все равно придется искать себе новое жилье, а то приедет на свадьбу брата и снова начнет выживать из долины.

- Лучше я сам уйду.

Прошло три месяца.

Как и год назад, я стоял на скале, козырьком нависшей над моим домом в долине. Сегодня у Кевина свадьба. Меня тоже приглашали, но я, поздравив новобрачных нехитрым подарком, идти отказался. Если там появится Дамиан, скандала не миновать.

Дамиан. Прошло три месяца, но я никак не мог выбросить его из головы и из снов. Он приходил ко мне почти каждую ночь и делал то, что в реальной жизни между нами происходить никак не могло. Он любил меня. Любил руками и губами, говорил мне красивые слова и как он меня... Впрочем, это только сны. Среди оборотней такая любовь не считалась чем-то неестественным, в отличие от людей. Мы знали, что телу иногда нужна разрядка на охоте или на войне, где самкам не место. У волков и лесных кошек такой акт любви вообще показатель доминирования вожака над стаей. У меня мужчины никогда не было, но это не значит, что я не знаю и не понимаю, о чем идет речь. Мой учитель в свое время позаботился о моем всестороннем образовании.

Я знаю, что у людей однополая любовь считается грехом и никогда бы не осмелился предложить такое человеку, тем более Охотнику. Я просто хотел посмотреть на него в последний раз. Все самое необходимое для путешествия было собрано в маленькую котомку и ждало своего часа в доме. Я же решил вечером подкрасться к ферме и посмотреть в окна, может, увижу его. А потом, прихватив свои вещи, уйду. Вскоре я увидел возвращающихся из города молодоженов и их гостей в разукрашенных повозках. Расстояние было слишком большое, чтобы понять там ли ОН. Все зашли в дом и я, тряхнув рогатой головой, чтобы отогнать грустные мысли, начал спускаться. Сначала домой.

«Проверю в последний раз, все ли собрал, чтобы потом не задерживаться».

Я был в нескольких метрах от дома, когда сзади раздался вопрос:

- Козлик, хочешь, я тебя подстригу?

От неожиданности я аж подпрыгнул. Обернулся, боясь, что мне померещился этот голос. Нет, не померещилось. Он стоял под деревьями позади меня заросший и какой-то осунувшийся, словно после болезни и... улыбался. Я никогда не видел, как он улыбается. Видел, как смеется, но в глазах при этом смеха не отражалось, а теперь его глаза лучились теплом, словно... словно он был рад меня видеть. Пока я пытался осмыслить происходящее, Дамиан медленно подошел ко мне. Наши глаза встретились, и все вокруг замерло.

Очнулся я оттого, что он подхватил меня на руки и впился поцелуем в губы. Не знаю, когда я успел перекинуться в человека, но обняв его за шею, понял, что сейчас все мои мечты и сны сбудутся. Это такое счастье, когда рядом находится тот, кому ты нужен.

Дамиан не давал мне уснуть почти до утра. Он был одновременно нежным и напористым, внимательным и эгоистичным, ласковым и жестоким. Не знаю, как в нем все это сочеталось. Когда его руки или губы касались меня, я просто переставал соображать. Существовало только мое тело и удовольствие. Море удовольствия.

Проснулся я, лежа практически на моем любимом охотнике, обхватив его рукой и закинув на него ногу, словно пытаясь удержать его рядом, пока я сплю.

- Не сон, - я потерся щекой о его плечо.

- Конечно, нет, - он обхватил меня руками, крепче прижав к себе. - Я сбежал тогда от тебя, чтобы подумать. Ты пробуждал во мне слишком сильные чувства. Мне было больно.

- Прости.

- Нет. Мне нечего тебе прощать. Это я должен просить прощения, за то, что перенес на вас мою ненависть.

- На нас?

- На оборотней. А когда я понял, что моим сердцем может завладеть один из этого народа... Я просто сбежал, - он потерся о мою макушку подбородком, а потом поцеловал меня туда. - Я должен тебе рассказать о том, как погибли отец и сестра.

- Не надо. Твоя мама рассказала мне все.

- Не все, - он тяжело вздохнул. - Всего, кроме меня, никто не знает.

Дамиан немного помолчал и начал рассказ:

- Мне было пятнадцать. Как любой мальчишка в этом возрасте, я мечтал о подвигах и сражениях. Я быстро подружился с женихом Милавы - Воллором, и однажды он подарил мне кинжал с резной рукояткой. Это был первоклассный клинок, мне не терпелось его опробовать в деле. Рано утром, никому не сказав ни слова, я отправился за приключениями. Пробродил в горах до обеда, проголодался и уже хотел идти домой, когда приключения сами нашли меня. На меня из-за кустов выскочила лиса. У нее изо рта текла слюна. Я мгновенно понял, что зверь бешенный, и кое-как успел забраться на дерево. Просидел я там до темноты. Все это время лиса караулила меня внизу. Она то бегала вокруг дерева, то начинала в бешенстве кидаться на него и грызть кору, словно хотела свалить мое убежище на землю, чтобы добраться до меня. Когда сумерки уже опустились на землю, на поляну выскочил волк. Он сначала замер, глядя на лису, потом посмотрел на меня и кинулся в бой. Звери сцепились и так клубком катались по поляне некоторое время, пока, наконец, лиса не замерла. Волк поднялся, посмотрел на меня, и я увидел, что у него разорвано левое ухо. Потом зверь убежал. Я еще немного посидел на дереве и, убедившись, что кругом все тихо, слез и пошел домой. Дома мне попало за то, что шлялся весь день неизвестно где, но про свое приключение так никому и не рассказал. Через три дня мы отправились на сенокос. Я, отец, Воллор и Милава. Проработали мы несколько часов, когда жениху моей сестры вдруг стало плохо. Он упал на землю и начал биться в конвульсиях. Милава подбежала к нему, обняла и прижала к себе, а он вдруг как-то засветился и начал изменяться. Вскоре Милава держала в руках огромного волка. Отец был далеко. Увидев, что что-то случилось, он бросился к нам, но опоздал. Волк вцепился Милавае в горло, и, прежде чем я смог понять, что можно сделать, она была мертва. Подбежавший отец вонзил в бок волка косу, но он наверно побоялся задеть дочь и только ранил зверя. Волк, оставив сестру, бросился на отца. Он поднырнул под занесенной косой, повалил его и вцепился отцу в горло. Тут я, наконец, очнулся. Выхватил кинжал, подаренный мне Воллором, и принялся наносить удары. Я словно обезумел, искромсал ему весь бок, но никого спасти мне уже не удалось. Отец умер у меня на руках, истекая кровью.