— Значит, я свободен?
— Не торопитесь, Валентин Иосифович, — я улыбался. О, я был весьма доволен собой: — Судить вас, конечно же, никто не станет. Но, дабы не возмущать общественность, — ведь она, общественность-то, верит в вашу виновность, — так вот, чтобы не ходили толки о том, что де милиция отпустила убийцу… Да и вам такая жизнь придётся не по душе, уж вы мне поверьте… Так вот… Я, как штатный психолог Зябликовского ОВД, стану настаивать на вашем немедленном помещении в психиатрическую лечебницу. Советую имени Алексеева, это бывшая Кащенко: там недавно ремонт сделали. Для общества вы, быть может, и не опасны, но наверняка мы этого знать не можем, ибо наука ещё не до конца изучила феномены, подобные вашему. А вдруг вы решите внушить кому-нибудь этот свой импульс с какой-нибудь противоправной целью? Рассудите здраво, Валентин Иосифович: вы человек молодой, нервного склада характера, к тому же сирота. Живёте, опять-таки, безо всяких на то средств. Бог знает, до чего докатиться можете. Вот поэтому я, как специалист и вообще лицо ответственное, не могу оставить ваш случай без внимания, вы уж меня простите. Опять же, подумайте вот о чём: соседи ваши теперь точно успокоятся. Все их вопросы сами собой отпадут, если они узнают, что вы попали в психлечебницу. Даже если кто-то до сих пор верит в то, что вы убили человека, то при таких обстоятельствах легко вообразить, что вы сделали это, будучи в состоянии невменяемости, а значит нет особой разницы, выдуманная девушка убита или настоящая, потому что вам в этом случае одна дорога — на принудительное лечение. Вот и всё. Ну? Как вам?
Он молчал, долго молчал. А потом вдруг заговорил:
— Знаете, Герман Сергеевич… Я просто хочу, чтобы вы поняли… Знаете, даже если вы создаёте идеальную девушку, это ещё не значит, что всё у вас будет идеально. Отнюдь. И Шанталь была… Я очень любил её. Но она меня не любила. Она делала то, что я скажу — но она не любила меня. Я, видите ли, не написал о том, что она меня полюбила…
Мастер Иллюзий вздохнул, немного помолчал, а потом продолжил:
— Мы стали друзьями. У меня не было никого ближе Шанталь. Но её не интересовала жизнь, созданная мной, нет. Ей были интересны другие люди со своими жизнями. Она постигала их миры, их реальности. И однажды… она сказала мне, что хотела бы создать свой мир. Я, вы знаете, спросил её тогда: а нашлось бы в твоём мире место для меня? И знаете, что она ответила? «Маловероятно». Понимаете? «Маловероятно»…
Я слушал этого странного парня и понимал: вот теперь он говорит самое важное. Я мог относиться к нему как угодно, считать его кем угодно, но важно было именно это. Именно эта история, этот момент. Я не мог этого объяснить, я мог только принять это.
— Поймите, Герман Сергеевич! Я говорил ей, что она — моё Создание, она не может создавать сама! Но она мне не верила. Я пытался объяснить ей Закон Создателя, но она не хотела слушать…
— Закон Создателя? — вот-вот, именно это. Максимов этого понять, конечно же, не сможет. Но я-то не Максимов: — Интересно. Озвучите?
— Конечно, почему бы и нет. Закон Создателя гласит: Создание не может быть Создателем. Вот и всё. Это просто. Но Шанталь…
— А скажите, — спросил я, — что бывает с такими Созданиями, которые пытаются сами создавать?
Парень пожал плечами:
— Ничего особенного. Просто в этом случае их Создатель перестаёт быть Создателем, в результате чего нарушается порядок вещей во Вселенной… Вы же понимаете, вы должны понимать! Я же вижу, какой вы, я же вижу, вы понимаете! Вот… Словом, единственным способом всё исправить было уничтожить её… Вообразите, каково мне было! Ведь я по-настоящему любил её, и неважно, насколько «выдуманной» она была! Для меня она была самой настоящей!..
Он всё говорил, говорил, а я отчего-то чувствовал, что проваливаюсь в странную дрёму, не похожую ни на что. Где я был? Кем? Для чего?
И в этом странном тумане в голову мне пришла неожиданная мысль: его слова являются ответом на мои вопросы. «Вы же понимаете, вы должны понимать!» — но почему? Почему я должен понимать подобные вещи? Здесь была какая-то загадка, тайна, что-то, что я когда-то знал, но давно позабыл, а теперь снова вспоминал…
И «пытошная» уже расплывалась перед моими глазами, оставляя вместо себя чистый лист бумаги, пустое пространство, заполненное неярким белым светом…
Я был там, в этом пространстве. Я — но не человек по имени Герман Кастальский, который, по сути, всегда был всего лишь маской. Нет: я вновь становился тем, кем был всегда, с самого Начала, оттуда, где начинается и заканчивается всё Сущее, из слепящего даже в этой белизне многоцветья Истока, Радужного Потока, Радуги…
— Добро пожаловать домой, Гермес, — обратился ко мне некто, сидящий на невидимом возвышении. Некто, укутанный в белоснежный плащ с монашьим клобуком, и оттого почти невидимый в этом пространстве. Некто, кого я знал с сотворения Миров, кто был мне ближе, чем кто бы то ни было, кого когда-то я чтил, как отца и любил, как брата, кого я так долго не мог простить, и неизвестно, простил ли теперь…
Я глубоко вздохнул и поклонился сидящему:
— Приветствую тебя, Великий Магистр.
Я не видел его глаз, только губы.
Он улыбался.
…
Глава 2.
— Я рад, что ты пробудился. Я ждал тебя.
А ведь сколько раз, думал я с лёгкой досадой, сколько раз я слышал этот голос в своих снах, сколько раз видел эти пространства — но наутро забывал, снова и снова просыпаясь Германом Кастальским, человеком в Мире людей. Сколько раз ловил себя на том, что не люблю вспоминать о прошлом, потому что в нём слишком много белых пятен, которые нечем заполнить…
Ныне память моя вернулась ко мне, но вместе с ней вернулась боль, захлестнувшая меня подобно штормовой волне, девятому валу, что пускает ко дну корабли вместе с командами…
— Ты не сможешь прятаться вечно, Гермес. Ни от меня, ни от своей боли.
Да, конечно. Он всегда был таким. Всегда. Он всегда говорил мне то, чего я не хотел слышать больше всего. И каждый раз оказывался прав.
— Я думаю, нам лучше сразу перейти к делу, — в его голосе послышались разочарованные нотки. — Это поможет тебе быстрее прийти в себя.
В ту же секунду в пространстве стало одним существом больше.
То была Кошка, большая белая Кошка в красном мундире с золотой пластинкой на груди (Матриарх, а значит, никак не меньше Второй Касты) и тремя орденскими лентами на правом плече, одной серебряной и двумя золотыми (соответственно, Орден Колыбели II степени и два — I степени, а значит, воевала во Второй Войне).
Она сразу же склонилась перед Великим Магистром в почтительнейшем поклоне, припав на одно колено. В ответ он едва заметно шевельнул рукавом одеяния. Тогда Кошка развернулась и поклонилась мне в пояс. Я кивнул ей. Она распрямилась и застыла на месте, выжидающе глядя на нас.
— Расскажи Лорду Гермесу то, о чём ему следует знать, — сказал Великий Магистр.
— Да, мой Повелитель.