— Пятка! Пятка бежит!..

Вообще раньше животные чувствовали себя на улицах больше хозяевами, чем теперь. Теперь они жмутся пугливо: кругом машины. Да и люди стали другие...

Вероятно, дедушка избаловал собак. Чувствуя свою безнаказанность, они и творили, что хотели.

Добрейшим созданием был Шарик. Он, кажется, и лаять-то не умел толком, а чтоб оскалить зубы — о том не могло быть и речи.

Шарик обладал густой длинной шерстью довольно неопределенного цвета (поскольку всегда был страшно грязен) и пушистым хвостом, загнутым на спину, как у лайки. Физиономия смышленая, с выражением постоянной готовности на любое озорство и желания служить людям. Если б его еще помыть хорошенько, наверняка получился бы красивый пес.

За свою доброту Шарику пришлось претерпеть немало неприятностей. Маленькие соседские ребятишки таскали его за хвост, щипали, дергали за уши, делали с ним что угодно — Шарик переносил все безропотно, неотступно сопровождая своих мучителей во всёх их забавах и играх. Ему случалось выполнять роль тигра, волка, собаки-сыщика, личной охраны у страшного кровожадного разбойника... Без ребячьего общества Шарик, казалось, не мог бы прожить и дня. Готов на все! Только позовите.

Справедливость все же существует на свете, и долготерпение Шарика частенько вознаграждалось куском пирога, шаньги, либо какой другой вкусной домашней снедью. Добряк и плут, он, наверное, учитывал это!

Четвертый и последний — Кульбик — был, что говорится, себе на уме. Дедушкин баловень, он не признавал никого, кроме своего покровителя и друга. Почему-то дедушка питал слабость к этому псу, хотя Кульбик, на мой взгляд, совсем не заслуживал того. Кульбик. Человеку не с нашей улицы, возможно, кличка не говорила ничего. Но для нас, ребят, это было олицетворение вероломства и ненадежности характера.

Вообразите небольшую, даже маленькую, гладенькую собачку, белую, с черными пятнами на спине и боках, с черными стоячими ушами и тоненьким остроконечным ХВОСТИКОМ, обычно изогнутым в полукольцо. Очень живая, миловидная и даже изящная собачка, глядя на которую многим приходило желание погладить.

Собачка не возражала против этого. Виляя хвостиком, она подходила к вам. Вы гладите, скребете ласково у нее за ушами, даете кусочек лакомства — задабриваете. Собачка неторопливо съедает и вдруг, отпрыгнув, разражается визгливым лаем, как будто вы угостили ее отравой, ловко вцепляется в какое-либо уязвимое кесто и поспешно удирает.

Любимым занятием Кульбика было подсидеть в подворотне прохожего, выскочить внезапно, куснуть за что придется и скрыться. Изловить и наказать зловредную собачонку было совершенно невозможно: Кульбик отличался осторожностью и увертливостью. Это его спасало и от больших собак, которых он тоже любил изводить, как надоедливая муха. Драчун и забияка, Кульбик не щадил никого.

Однако, чтоб быть справедливым, надо отдать Кульбику должное : из четверых он, единственный, исправно нес службу — караулил... нет, не дом и двор (там имелся более надежный караульщик — Томка, крупный черный пес), а дедушкину квартиру, именно ее и ничего более. Возможно, за это дедушка и благоволил к Кульбику. Спал Кульбик у дедушки в ногах на кровати и терпеливо сносил порку, которую хозяин Бремя от времени устраивал ему за разные прегрешения.

Дедушка сердился на всякую безделицу, от него попадало не только собакам.

Кошки меньше жили дома — больше шлялись где-то по соседским огородам, чердакам, иногда пропадая на несколько суток. Поприметнее двух рыжих котов (они вообще сливаются в памяти в одного, хотя я твердо знаю, что их было два) характером и повадками был Буско, или Бусый. О нем я еще скажу потом.

Животные скрашивали однообразное дедушкино-бабушкино житье-бытье. Бесчисленное множество раз в течение дня фабушка выпускала своих жильцов во двор. Едва заслышав за дверями тихое повизгиванье или царапанье когтей, сейчас же спешила впустить обратно. Прибежав с холода, зимой, собачонка начинала скулить, подняв нос и показывая на печку. Бабушка, бросив все дела, сажала ее к себе на колени или подсаживала наверх. Целыми днями она терпеливо занималась тем, что то поднимала всю свору (кошки запрыгивали сами) на печь, то ссаживала обратно на пол.

А дедушка? Дедушка продолжал шить сапоги.

В обиду не дам

. — Сказывают: давно-давно, шибко давно, в одном царстве-государстве жили-были Кот и Собака. Вот раз подоила хозяйка корову, дай, думает, угощу Кота. Налила в плошку молока, а Пес подошел и вылакал все, Коту не оставил ни капли. Кот рассердился и оцарапал Собаке нос. С тех пор они и враждуют между собой. Где бы собака ни увидела кошку, обязательно кинется, хочет схватить и разорвать. Приходится кошке спасаться на заборе. Хорошо, что у нее когти вострые и лазать мастерица...

Голос у бабушки все тише, слова произносятся все медленнее, тягуче...

Бабушка большая охотница сказывать сказки. А еще она любит «душу тянуть». Есть такая незатейливая карточная игра. Два человека делят колоду карт пополам, а потом выкладывают по очереди по карте. Если твоя карта старше, берешь чужую карту, если младше — отдаешь свою. Стопка карт у тебя то прибывает, то убывает. И так может продолжаться до бесконечности. Действительно, душу тянуть. Ума много не надо, открывай да клади, открывай да клади. По бабушка готова сидеть хоть всю ночь.

Керосин выгорит — лампа тухнет, пора спать.

Время за полночь, тихо в доме, спят кошки, спят собаки, только мы двое сидим. Глаза у бабушки слипаются, голова все сильнее клонится вниз. Чтобы не уснуть и не свалиться со стула, она начинает все сначала:

Давно, значит, это было, шибко давно... С той поры, стало быть, их никто и не может помирить...

Собака и кошка — заклятыз враги? Врет сказка. В дедушкином ковчеге все жили тихо-мирно, грелись рядышком на одной печи, лакали поочередно молоко из одной посудины. Только Роска иногда заворчит... ну, на то и Роска. «Ва рыня»

Летом, в теплые тихие вечера, все выходили за ворота посидеть на лавочке. У каждого дома стояла лавочка. Балякают, семечки лущат. Пройдет знакомый — о ним перекинутся словцом. В общем, отдыхали от трудов праведных. Постукай-ка целый день молотком, поймешь, как приятно посидеть вот так, без всяких дум, наслаждаясь покоем, который спустился. на город…

Город наш нельзя было назвать маленьким, но .как многие города того времени, соединял он в себе город и деревню. В канавах нередко прогуливались свиньи, многие жители держали коров. По утрам, на зорьке, улицы обходил пастух, и по сигналу его рожка хозяйки выгоняли из дворов коз и коров; скотину гнали на пастбище. Вечером стадо долго тянулось по городу, поднимая страшную пылищу, слышалось хлопанье бича, то одна, то другая пеструха или буренка отделялась от стада и, уткнувшись рогами в ворота, мычала: «Открывайте, я пришла». Потом все расходились, пустели лавочки, постепенно стихало, улеглась пыль на дороге. Потом выходили сторожа с колотушками и до рассвета бродили по своему околотку. Ночью пробудишься и слышишь, доносится из дали: тук-тук-тук да тук-тук-тук... вроде как дедушкин молоток. В тиши слышно далеко.

Дедушка с бабушкой на лавочке сидят, а у ног на земле — Роска и Шарик. Рядом с дедушкой — Кульбик. Ему всегда такое предпочтение, он тоже на лавочке. Только Пятку обычно из-за ее сварливости запирали во дворе.

Раз — глядь, а Бусый тоже сидит на заборе над лавочкой и глаза вниз на улицу таращит. Тоже «отдыхает»?!

Насиделись, пошли на боковую, и он тоже...

А раз как-то Шарик задержался на улице — и Бусый остался на заборе. На Шарика закричали, а Бусый подлетел и зашипел: «Не смейте, не позволю!» Защищает, смотри-ка!

Шарик был компанейский парень, как говорится, душа нараспашку, наверное, тем он понравился и Бусому. Если Роски я побаивался, то с Шариком играл. С Шариком играли все. Шарик умел «служить», сидеть столбиком, танцевать на задних лапах. Всему этому он обучился самоуком, ну да еще, быть может, помогли ребята, поощряя лакомством. За крошку хлеба Шарик готов был в лепешку разбиться и начинал выделывать разные трюки (не подумайте, что был голоден, нет, но, говорят, заработанное всегда слаще). Только на голове не умел ходить.