Уильям-Лейк на самом деле не слишком большой, но, как и все города, имеет свои секреты и особые места. Ричи, как ему теперь кажется, узнал их все – от крохотных кафешек, выступающих из первых этажей жилых домов, до нелегальных автомастерских, открывающихся только по предварительным созвонам. Он побывал рядом с пустым водохранилищем на окраине города, посмотрел старую стоянку фургонов, где до сих пор время от времени жили цыгане, он обошел местное кладбище, находящееся на склоне пологого холма, посетил каждую, даже самую крохотную, церковь. Однажды удалось даже забраться под землю – заброшенная стройка пестрела провалами подвалов, которые соединялись с общей канализационной системой города: Ричи не провел там и двадцати минут, морщась от запахов, вздрагивая от непредсказуемых шумов.

Большинство журавлей, которые собрались в кладовке, грязные и помятые, но ни одного разорванного или растоптанного. Ненужные заломы на крыльях Рич расправляет руками, стараясь придать птицам привычную форму бумажных фигурок, песок и землю он с них стряхивает еще прежде, чем засунуть в карман или бросить на сидение машины.

Поиски заводят Ричарда домой к Роуз, которая все еще на него сердится.

– Лучше бы ты сходил в больницу, Ричард, – строго говорит она, но все равно ведет приятеля на кухню.

– А я ходил, – рассеянно отвечает Медисон, выкладывая на стол длинную плитку шоколада. – Странно, что не встретил там тебя, а то мне уже начинало казаться, будто ты там живешь.

– Я просто забочусь о своем друге.

– Как-то я пропустил тот момент, когда мой друг стал твоим другом.

– Что такое, Рич, ты ревнуешь? – Роуз усмехается и подвигает к нему чашку чая с плавающими на поверхности чаинками.

– Просто не хочу, чтобы ты меня упрекала. Я взрослый мальчик, хорошо?

– Конечно. Добавить сахара?

Со временем они оба расслабляются и начинают говорить о более простых вещах, вспоминая школьное прошлое. Ричарду кажется, что эти воспоминания ему не принадлежат – будто когда-то давно он смотрел по телевизору не самое интересное кино, части которого отложились в памяти из-за того, что кто-то из второстепенных персонажей был немного похож на Рича. Прокручивая все те годы в пару секунд, Медисон удивляется тому, что смог не упустить за прошедшее время такие детали, как любимую одежду учителей, забавные письменные принадлежности одноклассниц, дни, когда почему-то сокращали количество уроков.

Он даже сидел с Роуз за одной партой на уроке истории, а на литературе – сразу за ее спиной, потому что там парты рассчитывались на одного.

– Давай завтра сходим к нему вместе? – предлагает Роуз, когда задумчивый Ричард уже собирается уходить.

– Давай, – механически отвечает он, но за этим словом не стоит ничего существенного. На завтра у Медисона совсем другие планы.

<center>***</center>

Автомобиль глохнет, когда до клуба остается несколько кварталов, и настроение Ричарда портится окончательно – он словно заранее знает, что завести машину не получится ни со второй попытки, ни с пятой, что все равно придется звонить в фирменный автосервис и ждать эвакуатор. Что нужно будет делать после того, как автомобиль оттянут на сервисную стоянку, Рич не представляет, но терять даже крупицы времени он себе не позволяет. Договаривается с сотрудником, что заберет автомобиль, как только тот будет готов, оплатит счет тогда же, и направляется вверх по улице пешком.

Вечер ложится на Уиллейк опавшим листом, красит в персиковый фасады домов, вспыхивает золотом в оконных стеклах и постепенно гаснет, почти на глазах сменяясь бархатной ночной тишиной, прерываемой только шуршанием шин по асфальту. Даже автомобили стараются не шуметь, крадутся мимо тихо и осторожно, спеша спрятаться за угол, и Ричард слышит звонкий стук подошв своих ботинок об послушный асфальт. На миг ощущения так обостряются, что Медисон на все сто уверен – все у него получится, ведь этот город, эта страна, этот мир создан и существует исключительно для него. Он не идет по городу, а летит, пронзая собой пространство, вырисовывающееся из мутного тумана, обретающего краски, запахи и голоса, а потом сминающегося исписанным черновиком позади.

Единственное, чего Ричарду сейчас не хватает – так это музыки, но даже она вскоре появляется, сначала вкрадываясь незаметными трелями в окружающие звуки, потом отвоевывая себе все больше пространства, а под конец вспыхивая цветными огнями мерцающей неоном вывески ночного клуба. У порога курят четверо, чуть дальше припарковано несколько автомобилей. Ричард не обращает ни на кого внимания, проходит мимо, чувствуя вибрацию басов, гуляющую волнами по полу и стенам. Он даже касается кирпичной кладки пальцами, ощущая легкую дрожь, а потом ускоряет шаг и заходит внутрь.

В первый момент звук из динамиков оглушает, но потом, когда удается в блеске диско-шаров, роняющих повсюду осколки цветных бликов, рассмотреть барную стойку и двинуться к ней, атмосфера успокаивается, становится привычной, почти знакомой. Ричард оказывается рядом со стойкой; сегодня он не узнает ее – все табуреты заняты, по ту сторону кипит яркая безостановочная жизнь, наполняются бокалы, взлетают в умелых руках шейкеры, деньги кочуют из одних ладоней в другие.

Журавлей пока не видно, зато неожиданно Рич узнает светлые волосы и точеный профиль одного из клиентов за стойкой.

– Привет, Энди! – несмотря на то, что в первый момент Ричарду хочется проигнорировать, «не заметить», но все равно зовет, и Энди оборачивается, почти незаметно вздрогнув, его губы привычно растягиваются в улыбке, но выражение лица становится испуганным, когда он узнает Рича.

– Ричард… Я не ожидал, что ты придешь, – Энди грациозно соскакивает с табурета, подходит к Медисону, чтобы не приходилось кричать друг другу. Он чувствует себя довольно свободно здесь, среди людей, где может быть уверенным, что его не изобьют и не запихнут на заднее сидение, если что пойдет не так.

– Это я не ожидал, что придешь ты, – Рич неожиданно обнаруживает в себе строгость и уверенность, которых не было еще неделю назад. – Так неожиданно исчез из моей квартиры…

– Прости, я… не хотел напрягать тебя своим присутствием с утра. Знаешь же, как это бывает, когда у тебя дома почти незнакомый человек, а ты не представляешь, что сказать, чтоб он не обиделся и ушел.

– Понятия не имею, как это, – невозмутимо признается Ричард, – ведь ты не дал мне почувствовать.

– Прости, – юноша опускает взгляд, переступает с ноги на ногу, теребит чересчур длинные рукава джемпера и тем наводит Ричарда на другую мысль.

– Кстати, куда ты дел мои часы?

– Я? Я взял их просто случайно, клянусь! – горячо заверяет Энди, поднимая взгляд – открытый и чистый, как вода в колодце ясным полднем. – Перепутал со своими.

– Разве я спрашивал, почему ты их взял? Мне интересно, где они сейчас.

– Потерял. Рич, прости, пожалуйста.

– Потерял… – Медисону приходится приложить усилия, чтоб не рассмеяться. – За сколько сотен баксов ты их потерял? Господи, я надеюсь, не меньше трехсот!

По тому, как краснеют щеки Энди, Ричард понимает, что попал в десятку. И хотя никакой выгоды из этой встречи и этого разговора уже не почерпнуть, он наслаждается небывалым чувством удовлетворения, почти таким же сильным, как было, когда он в последний раз заканчивал свою тысячу журавлей.

– Ладно, не расстраивайся, со всеми случается, – Ричард снисходительно похлопывает Энди по плечу. – Просто я считал тебя нормальным парнем.

– Я нормальный! – щеки юноши вновь вспыхивают, но сейчас Медисон понимает – дело не в искренних и сильных эмоциях, а в выпитых коктейлях. – Ты не можешь судить обо мне по одному вечеру!

– Но я должен, ведь ты не оставил мне другого выбора.

Рич видит, как меняется лицо Энди, и неожиданно чувствует холодную руку, сжимающуюся на сердце. А ведь они могли бы быть вместе при другом раскладе. Если бы Энди не исчез, если бы он оказался не тем, кем есть. Если бы Ричард не хотел от него только секса в тот вечер. Он в красках представляет себе серию свиданий с этим милым мальчиком, воочию видит, как тот опускает ресницы и улыбается, как румянец крадется по его щекам, как он впервые целует Рича.