На начало балканской кампании 1877-го года, Босфорский пролив защищали шесть береговых батарей, причем четыре из них располагались севернее Константинополя, для отражения угрозы со стороны Черного моря. Из двух оставшихся одна была на анатолийском берегу, так что русским досталась единственная батарея, вооруженная восемью гладкоствольными пексановскими гаубицами времен Синопа и осады Севастополя. Нанести сколько-нибудь серьезный урон новейшим броненосцам они не могли, а потому, командовавший батареей русский офицер, дав один-единственный залп, увел своих людей прочь. Пока броненосцы мешали с землей орудия (турки поставили их открыто, за земляными брустверами, почти у самого уреза воды), артиллеристы наблюдали за этим с безопасного расстояния. Стреляли британцы неважно, к тому же, большая часть их орудий были дульнозарядными, и на перезарядку уходило слишком много времени.
Мы сказали, что Босфор прикрывали только шесть батарей? Это не совсем так. Батарей на самом деле было два или три десятка, но их орудия помнили еще времена Ушакова и Нельсона. Турки содержали их исключительно по инерции — причинить сколько-нибудь заметный вред современным военным кораблям такая «береговая артиллерия» была, конечно, не способна. Тем не менее, русские артиллеристы, заняв эти баратеи, аккуратно зарядили древние пушки.
Среди старых медных и чугунных орудий попадались удивительные экземпляры. Так, на одной из батарей, в полутора милях от входа в пролив со стороны Мраморного моря, имелись четыре пушки-камнемета умопомрачительного калибра. Отлитые на заре восемнадцатого века, они метали огромные каменные ядра со скорострельностью один выстрел в полчаса. Правда, в снарядном погребе нашлось всего два шара, вытесанных из мрамора; их-то и закатили в жерла раритетных бомбард. И теперь они, вместе с другими образчиками артиллерии «времен Очакова и покоренья Крыма» ожидали своего последнего боя.
Броненосцы неспешно, на трех узлах ползли по проливу. Их движение сопровождала редкая пальба старых турецких пушек, на которые британцы отвечали полновесными бортовыми залпами. Несколько ядер даже угодили в борта английских кораблей — дистанция кое-где была совсем пустяковая, полтора-два кабельтовых, — но вреда не причинили. Хуже пришлось катерам — один был в щепки разбит метко пущенным ядром, и англичанам пришлось стопорить ход и восстанавливать «тральный караван». Прошло три с половиной часа, прежде чем «Александра» поравнялась с притаившимися за потрескавшейся каменной кладкой бруствера «камнеметами».
К тому времени британцы уже раскусили замысел русских — те своей бессмысленной пальбой заставляли их расходовать содержимое своих далеко не бездонных погребов и впустую расстреливать стволы крупных калибров. А потому вице-адмирал запретил разбрасывать дорогостоящий фугасы по всем подряд береговым укреплениям, ограничиваясь редким, по необходимости, ответным огнем.
Камнеметы выпалили, когда «Александра» оказалась точно на траверзе батареи. Первое ядро подняло огромный столб воды у борта; второе раскололось о броню носового каземата в мелкую мраморную крошку. При этом оно вызвало такое сотрясение корпуса, что кое-кто из офицеров решил, будто броненосец напоролся на мину. Рулевой, потрясенный страшным ударом, инстинктивно закрутил штурвал вправо. «Александра» выкатилась из строя, и тут-то ее настиг злой рок в виде двух якорных мин, выставленных ночью с русских катеров.
Эти мины были из числа новейших, системы инженера Герца, заказанные перед самой войной в Германии. В отличие от мин систем академика Якоби и Нобеля, снаряжались они не черным порохом, а пироксилином. Согласно заключению комиссии заведующего минной частью контр-адмирала Пилкина, мину Герца была «принципиально новым образцом, открывающим целую эпоху в развитии минного оружия». Большая часть из полутора сотен таких мин, хранившихся на складах в городе Бендеры, были использованы для защиты переправ через Дунай. Оставшиеся полтора десятка передали флоту; из них восемь прибыли в Босфор на борту «Константина».
Мины выставили двумя линиями по четыре штуки с интервалом между линиями в три кабельтовых. Невезучая «Александра» выскочила точнехонько на первую из этих минных банок.
Мины системы Герца отличались от предшественниц поистине революционным устройством — гальваноударным взрывателем, состоящим из платинового запала с детонатором и пяти «рожков Герца». Такой рожок представлял собой тонкостенный свинцовый колпак, легко сминающийся от удара о борт корабля. При этом разбивалась склянка, электролит из нее заливал сухую угольно-цинковую батарею, ток от нее поступал в мостик накаливания платинового запала и мгновенно воспламенял детонатор.
Взрыв двух пудов пироксилина проделал в скуле «Александры» дыру поперечником в шесть футов. Минутой позже, взрыв второй мины своротил набок форштевень и чуть ли не на треть расширил пробоину. Броненосец грузно осел на нос; вода поступала в носовые отсеки с такой скоростью, что аварийные команды не успевали ничего предпринять. Капитан принял единственно верное решение — приказал еще сильнее переложить руль. Продолжая движение, броненосец с хрустом выскочил на галечную отмель под анатолийским берегом и замер с сильным креном на левый борт. Следующий за флагманом «Эджинкорт» дал «полный назад» и, опасаясь в свою очередь налететь на мины, резко переложил руль. Идущий третьим в ордере «Хотспур» не успел отреагировать на маневр, и на четырех узлах ударил разворачивающийся поперек судового хода «Эджинкорт» в правый борт.
«Хотспур», вошедший в состав Королевского Флота в 1870-м году, был необычным кораблем. В нем воплотилась владевшая умами военных моряков идея новой таранной тактики морского боя.
Этому увлечению способствовали удачные таранные атаки во время Гражданской войны в САСШ, и, главное — успех австрийского адмирала фон Тегетгофа, отправившего таранным ударом на дно итальянский броненосец в сражении у Лиссы. С тех пор во многих флотах появились корабли, главным оружием которых стал таран. «Хотспур» как раз и был первым представителем класса «таранных броненосцев» в Королевском флоте.
Предназначенный для проламывания броневых поясов, шпирон «Хотспура» отлично справился со своей задачей. Он поразил «Эджинкорт» в районе грот-мачты, вызвав затопление угольных ям правого борта. На счастье, таран застрял в пробоине, частично перекрывая поступление воды, и аварийные команды успели наскоро подкрепить треснувшие от страшного удара переборки и наладить паровые водоотливные помпы. Когда корабли, наконец, расцепились, «Эджинкорт» уверенно держался на воде — правда, с креном, не позволявшим пустить в ход артиллерию казематов.
Береговая батарея продолжала осыпать подбитые броненосцы ядрами — уже не мраморными, а обыкновенными, чугунными. Пушки «Александры» и «Эджинкорта» не могли отвечать из-за сильного крена; единственное двадцатичетырехтонное орудие «Хотспура» могло стрелять лишь вперед по ходу судна, русские батареи оставались вне пределов его досягаемости. Следующие за «Хорспуром» «Султан», «Акилез», «Свифтшур» и «Темерер» не могли достать неприятеля огнем своих орудий, расположенных в бортовых казематах и на батарейных палубах. В итоге, русским вразнобой отвечали легкие пушки с верхних палуб броненосцев, не производя видимого эффекта.
Чтобы оттащить назад искалеченный «Эджинкорт» и снять команду с «Александры», англичанам понадобилось часа четыре. Все это время береговые орудия и подоспевшие на помощь полевые батареи безнаказанно расстреливали корабли с дистанции в полверсты. Пробить толстые панцири английской стали они, разумеется, не могли, зато перекалечили все, что не было прикрыто броней. «Эджинкорт» лишился обеих труб и грот-мачты; на палубе «Александры», заваленной обломками, то и дело занималась пожары. Над броненосцами то и дело вспухали ватные облачка шрапнельных разрывов, осыпая палубы градом круглых свинцовых пуль каждая размером с крупную вишню. Бессильные против брони, они дырявили кожуха вентиляторов, решетили шлюпки и паровые катера, выкашивали борющиеся с огнем пожарные партии.