И мировая практика, и наш Гражданский Кодекс предусматривают возможность пересмотра договоров и соглашений в судебном порядке по требованию одной из сторон в случае существенного (непредвиденного) изменения обстоятельств. Казалось бы, если мы собираемся передавать месторождения в разработку не так, как это принято в более цивилизованных странах (на пять-семь или максимум десять лет с последующим продлением лицензии в случае, если все в порядке и ничего радикально не изменилось), а сразу на двадцать пять — пятьдесят лет, то возможность пересмотра соглашений в судебном порядке по требованию одной из сторон в случае существенного изменения объективных условий — тем более необходимо предусмотреть? Но в законе было четко определено противоположное, противоречащее, повторюсь, и мировой практике, и нашему Гражданскому Кодексу: любые изменения — только по взаимному согласию сторон.

Таким образом, ни от прямой коррупции, ни от ошибки, ни от непредвиденного изменения ситуации мы не защищены.

Но и этого мало. Сказано, что по взаимному согласию сторон условия соглашений менять можно. Хорошо? Хорошо, если есть гарантии того, что российская сторона всегда будет действовать в интересах России. Но от имени России-то выступает ее исполнительная власть. Предположим, сейчас наша власть абсолютно не коррумпирована, просто кристально чиста. Но может в течение тридцати или пятидесяти лет даже в идеальной системе власти хотя бы на миг произойти какой-то сбой? Не допускать этого, согласитесь, нельзя. А значит, в этот момент «по взаимному согласию сторон» ничто не мешает произвольно скорректировать соглашения, сняв с недропользователя какие-либо обязательства перед нами, или даже досрочно расторгнуть соглашение, например, когда «сливки» сняты, а с «хвостами» недропользователю возиться невыгодно...

Если же вернуться от идеалистических допущений (о незапятнанном Правительстве) к нашим реалиям, то не менее актуальным оказывается и еще одно положение закона, предусматривающее возможность согласования условий ведения работ (в том числе и коммерческих!), не являвшихся условиями соглашения, в течение года уже после конкурса — вот где простор для взаимного вымогательства... Впрочем, как мы видели выше, «по взаимному согласию сторон» можно менять не только то, что не являлось условиями конкурса, но и вообще все, что угодно.

Итак, что же еще нужно так называемому инвестору, если второй стороной является не Россия, а ее органы исполнительной власти? Ведь «российско-африканская» практика известна: можно наобещать все, что угодно, выиграть конкурс (даже если он и проводился), а затем — за бусы и огненную воду — тихонько скорректировать условия и требования к недропользователю так, чтобы от прежних щедрых обещаний и жестких обязательств победителя конкурса не осталось ничего...

А теперь оцените. При приватизации госпредприятий на кон были выставлены ценности реальной стоимостью от тысяч до миллиардов долларов, единицы — до десятков миллиардов долларов. Про масштабы коррупции и злоупотреблений при этом со стороны родного Правительства — уже более или менее известно. Каковы же могли бы быть эти масштабы, если бы на кону оказались недра (передаваемые таким образом не во временную разработку, а практически навсегда), стоимостью в сотни миллиардов и триллионы долларов, да еще и с законным правом раздавать их произвольно?

Таким образом, уже понятно, что нам ничего бы не досталось, да еще и территория была бы, извините, загажена, в строгом соответствии с «общепринятыми международными правилами». Но предположим, что между Россией и недропользователем все-таки возник спорный вопрос. Например, мы считаем, что недропользователь нарушает даже и эти самые «общепринятые международные стандарты ведения работ» и уж слишком загрязняет нашу природу. Что делать?

По нормам и правилам цивилизованных стран, государство в таких случаях приостанавливает ведение работ или вообще лишает разработчика недр лицензии. А недропользователь, если не согласен, подает в суд и, если государство было не право, взыскивает в полном объеме ущерб. В нашем же случае иначе: ничего приостанавливать нельзя, можно лишь наблюдать, как, извините, загаживают твою землю, и подавать в суд...

Тогда, наверное, предусматривалось, что в каком-то другом законе оговорят ускоренную судебную процедуру? Не предусмотрено. Но даже если бы и было предусмотрено, это уже не важно. Почему? Да потому, что в этом же законе не случайно была оговорена возможность отказа от судебного иммунитета Российской Федерации и рассмотрения спорных вопросов в международных судах.

То есть в суд подавать можно, в частности, при спорных вопросах по сахалинским проектам, но только подавать придется в суд не российский, а ... Стокгольмский, да еще и руководствуясь законодательством третьих стран.

...Кстати, это случайно не наши ли родные российские органы власти, подавая в 2002 году документы на экстрадицию из Дании гр-на России А.3акаева, не обеспечили ни полноты документации, ни тождественности перевода запроса на английский и датский языки? И это в ситуации, когда, вроде бы, действительно хотели добиться результата. Чего же ожидать в случае, когда будут лишь делать вид, что отстаивают в Стокгольмском суде интересы страны, а на самом деле — все давно решено «по-понятиям» и все взятки на надежных счетах в дальних странах?...

Но если и пытаться судиться всерьез, удастся ли нам что-то отвоевать, даже когда соглашения — явно несправедливые и кабальные?

Если судиться всерьез и даже суметь все правильно перевести на нужный язык, тем не менее, международное право нам здесь — не слишком большой помощник. То есть, конечно, международные законы, нормы и правила — важны. Они важны в том смысле, что самые сильные не нарушают их ... по мелочам. Но судьба самых крупных в мире запасов полезных ископаемых, вопрос установления над ними стратегического контроля — не мелочь. И надеяться, что в этом вопросе международное право станет для нас защитой, а для самых сильных в мире препятствием — непростительная наивность.

Если мы стратегический контроль над своими природными ресурсами упустим, то вернуть — не удастся уже никогда.

Но даже и это еще не все. Как в том анекдоте: «Это, конечно, ужас, но еще не „Ужас-ужас-ужас!“». А что же возможно такое, последнее, дальше чего — уже некуда? Судите сами.

Открываем первую же страницу закона и читаем часть вторую пункта три статьи 1: «Права и обязанности сторон соглашения о разделе продукции, имеющие гражданско-правовой характер, определяются в соответствии с законодательством Российской Федерации, если соглашением о разделе продукции, в котором участвуют иностранные граждане и (или) иностранные юридические лица, не установлено иное.»

Надо ли эту замечательную формулировку переводить с иезуитского на человеческий, или и так все ясно? На всякий случай переведу: практически все российские законы можно с этого момента сжечь в печке, а Парламент навсегда закрыть за ненадобностью. Потому что будь эта норма реализована, в соглашении с иностранцами можно было бы записать абсолютно все, что заблагорассудится. И такая запись приобрела бы гражданско-правовой характер и имела бы силу выше, чем у российских законов.

Замечательная открылась бы перспектива — ведь на что только за соответствующий «откат» (и плюс гарантии неприкосновенности в случае чего) наши «профессионалы западного уровня» не согласятся? Вплоть до нашей обязанности свезти на какую-нибудь подконтрольную НАТО территорию и там складировать все наше ядерное оружие — чтобы не мешало недропользованию...

Абсурд, преувеличение? Конечно, преувеличение. Но, тем не менее, что бы там ни записали — даже право инвестора в случае, если нефти в месторождении не окажется, в качестве компенсации присвоить себе какую-нибудь часть территории России — перед высоким Стокгольмским судом такое условие соглашения было бы приоритетным по сравнению с не допускающими ничего подобного российскими законами...