– Ты почему выключил мой кондиционер? – И кондиционер, и мебель синагоги, как и вся синагога, были приобретены за ее счет, так что она считала все это своей собственностью. Я объяснил ей в чем дело, и попросил чертеж электрической разводки. Миссис Кроцки достала из буфета рулон чертежей. Но здесь чертежа разводки тоже не оказалось. Я сказал, что в субботу включаются два бачка с кофе, и если их не включать, энергии для кондиционера хватит. Миссис Кроцки подумала и сказала:
– Кондиционер включают, когда жарко. А когда жарко, незачем пить горячий кофе. – Я согласился с такой логикой. Миссис Кроцки сказала, что одно окно в ее гостиной плохо поднимается. Я осмотрел окно. Пазы оконных рам были покрыты несколькими слоями краски. Я сказал, что эти слои надо соскрести и покрасить торцы новой краской, и я это могу сделать.
– Ты мне это сделаешь потом, – сказала она. – Я потом скажу, когда тебе прийти. Вчера мне звонила Наоми. Она просила передать тебе привет.
Глава 5. «Фольксваген» и «Линкольн»
Плавки. Цветастая летняя рубашка из тонкого хлопка. Белые шорты с удобными карманами. Белые сникерсы и короткие белые носки. В карманах деньги, ключи, сигареты, зажигалка. В руке новый роман. Фантастика. Перед выходом звоню Глории. Длинные гудки. Сабвей. Пляж. Загорающие. Купающиеся. Солнце клонится к закату, но еще греет. Ложусь на песок, читаю фантастический роман. Оказывается, достичь ближайших звезд ньютоновскими скоростями невозможно. И космонавты перемещаются в космосе через какие-то петли времени и пространства. Лоб начал потеть. Закрываю книгу. Бросаюсь в прибойную волну. Плыву. Выхожу на песок, он уже не горячий, чуть теплый. Вокруг загорающая публика.
И вдруг неожиданно – Глория. В том же бикини. Она медленно подходит ко мне, как и в тот первый раз. Вспомнилось выражение из романа: петля времени.
– Скажите, пожалуйста, вода сегодня теплая? – спрашивает она.
– Теплая. Сегодня прилив. – Глория даже не улыбнулась.
– Антони, ты часто приезжаешь на этот пляж?
– С той нашей встречи впервые.
– Я тоже. Странное совпадение, – и она, наконец, улыбнулась.
– Ничего странного. Сегодня уикенд и хорошая погода, поэтому все выезжают на пляж. – Глядя мне в лицо, она спросила:
– Антони, а ты рассчитывал на то, что мы здесь встретимся?
– Нет. Я много звонил тебе, но тебя не бывает дома.
– Я тоже звонила тебе. В четверг. Тебя тоже не было дома. – Я вспомнил, что как раз в четверг я ебал Наоми через простыню с дыркой.
– Ты хотела со мной встретиться? – спросил я напрямик.
– Я хотела знать, хочешь ли ты со мной встретиться. – Это был удобный момент, чтобы прервать всякие отношения с человеком, который знал, кто я. Но еще следовало кое-что выяснить, и я сказал:
– Хочу.
– А я в этом не уверена, – тотчас сказала она.
– Тогда еще поплаваем, – предложил я. – Вода действительно сегодня теплая. – Мы снова плавали, как и в тот первый раз. Когда мы вышли из воды, я искоса оглядел ее. Красивая фигура, почти не изменилась за двенадцать лет, может быть, стала еще лучше, женственней. В ответ она тоже оглядела меня с головы до ног и, вероятно, так же сравнивая. Натренированный в спортивных залах Вашингтона, я стал мускулистей. Мы не стали ложиться на песок, хотели обсохнуть на предзакатном солнце. Морская соль полезна.
– Так когда мы теперь встретимся? – спросил я.
– Ты этого хочешь?
– Я же сказал, что хочу.
– Мы уже встретились. – Я предложил:
– Поедем в оперу.
– Сегодня там нет ничего интересного.
– Тогда в какой-нибудь ресторан, – предложил я. – Мы так и не были в Гарден-Хаусе.
– Я не голодна.
– И куда бы ты хотела пойти? – Глория подумала и сказала:
– На Бродвее идет новая пьеса Олби. Я ее еще не видела.
– Поедем на Бродвей. – Мы оделись. Глория оглядела меня:
– У тебя не театральный костюм. Впрочем, сегодня тепло, и в театре некоторые будут в шортах. На мне тоже пляжное платье. – Мы сели в ее маленький фольксваген. За рулем она сидела непринужденно, вела машину с небрежной осторожностью на малой скорости. Я никогда не водил таких маленьких машин. Правда, мне приходилось гонять на спортивных машинах, но не на таких детских колясках. Она сказала:
– Антони, мы едем с одним условием.
– Заранее согласен.
– Билеты в театр покупаю я. Я не знаю твоего финансового состояния, но я не буду чувствовать себя комфортабельно, зная, что ты расплачиваешься за меня из жалованья смотрителя. Хотя, возможно, билетов все равно не будет, поскольку там играет Элизабет Тэйлор со своим мужем. – Билеты были, но дорогие и самые крайние, и в разных рядах. В антракте мы встретились у буфетной стойки. Традиционный театральный кофе, дорогой и откровенно невкусный. Глория сказала:
– Действительно, здесь многие молодые мужчины в шортах. Так что ты можешь сойти за богемного парня. Сколько тебе лет?
– Тридцать четыре, – спокойно ответил я в соответствии с моими документами, хотя она прекрасно знала, что мы ровесники. – Она отвела взгляд, равнодушно сказала:
– У тебя моложавый вид. Как тебе нравится спектакль?
– Я думаю, этот Олби слишком уж заумный. – Глория улыбнулась.
– Элементы сюрреализма. Теперь это модно. В начале века это называлось декаданс. Как тебе нравится Элизабет Тэйлор?
– Красивая проститутка.
– Она кинозвезда, – с улыбкой сказала Глория.
– Я это знаю. Всех голливудских проституток журналы называют кинозвездами. – Глория продолжала улыбаться.
– Антони, а ты достаточно знаешь кинозвезд, чтобы так о них говорить? – Это был уже опасный вопрос. Глория догадывалась, что я был гардом в Вашингтоне, а всем известно, что высокопоставленные люди, такие как братья Кеннеди и их друзья, постоянно ошивались в Лос-Анжелесе и ебли там голливудских проституток. Поэтому мой ответ получился сложным:
– Я читал в журналах об одной актрисе из мыльной оперы, не помню ее имени. Так там было сказано, что она пришла на студию, никого там не зная, и после первой пробы ей дали главную роль. И во всех журналах особо подчеркивалось, что она стала кинозвездой, не переспав ни с продюсером, ни с известным актером. А это значит, что остальные кинозвезды, чтобы стать таковыми, должны пройти через постели многих влиятельных лиц. – Глория продолжала улыбаться.
– Антони, а ведь ты четко логически мыслишь. – Я рассмеялся.
– Глория, тебе следовало бы быть мужчиной. Ни одна женщина не устояла бы перед твоими комплиментами. – Глория перестала улыбаться, глядя на меня. Вероятно, она сравнивала, каким я был до пластической операции, и каким стал теперь. Мне это не нравилось, но я сохранял улыбчивое лицо. После спектакля мы поехали к ней на ее фольксвагене. Она сама это предложила, и я, конечно, не возражал. Когда мы вошли в ее гостиную, я сразу заметил здесь некоторую перемену. Диван был сдвинут, стол тоже. Электронное пианино было тоже сдвинуто, а натурального пианино не было.
– А где твое пианино? – спросил я.
– Я его подарила в одну семью. У них мальчик хочет учиться музыке. – Глория прошла в кухню, вынула из холодильника миску креветочного стандартного салата. Очевидно, она была несклонной к домашней кулинарии. Кухня была большая, рассчитанная на столовую со столовым столом. И была недопитая с прошлого раза бутылка реми. Я проголодался, и салат ел с крекерами.
– Глория, где ты училась музыке?
– Я начала еще в школе, – и она посмотрела на меня, ее взгляд говорил: – Разве не помнишь? – Я молчал. – Она сказала: – А потом в Хантер колледже я взяла начальный курс теории музыки. А потом перешла на электронику. – И она задала привычный вопрос: – Тебе это интересно?
– Интересно. Ты сделала неплохую карьеру.
– А ты не пытался делать карьеру? – Неприятный вопрос, и я ответил коротко:
– Не пытался. Живу как живется. У тебя есть родители?
– Мама умерла от рака. Рак груди, врач ошибся в диагнозе, а потом уже было поздно, пошли метастазы. Отец живет в Детройте, там, где и мой брат со своей семьей. – С ее отцом у меня всегда были плохие отношения. А с ее братом я сперва дружил, но потом пришлось подраться. Но даже, если бы они жили в Нью-Йорке, Глория не стала бы делиться с ними своими сомнениями по поводу меня. А вот с матерью у нее были близкие отношения. Но ее матери теперь нет в живых. Это уже хорошо.