– Антони, вы прямо как мафиозо. Вам идет белый цвет.

– Я это знаю, – ответил я с улыбкой. – Поэтому так и оделся: специально для вас. – Она ослепительно улыбнулась, сверкнув золотой коронкой. На дворик зашла миссис Кроцки, и все наперебой стали осведомляться о ее здоровии. Она равнодушно оглядела толпу, сказала:

– Я то здорова. Боро Хашем. Все здесь курят. – Все уже знали, что она, наконец, расплатилась с долгами синагоги и дала десять тысяч на ремонт крыши. Здесь же, во дворике стояли контейнеры с упакованными рулонами прорезиненного рубероида. Пришел Ицхак и объявил, что начинается второй этап молитвы. Все стали быстро расходиться. Миссис Кроцки задержалась, рассматривая рулоны, привезенные за ее счет. Я заверил ее:

– Это хорошее покрытие, прорезиненное, на много лет хватит.

– Конечно, переживет меня, – сказала она.

– И меня тоже переживет, – дополнил я. Она оглядела меня с ног до головы, покачала головой.

– Тебя не переживет. А я уже никогда не буду здоровой. На этот раз не выкарабкаться. Антони, у меня в кухне набалдашник крана поломался. У тебя нет запасного?

– Есть, с фасонным распылителем.

– Завтра принесешь, – сказала она равнодушно, потом села на скамейку, посмотрела красными глазами вверх. Ветви деревьев уже покрылись распускающимися почками. Миссис Кроцки скучающим тоном проконстатировала: – Еще одна весна. Последняя. – Потом она еще раз оглядела меня, сказала: – Завтра придешь в этой же одежде. Тебе это идет.

Как всегда, дверь мне открыла Наоми. Она была в летнем ярком платье. В гостиной за столом сидела миссис Кроцки в старомодном, хотя и нарядном платье. Очевидно, она очень редко его надевала. Она пригласила меня сесть к столу. Наоми села к другому концу стола. На столе было разложено много бумаг.

– Я тут приводила в порядок всякие дела, – сказала равнодушно миссис Кроцки. – Антони, это тебе. – Она стала заполнять незаполненный чек. Редко мигающие глаза ее были, как всегда, красными, но оказывается, она хорошо ими видела и не пользовалась очками. Заполнив чек, она его слегка отодвинула, стала заполнять другой чек. Затем она сложила оба чека и положила их передо мной. Оба чека были на мое имя. Каждый чек был на пять тысяч долларов. Всего десять тысяч. Я вопросительно поднял на нее глаза. – Это тебе, – повторила она. – Ты будешь тратить эти деньги, как и я. Ты знаешь, как я трачу деньги, и на что я трачу деньги. Мицва. – Она помедлила, сомневаясь, понял ли я ее. Я знал, что мицва – это добровольно совершаемое доброе дело. Малолетняя девочка, добровольно помогающая матери мыть посуду, совершает мицву. Миллионер, жертвующий миллионы на постройку храма, или приюта для престарелых, тоже совершает мицву. – Я сказал:

– Я знаю. Мицва это доброе дело. – Миссис Кроцки продолжила:

– Все это знают. Но я не всем верю. Тебе я верю. Ты понимаешь, что это значит, что тебе я верю?

– Не совсем понимаю, – признался я. Миссис Кроцки стала объяснять:

– Ты знаешь, на что я трачу деньги, и знаешь, что я знаю, на что надо тратить деньги. Да, я знаю, на что надо тратить деньги. Но мне кажется, что ты это знаешь лучше чем я. – Поскольку я молчал, она решила пояснить: – Ты подарил Шломо машину, которая обошлась тебе в две с половиной тысячи долларов. Шломо совершил преступление, и я бы никогда не дала ему таких денег. Но ты дал. Это значит, что ты, может быть, лучше меня знаешь, на что надо тратить деньги. Вот я на это и даю тебе эти деньги. – Я молча кивнул головой. Наоми вложила оба чека в конверт, дала мне конверт.

– Спасибо за доверие, – сказал я. Миссис Кроцки спросила:

– Так что ты будешь делать с этими чеками?

– Положу их в банк на отдельный счет и буду тратить по мере надобности.

– Мере надобности, – повторила миссис Кроцки и заключила: – Я верю в твою меру надобности.

С негритянкой Линн я познакомился в строительном магазине. Черная девушка с блестящими глазами и тонкой шеей сразу привлекла мое внимание. Она стояла за кассой, и расплачиваясь за пачку цемента, я осведомился о ее имени.

– А зачем вам это знать? – спросила она с кокетливой улыбкой.

– Для начала знакомства, – начал я с ходу. – Меня зовут Антони. – Поскольку я продолжал смотреть ей в глаза, она отвела взгляд в сторону, несколько смутившись, потом снова посмотрела на меня и, придав лицу равнодушное выражение, ответила:

– Линн. – Начало было положено. Теперь следовало ее несколько озадачить, и я сказал:

– Я разочарован. – Она удивленно уставилась на меня. После паузы я пояснил: – У такой красивой девушки должно быть длинное, звучное, редкое имя. – Она растерянно улыбнулась, не зная что ответить. Было ясно: я подцепил ее на крючок. Не давая затянуться паузе, я спросил: – Линн, в этом магазине я вижу вас впервые. Вы теперь постоянно будете здесь работать?

– Нет, я здесь временно. – Посетителей в магазине в это время было мало, к кассе никто не подходил, и я продолжил разговор:

– Но хотя бы неделю вы здесь проработаете? Я часто хожу в этот магазин, и мне приятно было бы здесь вас видеть. – Она снова улыбнулась, блеснув белозубой улыбкой. У меня тоже хорошая улыбка, и я продолжал улыбаться.

– Вы угадали, – сказала она. – Я проработаю здесь точно неделю. Я закончила курсы бухгалтеров, а в магазине началась переинвентаризация, и меня взяли на временную работу, я буду здесь рассчитывать баланс. А после, я уже нашла постоянную работу в другом месте. – Она смотрела на меня с явным интересом, и видя, что она уже на крючке, я спросил:

– Сегодня вечером где вы собираетесь провести время?

– Сегодня я очень занята.

– Я вижу: вы деловая девушка. А завтра?

– Завтра? – переспросила она кокетливо.

– Линн, когда завтра у вас кончается работа?

– В шесть. Только я еще не знаю… – Не давая ей опомниться, я сказал:

– Линн, вы какой дорогой идете после работы? Я мог бы довезти вас до дому в машине.

– Сегодня я буду занята.

– Вы уже это сказали. Мы договариваемся на завтра.

– Завтра начнется инвентаризация, я наверное, задержусь после работы… – Без паузы я предложил:

– Я буду ждать вас в машине сразу после шести.

– Я задержусь, может быть, на полчаса. Если в половине седьмого…

– Жду в половине седьмого. Вы запомнили мое имя?

– Да. Оно у вас тоже не оригинальное, – сказала она, улыбкой давая понять, что не забыла сказанного мной комплимента в начале разговора.

На другой день она вышла из магазина ровно в половине седьмого. Я тотчас вышел из машины и открыл перед ней дверь. Мы поздоровались. Я поцеловал ее в черную щеку, будто мы были старыми знакомыми. Заводя мотор, я спросил:

– Заедем в какой-нибудь уютный ресторан? – Линн была в некотором напряжении.

– Я совсем не голодна, – ответила она коротко.

– Тогда в кино, – предложил я. – В местном кинотеатре идет новый фильм, говорят, хороший. – Конечно, я понятия не имел, какой фильм идет в местном кинотеатре, но Линн подтвердила:

– Я слыхала, что это хороший мюзикл. – Это оказался мюзикл «Скрипач на крыше» по повести, которую я прочел в синагоге, имя автора которой я уже записал на компьютере, хотя и не запомнил: у евреев бывают очень сложные имена. В буфете фойе я хотел взять традиционный для кинотеатров поп-корн, но Линн сказала, что ей это нельзя, она берегла фигуру, поскольку это важно в бизнесе, где она собиралась работать, и мы ограничились кока-колой. У Линн действительно была хорошая фигурка, хотя, как и у всех негров, с несколько отставленным задом. Таких женщин забавно ебать с позиции раком. Полные мужчины это не любят: мешает толстый живот. Но у меня живот впалый. Очевидно, Линн редко ходила в кино, и некоторые киноприемы были ей не понятны. Она шепотом спросила:

– А почему Тэвье показывают сразу и близко и далеко? – Я обнял ее за плечи и так же шепотом объяснил:

– Такой киноприем. Когда Тэвье говорит с Богом, его показывают крупным планом, а на заднем плане он показан в жизни. – Она поняла, повторила: – Киноприем. Интересно. – Фильм ей понравился. Я сказал, что мне тоже было интересно, поскольку я работаю в синагоге. Она спросила: