— Как ты могла! — вопил герцог на весь дом, — я ведь предупреждал, чтоб вы не высовывали своего носа на улицу! Предупреждал или нет?

— Предупреждал, — пискнула Эвелина, на глазах делаясь меньше.

— Ты хочешь, чтобы кто-нибудь свернул себе шею? — распалялся он.

— Нет-нет, конечно, нет!

— Тогда какого черта вас понесло кататься в парк? — судя по звукам это был апофеоз.

— Потому что, в доме кататься не очень удобно, — подала я голос, посчитав, что пора бы ему обратить внимание и на меня.

И добилась своего. Он тут же забыл о несчастной Эвелине и снова начал вопить, на сей раз, на меня.

— Это что, очень смешно?!

— Ну, не так, чтобы очень, — я пожала плечами, — слегка.

— Мне уже осточертело ваше идиотское чувство юмора!

— Не орите на меня, — отозвалась я.

— Что?!

Не понимаю, что ему так не понравилось. Ведь он на самом деле орал, как резаный. Я не преувеличила. А тут такое негодование! Прямо, позеленел весь.

— Вы еще и глухой?

Эвелина закрыла лицо руками, ожидая, что сейчас крыша рухнет ей на голову.

Несколько минут герцог сообщал все, что обо мне думает. Не скажу, что я узнала много нового, но кое-что мне очень не понравилось. Поэтому, вопить на сей раз начала я, и делала это столь хорошо, что без труда заглушила не только робкие попытки Эвелины утихомирить нас, но и самого герцога.

— Вместо того, чтобы тут разоряться, лучше бы проследили за своими чертовыми слугами! Пойдите и вопите на болвана-конюха, который перерезал мне подпругу! Какого дьявола!

И много чего другого. Я была очень способной ученицей и прекрасно запоминала всевозможные ругательства.

На герцога впечатление произвело не то, что я знаю так много бранных слов, а тот факт, что подпруга была перерезана.

— Перерезал? — спросил он уже несколько тише.

— Вот именно!

Он развернулся и вылетел из комнаты. Мы с Эвелиной переглянулись.

— Я не думала, что он так рассердится, — прошептала она, — просто рвал и метал.

Я хмыкнула.

— А уж ты могла бы помолчать, а не подливать масла в огонь, — тут же отреагировала она, — он так кричал, что я думала, потолок обвалится.

— Он всегда такой буйный? — спросила я.

— Не всегда, — сердито отозвалась Эвелина, — а что касается буйности, то послушала бы себя. Вот уж не думала, что ты можешь так кричать.

— Я еще громче могу, — без ложной скромности сообщила я.

Она фыркнула.

Дверь распахнулась и в комнату влетел Этьен, на ходу осведомляясь:

— У нас землетрясение? Стены дрожат, мебель падает. Что вы так вопите?

— Где ты был? — вместо ответа спросила Эвелина.

— Где бы я ни был, даже там слышен шум, который вы производите.

— Я не произвожу.

— А я и не имел в виду тебя. Кажется, я слышал сопрано Изабеллы или слух меня подводит? — он покосился на меня ехидным глазом.

— Не отрицаю, — улыбнулась я, — ты полагаешь, у меня сопрано? Мой учитель пения ставил мне контральто.

Этьен не успел достойно ответить. Помешал тот же герцог. Он был мрачен, словно туча.

— Где седло? — с порога спросил он.

— Последний раз я его видела на клумбе, — сообщила я ему.

— Его там нет.

— Значит, его убрали.

— Его нигде нет, в этом все дело.

Тут я задумалась. Странно. Кому понадобилось выкидывать почти новое, хорошее седло? И главное, зачем? Что, вообще, происходит?

— Я прогнал конюха, — продолжал тем временем герцог.

— Зачем? — поинтересовался Этьен, — что, вообще, происходит?

Он говорил моими словами. Сперва меня удивило именно это, а уж потом тот факт, что он ничего не знал о происшедшем. Интересно, где он был все это время?

— Кто-то задумал убить Изабеллу, — пояснила Эвелина.

Я рассмеялась.

— Чушь!

— Ну уж нет, — отрезал герцог, — Эвелина абсолютно права.

— Не может быть. Во всяком случае, я до сих пор жива.

— А вам непременно нужно свернуть себе шею, да?

— Этого я не хочу. Но что касается убийства, то это большое преувеличение. Глупо ожидать, что я сверну себе шею, упав с лошади.

— Очень многие сворачивали. И потом, вы забыли про выстрел.

— Браконьеры. Так можно дойти до Бог знает чего. Еще картину припомните.

— Какую картину? — хором спросили они.

Черт, совсем забыла, что не говорила никому об этом.

— Картина в спальне свалилась, — сердито пояснила я.

— На голову? — полюбопытствовал Этьен.

— Почти.

— Зачем же ты под ней стояла?

— Я что, спятила? Все дело в том, что кому-то взбрело в голову повесить ее в изголовье кровати. На мой взгляд, полнейший идиотизм.

Этьен расхохотался. Он, как и я, не воспринимал это всерьез. Зато остальным мое сообщение не пришлось по душе. Эвелина широко раскрыла глаза, в которых застыл ужас. А герцог заявил:

— Картины просто так не падают.

— Конечно. Если только какой-нибудь умник не повесит их на тонкий шнурок.

— Кого это вы имеете в виду? — тут же вскинулся он.

— Откуда мне знать, кто в вашем доме развешивает картины.

Кстати, есть удачная народная поговорка: «На воре шапка горит». Кажется, это про него.

Этьен веселился от души.

— Довольно, — оборвал его герцог, совсем синий от злости, — совершенно неуместное веселье. Полагаю, вы оба перестанете веселиться лишь тогда, когда в доме появится чей-нибудь труп.

— Ой, не надо! — охнула Эвелина, — зачем ты так говоришь?

— Не знаю, что еще произведет на них впечатление.

— Ну, разве что, если с лошади свалитесь вы, — отозвалась я, хотя никто меня об этом не просил.

Но об этом меня и не нужно просить. Когда есть возможность съязвить, тут я первая.

Этьен захохотал с новой силой, а герцог, уходя, хлопнул дверью так, что со стола упала ваза.

— Прекратите, — вскочила Эвелина, — вы ведете себя отвратительно. Оба.

— Мы ведем себя отвратительно? — Этьен приподнял брови, — нет, просто вы — два паникера. Из нескольких случайностей раздули историю. Изабелла права. Если бы кто-то захотел ее убить, то применил бы способ получше, чем подпруга. Ведь это очень ненадежно. Человек может свернуть себе шею, а может и не свернуть. Дело случая.

— Но ведь она была перерезана!

— В самом деле?

Я кивнула.

— Видела своими глазами.

— Тогда признаю, что кто-то хотел подпортить тебе кровь.

— Вот видишь! — торжествующе вскричала Эвелина.

— Я не сказал: убить. Заставить понервничать. Кто в нашем доме способен на мелкие пакости?

— Ничего себе, мелкие! — возмутилась девушка, — а картина?

— Картина упала сама по себе. Не говори глупостей.

— Кто же в этом доме способен на мелкие пакости? — спросила я, так как меня интересовал этот вопрос.

Этьен хитро улыбнулся.

— Ну, если дело касается тебя, то…

— Хватит, — оборвала его Эвелина, — никто в нашем доме не станет этого делать.

— Думаешь, кто-то со стороны?

— Уверена.

— Вряд ли, — сказала я, — для этого ему бы пришлось попасть вовнутрь, а это не так просто.

Они оба посмотрели на меня, потом переглянулись и Эвелина тихо проговорила:

— Думаешь, она?

— Все может быть.

— Кто? — тут же вмешалась я.

— Никто, — отрезала девушка, кстати, ничем не хуже, чем ее буйный братец.

— Эвелина шутит, — пояснил Этьен смиренно.

— Я поговорю с Огюстеном, — заявила она тем временем.

— Нет, — предупредил ее кузен, — не вздумай. Я сам.

— А ну-ка, немедленно говорите, в чем дело.

Это уже начинало злить. Разговаривают между собой, будто меня тут нет. А ведь меня это касается напрямую.

— Это не то, что ты думаешь, — поспешно сказала Эвелина.

— Я ничего не думаю! Я хочу знать, о ком вы говорите.

— Я тебе потом скажу, — пообещала она.

— Когда?

— Когда все станет ясно.

Пришлось удовлетвориться этим за неимением лучшего.

Эвелина направилась к двери:

— Пойду, пожалуй. День сегодня был довольно утомителен.

Я собралась уже последовать ее примеру, но Этьен задержал меня за руку.

— Погоди. Мне нужно с тобой поговорить.

Я остановилась и повернулась к нему.

— Ну, говори, кто.

— Я не об этом, — поморщился он, — тебе все скажет Эви. Не торопи события.

— Ну хорошо, — я села на стул, расправив платье, — что именно ты хочешь мне сказать?

Этьен подошел ближе и задумчиво почесал подбородок.

— Даже не знаю, как начать.

— Начни уж как-нибудь. И побыстрее. Скоро ужин, не хотелось бы его пропустить.

— Проголодалась? — он хмыкнул, — ладно. В общем, у меня к тебе предложение.