И что будет потом? Рери понимал, что оказался со своими людьми в ловушке. Если на рассвете Харальд нападет на норвежцев в Аббевилле, те, естественно, будут ждать, что Рери со своей дружиной их поддержит. Едва ли они спросонья сумеют распознать в нападавших тоже людей из Смалёнда, и в этом – единственная надежда для Рери и его дружины. И как быть? Разумеется, сражаться против своих Рери не собирался. Но если они будут бездействовать или попытаются напасть на норвежцев с тыла, те быстро поймут, что их обманули. А для того чтобы нанести врагу настоящий урон, у Рери слишком мало людей.
Оставалось одно: при первых признаках тревоги попытаться скрыться. Это был бы прекрасный замысел, если бы не норвежцы, стан которых отрезал смалёндцев от реки и полей. Они сейчас были зажаты между стеной каструма и норвежцами. Рери, при всей своей решительности, был еще слишком молод и неопытен, чтобы принять правильное решение. Решать предстояло самому, и на его совести были жизни пятидесяти шести человек, которые доверились молодому конунгу. Он не имел права так глупо погубить их почти в начале похода.
Время шло, а что делать, оставалось неясным. Сражаться было бы легче. Мелькала соблазнительная мысль выйти на битву с норвежцами и гордо погибнуть, как Гуннар и Атли из любимой Ингваром конунгом старинной песни, но эту возможность Рери оставил на самый последний случай. Золотого Дракона он даже еще не видел, не говоря уж о Южной Ютландии, в которую торжественно пообещал вернуться на поминальном пиру дяди. А значит, умирать ему еще рано.
Еле-еле начало светать, когда из мрака черной птицей выпорхнула знакомая фигура. Хериберт сел на землю рядом с Рери и тяжело вздохнул.
– Что? – Рери мгновенно вцепился в руку бенедиктинца и сжал. – Ты был там? Ты говорил с моим братом?
– Я был, я говорил. Все уже кончено, – с оттенком печали ответил тот. – Я проводил ваших людей к Сен-Рикье и даже сам был вынужден показать им тайный ход в обитель. Они напали на тех норманнов одновременно изнутри и снаружи. Совесть моя говорит мне, что я повинен в смерти людей, пусть это язычники и разбойники, но все же… Одно меня немного оправдывает: ты обещал освободить моих бедных братьев, а те люди не обещали… Я предупредил твоего брата о твоем обещании и просил его не убивать бедных христиан, которые томятся в плену. Он обещал и, как я смог разглядеть в темноте, исполнил обещание. Мне дали лошадь, иначе я не успел бы к тебе так скоро.
С души Рери упал огромный камень, и от облегчения он шумно вздохнул. Но тут же снова нахмурился:
– А мой брат Харальд не пострадал?
– Нет, насколько мне известно.
– А он дал тебе какое-то подтверждение… что ты говоришь правду?
– Он ничего мне не дал. Но его человек, с которым он обо всем советовался, сказал, что Хильда была бы тобой довольна. Ты, верно, знаешь, кто такая Хильда?
– Да. – Теперь Рери чувствовал, что может верить. – И что сказал Харальд… обо мне? О нас? Что нам делать, когда они нападут?
– Об этом они ничего не сказали. Тот человек, что упоминал Хильду, спросил, как ты будешь выбираться, а твой брат ответил, что ты уже не мальчик и знал, на что идешь. Он сказал, что ты догадаешься сам, как тебе спастись.
– Я догадаюсь, – надменно ответил Рери. Ему уже казалось стыдно надеяться на других – и в самом деле, он не мальчик, чтобы кто-то его спасал!
И в то же время он смутно подозревал, что Харальд сказал так из тайного чувства ревности. Он знал, что старший его брат все время опасается, не считают ли его недостаточно смелым и волевым, и из-за этого иной раз проявляет ненужное упрямство. Видимо, сейчас ему было обидно, что честь изобрести и осуществить такой рискованный и полезный в случае успеха замысел принадлежала не ему, а Рери, который и так чересчур загордился после своей чисто случайной победы над Хардом Богачом. Не так чтобы Харальд желал гибели младшему брату, нет. Скорее он думал, что если тот такой умный, то пусть сам о себе и заботится.
– Я подумал об… об одной возможности, – проговорил Хериберт. – Я тоже хочу, чтобы ты выжил – ведь иначе кто освободит моих братьев? Я помогу тебе, если ты проявишь… доброту и благоразумие.
– О чем ты? – Рери насторожился. – Что ты предлагаешь и чего хочешь? Чем ты-то можешь мне еще помочь?
Хериберт вместо ответа молча показал себе за спину. Рери бросил туда взгляд и увидел только склон холма, искусственно сделанный еще круче, чем был от природы, насыпной вал за рвом, полным воды, и ворота за узкой перемычкой через ров. Ворота, разумеется, были закрыты, возле них над стеной виднелись копья дозорных.
– Каструм, – пояснил Хериберт. – Ты, я и твои люди могли бы укрыться там.
– Ты с ума сошел! Кто нас туда пустит? А если пустит, то твои соплеменники убьют нас еще быстрее, чем норвежцы. Мы же «северные люди», ужас здешних мест.
– Да. Но ты обещал освободить моих братьев… и до сих пор еще не убил меня, хотя и правда мог это сделать. Сеньор Ангильрам будет тебе благодарен за это. Я попрошу, чтобы тебя и твоих людей впустили и не причиняли вам вреда. Но ты поклянись, хотя бы и своими богами, которых ты чтишь, а еще лучше – твоими предками и потомками, что не причинишь вреда никому в том месте, где тебе самому предоставят убежище. Думаю, сеньор Ангильрам предложит тебе выкуп за то, чтобы и твои люди не грабили каструм и не убивали его семью и приближенных. Вы сможете договориться.
Рери задумался. Выкуп – это меньше, чем они могли бы получить, взяв и разграбив каструм: само собой, он намеревался это сделать, покончив с норвежцами. Но это гораздо лучше, чем глупая смерть. К тому же им достанется все, что успели взять норвежцы. Да и в том Сен-Рикье, надо думать, Харальд кое-что нашел…
– А ты уверен, что этот Ангильрам тебя послушает? – Рери с недоверием покосился на Хериберта. – И что твое слово в мою защиту для него что-то будет значить?
– Я уверен, – спокойно ответил бенедиктинец. – Ведь я не обманул тебя, хотя мог.
– Я еще этого не знаю, – пробормотал Рери. – Поклянись.
– Мы не клянемся. Но я не намерен обманывать тебя, Хрёрек, ведь в твоих руках жизнь моих братьев. Мы должны доверять друг другу, если хотим спастись и помочь тем, кто нам дорог.
– Хорошо. – Рери наконец принял решение, единственное по сути, которое ему оставалось. – Я готов обсудить с вашим Ангильрамом выкуп, если он даст нам приют, пока Харальд разбирается с норвежцами.
– Тогда предупреди своих людей. Твой брат сказал, что к рассвету они уже будут здесь. Они взяли корабли тех норманнов, и вниз по течению прибудут сюда очень быстро.
Рассвет стремительно приближался. Рери подозвал Орма, шепотом посвятил его в суть дела, и вдвоем они потихоньку оповестили людей: все должны быть готовы по первому знаку бежать к воротам каструма. На Хериберта смалёндцы косились с большим подозрением, не слишком веря в его добрые намерения и способность им помочь. Какой помощи можно ожидать от этого человека, который выглядит, как последний бродяга, и ведет себя, как сумасшедший? Но пасть в безнадежной битве в начале похода, обещавшего большую добычу, никто не хотел, и все были согласны попытаться. В крайнем случае, как сказал Эгиль Кривой Тролль, умереть героем никогда не поздно.
Рери, напряженно вглядываясь в быстро редеющие сумерки, со склона холма первым заметил, как на реке показались корабли, полные людей. Поскольку Сен-Рикье лежал на небольшой речке, впадавшей в Сомму возле самого Аббевилля, то и на завоевание его Асгейр Хромой отправился на своих же кораблях. Норвежцы узнали корабли Асгейра и не проявили никакой тревоги, даже обрадовались и приветствовали товарищей криками. На переднем виднелся стяг; Рери не мог толком рассмотреть, что на нем изображено, но, судя по радости норвежцев на берегу, это тоже был стяг Асгейра.
По быстрому знаку Рери смалёндцы вскочили с мест и схватились за оружие. Разглядеть лица из такой дали не получалось, и в голове билась мысль: это все-таки может быть Асгейр. Вдруг Хериберт соврал, и все наоборот – Асгейр разбил Харальда? Или чокнутый франк вообще никуда не ходил и никого ни о чем не предупреждал? Тогда им конец. Перед мысленным взором Рери с одинаковой яркостью стояли победа или гибель. Его судьба раздваивалась, как поток, разделяющийся на два рукава, и он еще не знал, куда его легкую лодочку понесет – к победе или к гибели. Все решали ближайшие мгновения. И от острого напряжения у него возникало странное ощущение, что душа отделяется от тела, смотрит на него сверху и руководит им, как нечто постороннее.