– …к королям норманнов, – продолжил Хериберт. – Коль скоро Господь лишил счастья моего мужа, Гербальда, графа Амьенского, и попал он в плен, то я предлагаю вам вернуть ему свободу, приняв достойный выкуп. На выкуп я предлагаю пятнадцать норманнов, что были взяты мужем моим в плен в прошлом году, а также сто фунтов серебра. Также за город Амьен, дабы уберечь его от разорения, в жителей его от истребления, я предлагаю сто фунтов серебра. За выкуп церквей и монастырей амьенский епископ Лиутгард дает вам две золотые чаши, украшенные самоцветными камнями. Если же Богу угодно, чтобы вы преклонили слух к моим словам, то прошу вас прибыть на переговоры завтра к полудню к городским воротам».

– Две сотни фунтов серебра и две золотые чаши! – подвел итог Вемунд. – Сдается мне, в городе мы больше возьмем.

– А я бы ее послушал, – сказал Харальд. – Она что, молодая, эта графиня?

– Ее сын не более чем на год моложе твоего брата Хрёрека, – ответил Хериберт. – Но стройностью стана и красотой лица графиня Гизела привлекает восхищенные взоры, как то и положено особе королевского происхождения.

– А! – Харальд сразу поскучнел. – Да она уже старая. Вемунд прав: о чем говорить?

– Но если уж мы взяли в плен ее мужа, почему бы не продать старушке ее старичка? – Рери усмехнулся. – На этой сделке мы уж точно ничего не потеряем. На каком рынке за графа дадут больше марки серебром? А тут – целая сотня фунтов. Хорошая цена за одного барана!

– Но эта сотня фунтов и так завтра будет наша, – возразил Харальд. – И если в городе правда найдутся еще такие перевязи, – он провел рукой по ремню на плече, гордясь своей обновкой, – то я, так и быть, не стану возражать, если вы с Оттаром возьмете себе по одной!

Оба монаха во время их спора отчаянно шептались: должно быть, Хериберт переводил собрату суть разговора, шедшего на северном языке. Потом вмешался:

– Послушайте, что еще поведал мне брат Филибер. Вы непременно должны выслушать графиню Гизелу. Кроме выкупа за Амьен и графа Гербальда, она может предложить вам еще кое-что. Брат Филибер не посвящен в суть ее предложения, об этом ведомо только графине и епископу Лиутгарду, но это предложение очень выгодно для вас. Речь идет, как я понял, не о том, что вы сможете взять в Амьене, а о чем-то совсем ином.

– Может, она знает в округе еще какой-нибудь богатый монастырь? – Оттар немедленно навострил уши. – Епископ-то уж наверное знает!

– Немало монастырей украсило Франкию благодаря попечению благочестивых государей ее! – со вздохом подтвердил Хериберт. – И много ли уцелеет – ведомо только Богу…

– Отчего бы нам не поговорить с ней? – поддержал Рери и Вемунд. – Даже если нам ее предложения не понравятся, это ведь не помешает нам взять Амьен. Подумаешь, задержимся на один день. Что изменится?

– И пусть епископ приносит свои золотые чаши! – подхватил Оттар. – Только не две, а четыре! Чтобы на каждого из конунгов хватило! Может быть, они нам и понравятся. Но я ничего не обещаю!

– Вы лишь должны обещать, что не будете предпринимать враждебных действий до тех пор, пока ваши переговоры не завершатся и графиня не вернется в город, – добавил Хериберт, переводя слова Филибера. – Поклянитесь… тем, что для вас всего дороже, что не обманете ее.

– Клянусь тем, что мне всего дороже! – Оттар вынул из ножен свой роскошный, очень дорогой клинок с блестящей рукоятью и надписью «Ульфбрехт» на клинке, изделие знаменитых рейнских мастерских. – Мне он дорого достался, а не расстанусь я с ним за все сокровища мира!

– Клянусь Золотым Драконом, удачей моего рода, – сказал Рери. – Мы не намерены обманывать эту женщину, если она не собирается обманывать нас.

– А иначе мы пришлем ей в подарок шкуру… ее мужа, – добавил Харальд, отчасти недовольный, что пришлось уступить, хотя и понимал, что задержка на один день ничего не решает. – У нас хватает сил, чтобы сровнять с землей этот город, и нам нет нужды обманывать! Но пусть эта ваша старуха не воображает, будто может уговорить нас делать то, что нам не по нраву!

Унося этот обнадеживающий ответ, брат Филибер собрался восвояси, а вместе с ним в Амьен ушел и Хериберт. Харальд не хотел его отпускать, боясь, как бы монах, который постоянно трется возле конунгов, не рассказал там чего-нибудь лишнего, но Рери разрешил бенедиктинцу идти. Викинги не знали за собой слабостей, о которых нельзя знать противнику, зато сам Рери надеялся после возвращения Хериберта узнать от него много такого, чего сами жители Амьена не расскажут.

Графиня Гизела, которую Харальд загодя зачислил в седые, беззубые старухи, при встрече опровергла эти домыслы. Ровно в полдень, когда четыре норманнских конунга со своими ближними дружинами, под стягами, с телохранителями и трубачами, ждали напротив ворот, с той стороны тоже раздался призывный звук труб. Под этот звук из раскрывшихся ворот выехали сначала несколько мужчин в шлемах и с ярко раскрашенными овальными щитами, потом показалась женщина верхом на светло-серой, почти белой лошади. Рядом с ней ехал мужчина в длинном, широком зеленом плаще, украшенном вышивкой на вороте и спереди, с пурпурными узорами на подоле.

– Епископ! – восхищенно охнул рядом с Рери Оттар. – Посмотри, видишь, у него еще такой длинный белый пояс, не где все люди носят, а на плечах привязан? – он потыкал издалека пальцем в священнический этоль, знак высшей церковной власти. – Епископ, точно тебе говорю!

– Можешь с ним пообщаться. Как епископ с епископом, – усмехнулся Рери, не отрывая глаз от женщины.

На таком расстоянии ее легко было принять за молодую девушку. Стройная и тонкая, она держалась гордо и величественно. Покрывало из тонкого белого шелка обвивало ее голову и оставляло открытым только лицо. Концы покрывала спереди спускались ниже колен, а поверх него голову украшал широкий золотой обруч, усаженный розовыми и зелеными самоцветами, вставленными в гнездышки тонких сложных узоров. Верхнее платье из зеленого шелка было обшито золотой узорной каймой, в которую тоже были вшиты мелкие самоцветы, а плечи графини покрывал плащ из золотисто-коричневой ткани с вытканными кругами. На груди он был сколот крупной золотой застежкой с узором, в котором красные мелкие самоцветы сочетались с еще какими-то блестящими вставками – Рери уже видел такие на захваченных вещах, но не знал, как они называются и из чего делаются.

Черты лица, когда графиня подъехала поближе и ее можно было рассмотреть, у Гизелы оказались правильные и тонкие. Нежнейшая, почти прозрачная белая кожа была отмечена некоторым количеством веснушек, но при строгом, величественном выражении лица даже это ее не портило. Тонкий нос с маленькой изящной горбинкой, большие голубые глаза под черными, густыми, совершенно девичьими ресницами. На руках ее оказались шелковые перчатки, а поверх перчаток на тонких пальцах сверкало несколько перстней с крупными, гладко ошлифованными самоцветами.

Викинги, никогда не видевшие таких женщин, рассматривали Гизелу в потрясенном молчании, и особенно Харальд, так возражавший против встречи с ней. Случайно заметив выражение лица брата, Рери про себя отметил, что, похоже, этого дурака придется держать за обе руки, пока он не отдал этой красавице все, что они успели захватить во Франкии. Просто так, чтобы похвастаться своим великодушием, которое викинги считали не последним среди своих достоинств, что бы там ни думали о них жители покоренных стран.

– Я рада приветствовать вас здесь, короли норманнов, – певучим голосом произнесла Гизела на языке франков, и хотя викинги довольно много понимали, Хериберт на всякий случай переводил. – Я рада, что вы приняли мое предложение о переговорах, которые, я уповаю на Господа, принесут пользу и вам, и мне, и несчастной Франкии. Могу я узнать ваши имена?

«Наверняка ведь Хериберт уже все в подробностях обсказал», – подумал Рери, но Харальд тут же пустился рассказывать, кто они и откуда, и зачем бы Рери стал ему мешать? Когда графиня заговорила, он заметил, что у нее не хватает двух зубов, но все равно для своего возраста она выглядела потрясающе. Если не приглядываться, то не дашь ей больше двадцати пяти. Сколько же ей на самом деле? Если ее сыну шестнадцать, то самой лет тридцать уж наверное есть.