По сделанным этим замечаниям король и начальник его флота увидели, что если они пойдут всей линией расположенных на ней кораблей вперед, то есть с запада на восток, то солнечные лучи будут им прямо в глаза и это помешает стрелкам прицеливаться, — английская армия лишится того преимущества, которое имела всегда по искусству своих стрелков над всеми другими войсками; поэтому король приказал идти на веслах против ветра, до тех пор, пока английский флот будет полумилею выше французского, — потом, повернув по ветру, идти прямо на него так, чтобы солнце светило им в спину. Движение это было исполнено немедленно; и флот, несмотря на опущенные паруса, быстро подвигался вперед с помощью своих длинных весел; заметив это, французы и нормандцы подняли ужасный шум, испуская дикие крики, воображая, что, несмотря на присутствие самого короля по поднятому на одном корабле королевскому флагу, флот принял это направление от них; но скоро заметили свою ошибку и начали поворачивать медленно корабли свои от берега, в эту минуту, подняв паруса с помощью попутного ветра, весь английский флот, исполнив в точности назначенный маневр, стал быстро огибать бухту, в которой теснились французские корабли, сохраняя порядок, накануне назначенный королем и начальником его флота.

Тогда французские адмиралы, убедившись вполне, что неприятель не бежит от них, поспешили сделать последние распоряжения к сражению и поместили впереди всего своего флота в виде укрепления большой, взятый ими прежде у англичан, корабль, называвшийся Христофом, на котором находилось для его защиты множество генуэзских стрелков, потом раздались звуки труб и рогов на всем протяжении линии, извещавшие, что они готовы с большой радостью вступить в бой.

Сражение началось перестрелкой между английскими стрелками и теми, которые находились на большом корабле Христофе; король Эдуард, заметив, что французы поместили на него почти всех стрелков своих, решился прежде всего овладеть им и велел на том самом корабле, где находился он сам, изготовить длинные железные крючья, укрепленные цепями к борту, и пошел прямо на неприятельских стрелков, приказав флоту завязать сражение по всей линии и идти корабль на корабль. Он был окружен всем лучшим своим рыцарством, — графом Дерби, графом Гертфором, графом Гунтингтоном, графом Глочестером, мессиром Робертом д’Артуа, мессиром Ренолем Кебамом, мессиром Ришаром Стафором и мессиром Готье-Мони, которые все были в полном вооружении, и стрелы генуэзских стрелков, не причиняя им вреда, притуплялись об их железные латы, поэтому они величественно подавались вперед, не уклоняясь от линии, и не шевелясь, с распущенными в руках мечами; потом, достигнув известного расстояния, бросили на неприятельский корабль крючья и железные латы, от чего оба судна со страшным треском сошлись вместе. В эту самую минуту помост опустился с одного борта на другой, и рыцари бросились по нему на неприятельский корабль. Тут начался ужасный рукопашный бой, потому что не было места к отступлению; и хотя генуэзские стрелки были не так хорошо вооружены, но зато их было вчетверо больше, нежели англичан; впрочем, когда они увидели, что стрелять стало невозможно, то все, кроме только тех, которые, поместившись на паруса средней большой мачты, осыпали осаждающих градом стрел, и начали храбро защищаться, потому что Генуя была в то время могущественным городом, и владела морем, с которым по своей торговле сдружилась в начале тринадцатого века.

Однако как ни были храбры ее воины и искусны матросы, но принуждены были уступить; потому что нападающие на них были самые знаменитые рыцари целого света, и так искусно скрепили оба судна, что сражались на них как будто на сухом пути. Отступая шаг за шагом с передней части корабля к корме, теснимые этой железной стеною, которую составляли собой рыцари, потому что их невозможно было ни победить, ни даже разделить, бедные стрелки столпились на задней части корабля, стесненные в своих движениях, уменьшившиеся числом, в одних толь ко легких своих кольчугах и кожаных кафтанах, выдерживали удары длинных мечей, клинки которых были за калены, чтобы удобнее рассекать сталь и железо, поэтому им и приходилось сдаваться, умереть или броситься в море; многие из них исполнили последнее, ибо по легкой своей одежде, они могли еще плавать, тогда как для рыцарей это было совершенно невозможно, а если бы кто-то из них упал в воду, то, наверное, пошел бы ко дну под тяжестью своего вооружения. И они под летящими с других кораблей стрелами, плыли к своим судам, которые заметив их, готовы были принять. Некоторые из них добрались благополучно, но большая часть потонула или погибла от английских стрелков, — тем удобно было целиться в людей, которые должны были плыть под самыми их кораблями или неминуемо утонуть в открытом море.

Лишь только корабль был взят, как Эдуард посадил на него своих стрелков, и, оставив свой корабль, перешел на него и сам, потому что он был лучше защищен; велел водрузить свой флаг и пошел прямо на генуэзцев.

В это время сражение происходило на всей линии с обеих сторон с большим мужеством; все корабли фран цузские и нормандские сцепились крючьями с английскими кораблями и на всех происходил кровавый бой, к невыгоде французов, потому что весь их флот состоял из матросов, привыкших драться на коротких саблях, кинжалах и рогатинах, тогда как на флоте английском посажены были сухопутные войска, вооруженные луками, которыми они могли наносить издали урон неприятелю, и рыцари, имеющие большое преимущество по их вооружению и длинным мечам. Один только Барбевер предвидел эту для себя невыгоду, и вместо того, чтобы столпиться вместе с другими, он держался в открытом море; и когда заметил, что пикардцы и нормандцы проиграли сражение, то вместо того, чтобы идти к ним на помощь, пошел далее в море. В это время берега покрылись жителями Фландрии, которые, услышав о сражении, прибежали к морю и, бросившись на свои барки, спешили помогать своим союзникам-англичанам, так что нормандцы и пикардцы, стесняемые со стороны моря, не могли отступить сухим путем, потому что фламандцы этому препятствовали; но так как они были храбрые и честные воины, то и сражались отчаянно, не помышляя о сдаче: и сражение, начавшееся с раннего утра, продолжалось до обеда, то есть с шести часов и до полудня. К этому времени все погибло для союзного флота и сражением под Эклюзом начался для англичан тот ряд морских побед, который заключился сражением под Трафальгаром и Абукиром.

Из сорока тысяч человек нормандцев, пикардцев и генуэзцев, никто не спасся, кроме только тех, которые, как мы сказали выше, ушли в море. Все остальные были взяты в плен, убиты или утоплены. Гуг Кирет умерщвлен хладнокровно после сражения; Богюше, как говорят старинные летописи, любивший больше приобретать, нежели воевать, был повешен как морской разбойник, на большой мачте своего корабля.

Король Эдуард, участвовавший в этом сражении наравне с каждым из своих рыцарей, был ранен стрелою в ногу; но несмотря на это, провел вечер и всю ночь на корабле, при ужасном звуке труб, литавр и всех других, бывших в употреблении инструментов, за которым, по словам Фруассара, не слышно было бы и грома Господня. На этот шум сбежались все жители окружных деревень и городов; и на другой день, то есть 26-го, король со своей свитой и войсками вошел на берег, истребив французский флот, так что как будто рука Всевышнего погребла его со всеми людьми и судами силою ужасной бури на морском дне. Спешившись, он сам и все его рыцари пешком отправились на поклонение пресвятой Деве Арденбургской, где король, отслушав обедню, и отобедал; потом, сев на коня, приехал прямо в Ганд, где королева, ожидавшая его возвращения, встретила его с большой радостью.

Первой заботой Эдуарда было, по приезде его в Ганд, исполнить данное им Алиссе обещание, — узнать, что сделалось с графами Салисбюри и Суфольком. И он узнал, что после отчаянного сопротивления они оба были взяты в плен и заключены сперва в тюрьме Лиля, потом отправлены во Францию к королю Филиппу, который чрезвычайно обрадовался, что два таких храбрых рыцаря попали к нему в плен, и поклялся, что не примет за них выкупа золотом, но только даст им свободу обменом за какого-нибудь знатного дворянина, равного им достоинством и храбростью. Поэтому, заметил Эдуард, в настоящую минуту невозможно было ничего предпринять к их освобождению, тем более, что король Франции, раздраженный проигранным им сражением под Эклюзом, вероятно, не захочет сделать для своего двоюродного брата короля Англии никакого снисхождения. И он занялся единственно собранием парламента в Виллеворде, где должен был возобновиться союз между Фландрией, Брабандом и Геинау, и назначил для этого день 10 июля, то есть через несколько дней после его приезда.