– А книжку почитаешь?

– Посмотрим на твое поведение.

– А где Ада, где тетя Нюся, где тетя Мотя?

– Ада – «в одно место, к одному человеку», Нюся пошла с ним в город, Мотя кур кормит, а мы с Марией Федоровной тебя ждем чай пить.

– Ладно, – сказал я, сладко потягиваясь, – а книжку почитаешь?

– Почитаю, почитаю, вставай!

– Ласка зарезала! – с краснопестрой курицей в руках влетела в дом тетя Мотя.

– Давно? – спросила тетя Клава.

– Та вона ще тепла, – приподнимая в руках курицу, отвечала тетя Мотя.

– Пойдем-ка, – решительно вытолкнула ее за дверь тетя Клава и вышла вместе с ней в холодный коридорчик. Вскоре тетя Клава вернулась в дом и, приоткрыв дверь, подала в коридорчик тете Моте острый нож и большую медную кастрюлю. Потом взяла газету, свернула ее жгутом, взяла спички и опять пошла на выход. Я тоже подбежал к двери и хотел высунуться, но тетя Клава крепко развернула меня за плечи, дружески шлепнула, как она говорила, «по мягкому месту» и очень строго велела:

– Умывайся, одевайся. Мотя без тебя управится с курицей.

– А че она с ней делает?

– Зарезала, а теперь щиплет.

– Ее ласка вперед зарезала.

– Ласка не совсем, а нам надо совсем. Хочешь лапшу с курятиной?

– А что это – лапша?

– Из муки. Сейчас тесто раскатаем, потом порежем. Ты поможешь?

– Ага, – с удовольствием согласился я и пошел к умывальнику, который зимой стоял у нас в теплом месте, недалеко от печки.

– Нажимай как следует на сосок умывальника, набирай в ладони воды побольше и про шею не забывай!

– Не забуду, – огрызнулся я в ответ, прислушиваясь, как в коридорчике возятся тетя Мотя и тетя Клава, и думая о том, что хорошо бы эту подлую ласку поймать. Я ее даже видел один раз – она такая низенькая, длинненькая, темно-коричневая, а мордочка очень злая. И такая эта ласка пронырливая, такая быстрая, что я ее даже не рассмотрел как следует.

«Может, капкан на ласку поставить?» – подумал я, вытираясь после довольно добросовестного умывания.

Из коридорчика запахло паленым куриным пером, и вскоре вошла тетя Клава с ножом, а за ней тетя Мотя с большой медной кастрюлей, которую она с усилием несла перед собою двумя руками.

– А чем так воняет? – спросил я.

– Это куриным пухом пахнет, – ответила тетя Клава, – мы курицу смолили, а потом порезали на куски. Тебе достанется самый лучший, согласен?

– Ага. А зачем вы ее смолили?

– Чтоб кожа была гладкая.

– А-а, – я сделал вид, что все понял, и вернулся к столу, где тетя Мотя положила широкую, ровную и очень гладкую доску, а тетя Клава насыпала на нее много канадской муки, сделала ее круглой ямкой с пустотой посередине, разбила туда же яйцо, налила воды и начала месить двумя руками.

– Дай я попробую.

– Нет. Детям нельзя месить тесто.

– А почему?

У тети Клавы явно не было ответа на мой вопрос, и она обратилась к тете Моте:

– Моть, пару головок лука почисть в суп, морковку.

– Ладно, – согласилась тетя Мотя, – сейчас в подпол слазию, – и пошла в холодную комнату, где у нас был подпол.

– Слышь, теть Клав, а ты знаешь, как на ласку капкан поставить?

– Во-первых, где мы возьмем капкан? А во-вторых, она такая хитрая, что не пойдет на приманку.

После лука и морковки тетя Мотя принесла подкладывать в печку кизяк, и я с удовольствием помогал ей, мне очень нравилось смотреть в горящую печку.

– Ну дай мне тесто месить, чуть-чуть, – очень нежным голосом попросил я тетю Клаву. Я знал, что она никогда не отказывает, если ее просят нежным голосом, ласково.

Но на этот раз мой номер не прошел, она отказала.

– Не лезь, подожди чуть-чуть, садись лучше чай пить.

Я, волей-неволей, сел пить чай, тем более что наших самодельных конфет была полная тарелка.

– Бабук, а ты хочешь чай?

Бабук отрицательно покачала головой и, не подняв на меня глаз, продолжала вязать. Она целыми днями вязала: то носки, то кофты, то джемпера. Но поскольку пряжи у нее было мало, связав вещь, Бабук тут же ее распускала и начинала вязать что-нибудь новенькое. Вязала свои изделия Бабук как бы не глядя, но получались они у нее очень хорошо.

– Бабук, а как ты вяжешь и даже не смотришь? – спросил я ее за чаем.

– А я семьдесят лет вяжу, – по-русски и совсем без акцента отвечала мне Бабук. На этот раз она вязала мужскую жилетку, точь-в-точь на моего деда Адама.

К тому времени я уже мог делить в уме двузначные числа на однозначные и быстро прикинул, что если мне летом семь, то, значит, Бабук только вяжет десять моих жизней. Для проверки я сосчитал еще раз, и опять получилось десять. Десять моих жизней! Это удивило меня несказанно, и я спросил:

– Бабук, а ты помнишь, как ты была маленькой девочкой?

– Только это и помню, – отвечала она по-русски, шепча по-польски счет петлям, – и с каждым годом все ясней.

– А почему ты иногда хорошо говоришь по-русски, а иногда плохо?

– Не знаю, когда что выскочит.

Тем временем тетя Клава замесила тесто.

– Круто меси, Клава, круто, – посоветовала тетя Мотя.

Тетя Клава послушалась ее и помесила еще. Потом скатала из теста несколько круглых колбасок и поделила их ножом на части. Вот эти колбаски она и стала раскатывать дубовой каталкой в тоненькие круги.

– А зачем ты разбивала в муку яйцо? – спросил я тетю Клаву.

– Чтобы лапша держалась крепче в курином бульоне.

– Я один раз уже ел курицу, – горделиво напомнил я.

– Точно, в позапрошлом году, когда ты болел, – подтвердила тетя Клава.

– Я и в прошлом году болел, и в этом, а почему без куриц?

– В прошлом и в этом ты болел легко, а в позапрошлом тяжело. Тебе нужны были силы.

– А что, курицы силу дают?

– Не только куры, но иногда нужен куриный бульон.

Тетя Клава взяла каталку и начала раскатывать ею лепешки из теста в тоненькие большие круги вроде блинов.

– Хорошая у нас каталка, – сказала тетя Клава, – и главное, знаменитая!

Историю каталки знали все: и я, и Бабук, и тетя Мотя. Так что насчет ее знаменитости ничего никому объяснять было не нужно. Эту тяжелую дубовую каталку мы привезли сюда еще до войны из Таганрога, откуда моя мама, моя старшая сестра Ленка и я сбежали.

Каталка была знаменита тем, что ею чуть не убил меня мой двоюродный брат Сережа, когда мне было пять месяцев, а ему два года. Мой отец исчез, у моей мамы пропало молоко, и ее старшая сестра и мать Сережи, тетя Нина, подкармливала меня грудью, отнимая тем самым молоко у своего сына.

Однажды я лежал запеленутый на низеньком топчанчике, а моя мама и тетя Нина возились на кухне. Там же были Ленка и Сережа – большой, крепкий мальчик, который в свои два года еще не говорил, а только сердито шевелил губами. Как он стащил из-под носа у взрослых каталку, до сих пор непонятно. Но он ее стащил и направился с каталкой ко мне в комнату. Тут он поднял ее над моей головой и поднатужился изо всех сил ударить, но в ту же секунду в комнату влетела моя мама, вырвала тяжелую дубовую каталку из рук племянника и спасла меня. Так моя мама спасла меня. Мама и моя старшая сестра Лена живут в городе, потому что Ленке надо ходить в школу. Хотя я и редко вижу маму и не очень скучаю по ней, но она всегда спасает меня. Например, в прошлом году мама и Ленка пришли к нам в гости на один день. Это было летом. Только они пришли, и меня сразу ужалила змея-медянка. Мама надкусила чуть-чуть место укуса на моей ноге, высосала змеиный яд и опять спасла меня. Бывали такие случаи, и еще не раз, не только в детстве, но и в дальнейшей моей жизни.

А тем временем курица в медной кастрюле вскипела, и всю нашу комнату стал наполнять вкусный запах куриного бульона.

В доме было тепло, вкусно пахло куриным бульоном, в который тетя Мотя положила, кроме двух больших луковиц, срезанных плоскими кружками с корня и с вершка, очищенных только от первого слоя шелухи, а от второго и от третьего неочищенных для того, чтобы у бульона был красивый золотистый цвет; кроме морковки, добавила еще и корешки петрушки и укропа и даже лавровый лист, который когда-то достал дед Адам, кажется, через самого Франца… Запах в доме стоял изумительный.