Помолчали под стук колес.
– А где ты живешь сейчас?
– Снимаю угол.
– Ты замужем?
– Нет, мадам. Кому я нужна, бесприданница? Мужчины сейчас в большой цене. Говорят, так всегда бывает после войны.
– Угол, говоришь?
– Да, койко-место.
– Это мне знакомо. Я тоже когда-то снимала койко-место.
– Вы?!
– Да, Анечка. – В памяти Марии промелькнул марсельский особняк Николь, который она давным-давно подарила Клодин. – А, впрочем, зачем тебе особняк? – вдруг вслух продолжив ход своих раздумий, сказала Мария по-французски. – Может быть, ты хочешь учиться?
– Конечно, хочу, – вспыхнула Аннет, – кто же не хочет?!
– А кем ты хотела бы стать?
– Когда я была маленькой девочкой, я всегда лечила своих кукол. Я всегда мечтала стать, как папа́: врачом по женским и детским болезням. Но какое это имеет значение… учебу мне не поднять.
– Ничего, как-нибудь поднимем, – неожиданно для самой себя приняла решение Мария, и знакомый холодок пробежал в ее груди. – В Сорбонне?
– Мадам, моя мама говорила на русски: «Не дал бог на свиня рок».
– Не дал бог свинье рог, – да, это по-русски, – засмеялась Мария. – Давай еще выпьем. За Сорбонну! – воодушевленно добавила она, чокаясь с Аннет.
Девушка растерянно пригубила вино, по ее ошалевшим серо-зеленым глазам было понятно, что ей ничего не понятно. Ровным счетом ни-че-го.
– Извини меня, Анечка, – меняя тон с бравурного на задушевный, сказала Мария. – Ты не сочти меня за богатую идиотку. Просто я не каждый день встречаю девушек, как две капли воды похожих на тех, что были со мной еще в те давние времена, когда я жила в России. А в ту ночь, когда погибли твои родители и бойцы, я тоже могла погибнуть, но Бог меня надоумил еще на рассвете того дня уплыть на яхте в открытое море. Так что мне все это очень близко. Ты меня поняла?
– Чуть-чуть, мадам.
– Ты как много работаешь?
– Двое через двое, мадам. В смысле двое суток работаю, двое отдыхаю.
– У тебя есть парень?
– Скорее нет, чем да, мадам.
– Ты хочешь учиться в Сорбонне и через шесть лет стать врачом по детским и женским болезням?
– Мадам Мари, вы фея?
– Нет, просто у меня есть средства, и я хочу, чтобы ты стала врачом, как твой отец.
– Но, мадам Мари, все это так странно…
– Странно? Нет. Не более, чем вся наша жизнь. Хорошо, Аня, я разъясню тебе свою мотивацию. Наливай.
– Но, мадам, мы скоро прикончим бутылку…
– Наливай.
Девушка налила в бокалы красного вина провинции Медок. От хода поезда вино в бокалах играло и отсвечивало, как живое.
– Сегодня я проводила из марсельского порта в Америку любимого человека. Мы не виделись двадцать семь лет. Он тоже русский из России. А встретились, как и с тобой, совершенно случайно на Монмартре. Ты ведь была на Монмартре?
– Нет, мадам. У нас, у поездных, не бывает много времени. Только по ближним к вокзалу магазинам мотнемся и опять в Марсель.
– Ты, кажется, не очень меня понимаешь? – внимательно взглянув на собеседницу, сказала Мария.
– Не очень, – едва слышно пролепетала Аннет.
– Деньги, конечно, играют в нашей жизни важную роль. Но есть многое поважнее денег. В твои годы я тоже была без гроша в кармане, и мне помогли выбраться из бедноты чужие люди. Наливай.
Аннет послушно разлила по бокалам остатки вина.
Выпили и в первый раз попробовали сыры.
– Слушай, время позднее, завтра у нас с тобой куча дел, пойди позови бригадира Луи.
Аннет вышла из купе и вскоре привела Луи.
– Бригадир Луи, я дала вам свою визитку?
– Да, мадам.
– Мсье Луи, есть обстоятельства, по которым Аннет завтра останется в Париже. Вы справитесь без нее?
– Как надолго, мадам?
– Навсегда.
– Но, мадам…
– Вас интересует неустойка?
– Меня нет, но кампанию может заинтересовать…
– Сколько?
– Не понял, мадам… – Луи покраснел, его левый ус задергался кверху.
– Сколько я должна заплатить?
– Но, мадам…
– Аня, оставь нас на минутку, – сказала Мария по-русски.
Девушка вышла из купе.
– Сколько?
– Мадам, – бригадир Луи выпрямился, подобрал живот, горделиво поправил задравшийся ус, – я не возьму ничего.
– Достойно, – похвалила его Мария, – но имейте в виду, если возникнут сложности, я готова соответствовать хоть банковским чеком, хоть наличными. Позовите Аннет.
Бригадир выглянул из купе и пропустил в него свою подчиненную.
– Аннет, господин Луи благородный человек. Идите работайте. Завтра утром мы вместе сойдем на Лионском вокзале.
Ошарашенная Аннет и гордый собою Луи покинули купе. Мария закрыла дверь на задвижку и стала готовиться ко сну.
– Разрешите постелить постель? – негромко постучав в дверь купе, спросила Аннет по-французски.
– Спасибо, Анечка, я сама, – ответила ей по-русски Мария. – До завтра.
– Спокойной ночи, мадам Мари! – пожелала ей Аннет по-французски.
– Спасибо, милая, – опять по-русски ответила Мария.
Она была уверена, что быстро заснет под стук колес и мерное покачивание вагона. Но сна не было ни в одном глазу. Высоко в потолке слабо светился синеватый ночник, в купе было тепло и уютно, а за зашторенным окном летела ночная мгла. Мария живо представила себе эту клубящуюся грохочущую мглу, изредка пробиваемую маленькими синими молниями из-под колес. Ей приходилось видеть ночные поезда со стороны.
Не спалось. Ей показалось, что это из-за мертвенного света ночника. Она присела в постели, нашла на стенной панели нужную кнопку и выключила электрический свет. Плотная тьма охватила ее со всех сторон, но скоро глаза привыкли, и она увидела, что по краям штор кое-где пробивается полусвет, что светлее тьмы.
В темноте все представлялось совсем по-другому, и даже свистящий вдоль вагона мглистый ветер и воображаемые искры в ночи из-под колес скорого поезда. Да что там поезд! Да что там искры! Вся жизнь представлялась по-другому: и настоящее, и прошедшее, и будущее. Все по-другому! Как по-другому? На этот вопрос она не могла бы ответить абсолютно точными словами. Не все тонкости жизни можно передать словами. Слова зачастую лишь прочерчивают линию, указывают направление, намекают на сокровенный смысл или заменяют его. Иногда один жест скажет больше, чем много слов, и вберет в себя больше смыслов и тончайших оттенков. Сейчас, в темноте, Мария вдруг внезапно почувствовала, будто летит она высоко над землей, летит по какой-то странной траектории, которую впоследствии назовут орбитой. И вот летит она вокруг Земли над Францией, над Россией, над Тунисом… Это неземное ощущение длилось, наверно, несколько секунд, но Мария Александровна помнила его до конца своих дней. И вспомнила его особенно ярко и предметно, когда полетел в космос Юрий Гагарин.
Стучали колеса, покачивало вагон, и Мария снова вернулась к земному. Спрашивается, зачем она с бухты-барахты ворвалась в судьбу рыженькой проводницы Аннет, которая так похожа на их николаевскую горничную Аннушку Галушко? Только из-за разительного сходства и потому, что угадала в ней русскую?
Нет, не только, а потому, что без Павла ей стало так одиноко, что она сразу вцепилась в эту Аннет. Вцепилась, сообразив, что сделает Анечку-Аннет детским врачом. Именно детским… Она все-таки очень надеялась, что сбудутся посулы хозяйки гостиницы в Труа.
Иногда житейские обстоятельства складываются так, что сказать правду невозможно и солгать невозможно. Тогда и идет в ход спасительная полуправда. Всем известна судейская формула: «Обязуюсь говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды». А вот о полуправде, о недосказанности здесь ничего не говорится, а зря. В полуправде скрыты огромные возможности для маневра.
Когда Александра, наконец, нашла в себе силы вернуться в коммуналку, где жили они с Ванечкой-генералом, тот встретил ее скованно и настороженно. Так он ее еще никогда не встречал. Даже не подошел обнять и поцеловать.