– Вы издалека?

Александра не услышала вопроса: две пары глаз Адама смотрели на нее снизу вверх с жадным интересом и любопытством.

Александра присела перед детьми на корточки, чтобы быть на одном уровне с ними – глаза в глаза.

Господи, у них глаза Адама, такие же эмалево-синие, чуть раскосые, печальные… И мальчик, и девочка улыбаются ей, а в глазах такая вселенская тоска, словно они прожили многие взрослые жизни… У них глаза ее Адася…

Преодолевая внезапно нахлынувшую дурноту, Александра медленно поднялась, с таким усилием, будто тяжкий груз навалился ей на плечи.

– Что с вами?! – едва расслышала она голос хозяйки. Хотела опереться хоть о воздух, схватилась за веревку, но та оборвалась, и все постирушки съехали на землю.

Хозяйка не дала Александре упасть, ловко поддержала за руку, а потом перебросила эту ее безвольную руку себе на шею, крепко обняла, подхватила за талию и повела в дом, почти понесла на себе.

…Когда Александра очнулась, то увидела прямо перед собой голубую спинку железной кровати, а на дальней стене продолговатой комнаты окошко с крохотной форточкой и прибитой на ней в край блестящей от долгого употребления кожаной тесемкой. Скосила глаза – на прикроватной стене висел коврик, написанный маслом на обратной стороне клеенки: Александра знала такие коврики. А с коврика смотрел на нее единственным синим глазом белый лебедь, с непропорциональной, причудливо изогнутой шеей, плывущий то ли по какому-то экзотическому пруду, то ли по луже, окруженной красными, желтыми, лиловыми цветами.

– Вы, видно, устали и на солнце перегрелись. Отдохните у нас, пожалуйста. – Оказывается, хозяйка сидела на табурете рядом с узкой железной койкой, на которой лежала Александра. – Может, воды?

Александра присела на койке, ступив босыми ногами на пол, – значит, хозяйка успела ее разуть. Голова почти не кружилась. Александра пила поданную ей в алюминиевой кружке холодную воду и мучительно соображала, как ей быть.

Приветливое, милое лицо хозяйки дома уже не расплывалось пятном. Никогда в жизни Александра не падала в обморок и в душе не очень-то верила тем, кто падал, – считала, притворяются девушки, ломают комедию. А оказывается, и на нее нашлась управа. Кажется… оказывается… оказывается… кажется, она приехала… вечером возвратится с работы он… это его дети выглядывают из-за притолоки, а это его жена… красивая, и речь у нее такая чистая, и душа… И лучше ей, Александре, собраться с силами да побыстрей уйти…

– Пойду я потихоньку, – сказала она, приподнимаясь.

– Ни в коем случае! – усадила ее хозяйка. – На вас лица нет. Я вас не отпущу, мы не отпустим. – Она оглянулась на детей, ища их помощи. – Идите с тетей знакомиться!

Брат и сестра тут же безбоязненно предстали перед гостьей.

– Знакомьтесь. Тетю зовут Александра.

Маленькая Александра первая протянула ладошку – она видела, как люди знакомятся.

Александра привлекла девчушку к себе и поцеловала в голову, так несказанно, так сладостно пахнущую детской вольницей, напоенной запахами травы, придорожной пыли, красного солнышка и маминого молока, которое еще на губах не обсохло и источало ни с чем не сравнимый аромат.

– А это Адам. – Мать подтолкнула упиравшегося мальчишку. – Давай, Адька, давай. Он у нас такой стеснительный…

Александра крепко обняла сестру и брата, расцеловала в их замурзанные веселые мордашки с глазами, полными тоски и печали. Слезы безудержно хлынули у нее из глаз, и она ничего не могла с собой поделать…

Молодая хозяйка подумала, что если гостья плачет, значит, у нее были свои дети, а теперь нет… проклятая война. Чтобы не смущать гостью, она вышла в большую комнату, зажгла керосинку, поставила спасительный чайник.

– Я вам солью умыться.

Женщины вышли за порог, детишки следом.

Александра умылась, хозяйка подала ей чистое, выглаженное полотенце.

– Сейчас чайку попьем, вам сил прибавится. Меня Ксенией зовут, – представилась.

– Нет-нет! Я пойду. Скоро вернется с работы…

– Он не вернется, – прервала ее Ксения.

– Почему? – обомлела Александра.

– Оттуда так быстро не возвращаются. А по его статье, говорят, вообще не приходят: десять лет без права переписки.

– Адама арестовали! За что?

– Разве у нас важно, за что? Ни за что… Их с Семечкиным вместе взяли. Адам… А откуда вы знаете, что он Адам? – Глаза Ксении сузились, и она стала похожа на рысь перед прыжком на противника, угрожающего ее жизни.

– Знаю… За чаем поговорим, – потухшим, но решительным голосом сказала Александра. – Только разрешите мне отойти. – Александра вышла в маленькую комнату, постояла, потом сняла нательный пояс с припасами и возвратилась. – Тут есть всякое к чаю. – Она стала разбирать карманы нательного пояса, вытаскивая из них галеты, брикеты сухого молока, шоколад, сахар и складывая все на стол.

– Да мы не голодаем, что вы?! У меня и мама, и бабушка получают пайки, как учительницы. Такое богатство – что вы!

– Дайте детям шоколад, Ксения.

– Они у меня в глаза его не видели!

– Ну вот, а теперь видят. Можно, я дам?

Ксения утвердительно кивнула.

Шоколад был упакован американцами маленькими квадратиками, с пониманием того, что много съедать его не нужно.

Маленькая Александра смело подошла к тете, доверчиво открыла рот, и Александра-большая вложила в него освобожденный от обертки шоколадный кусочек.

Девочка скривилась и тут же выплюнула гостинец. Адам не принял участия в опыте, с него хватило оценки тетиного гостинца сестрой.

– Ой, прости меня, детонька, я же забыла, что он горький! – прижала руки к груди Александра-большая. – Это для летчиков и для моряков, – пояснила она Ксении.

– Значит, для нас с вами! – засмеялась та, подбирая с пола кусочек шоколада.

– Выбросьте его, Ксения!

– Еще чего! Сейчас я шоколадку ополосну, будет как новенькая!

С шоколадом тетя оконфузилась, зато галеты дети хрумкали с превеликим удовольствием, а сахар приняли с восторгом!

– Я чай завариваю с мятой и душицей, настоящего у нас нет, – сказала Ксения, разливая по чашкам.

– Какой пахучий! – похвалила Александра.

– Ма, гуля, – проговорила дочь.

– Только во двор, на улицу ни шагу!.. Ой, простите меня, ради бога, белье пойду подберу, совсем забыла.

– Я помогу вам.

Александра-большая связала порвавшуюся веревку морским узлом.

– А белье совсем не испачкалось, на травку ведь упало! – порадовалась Ксения.

В четыре руки они встряхнули, повесили постирушки, Александра обратила внимание, что Ксения без лифчика и на месте сосков выступают на истончившемся сарафане влажные пятна. Неужели она все еще кормит?!

– Вы до сих пор кормите? – спросила Александра нечаянно для самой себя.

– Кормлю. Скоро им по полтора года – все удивляются. А что делать? Вся моя жизнь теперь только для них, – просто, даже буднично ответила Ксения, и за этой будничностью стояла такая сила, что Александра почувствовала себя младшей перед умудренной опытом матерью двух детей.

Ксения проверила, хорошо ли закрыта калитка: закрыта надежно, и до запирающей вертушки детям не дотянуться.

Вернулись в дом. Молча сели пить чай.

– Берите шоколад, Ксения.

– Я его сто лет не ела. Какой вкусный! Горькенький – настоящий!

– А вы не знаете, где живет начальница загса? Красивая, чернобровая такая женщина.

Ксения ответила не сразу.

– Нигде не живет. Лежит на нашем кладбище. Вы знакомы?

Александра кивнула. За распахнутой дверью домика слышались голоса детей – для этого и оставили дверь открытой.

– А мы как раз в доме Глафиры Петровны живем. Это ее дом… И Алексей два года пролежал на той койке, где вы лежали. У меня мама и бабушка через два дома отсюда живут, а я с детишками здесь. Мы и до ареста Алексея здесь жили. Мама и бабушка помогали, конечно, и сейчас помогают. Они сначала не признавали Алешу… Считали, Алексей дурак, пастух, мне не пара, а потом, когда он ушел работать к Семечкину, когда мы расписались, они смирились. Алексей и роды у меня принимал, в нашем доме. Мама и бабушка ему помогали. Поняли, что он не Леха-пастух…