От злополучного колодца поехали к головным сооружениям Нового водовода – по проселочной дороге наискосок через выжженную солнцем степь к речке, где строились резервуар и насосная станция. Поехали на планерку, которая проводилась здесь раз в неделю под руководством генерального подрядчика – начальника треста Горстрой Прушьянца, а вернее, должна была проводиться каждую неделю.

В тенистом от жалюзи, чистеньком вагончике собралось довольно много народу. Первым лицом был здесь сегодня Георгий, а за ним теснились в дверях Прушьянц, Гвоздюк, подрядчик в голубой рубахе – начальник СМУ, которого только что отчитывал Георгий за трубу, начальник ОКСа, тот самый, что говорит «исключительно замечательно», «инденьтично» и «крупелезно», начальник участка – совсем еще молоденький паренек с лиловыми хотимчиками на нежных щеках, видно, только что окончивший институт. А за вагончиком в пяти персональных автомобилях томились пять шоферов.

Расселись за длинным свежевымытым столом из сосновых досок на таких же свежевымытых скамейках. Прушьянц откашлялся, достал из замшевого футляра очки, надел их, сказал, что предоставляет слово для «доклада обстановки» начальнику участка, снял очки и аккуратно положил их в замшевый футляр.

Молоденький начальник участка краснел, запинался, ковырял ногтем доски стола, совсем как тот студент, что забыл, откуда взялась планета Земля, хотя – «знал точно», забыл то, чего никто до сих пор не знает. По всему было видно, что ему впервой такое скопление высокого начальства и что того же Прушьянца он видит едва ли не в первый раз. Слушая его вполуха, Георгий набрасывал у себя в блокнотике схему трассы с примечаниями. Схема была проще некуда: прямая линия с двумя кругами на концах, обозначавшими резервуары емкостью в пять тысяч кубических метров каждый, – без этих резервуаров не могло быть и речи о пуске Нового водовода. Примечания к схеме тоже не отличались сложностью: когда они отъезжали от города, на сооружении резервуара, на том конце водовода, были заняты трое – две женщины что-то несли на носилках и что-то варил один сварщик; а то, что делалось сейчас на этом конце водовода, Георгию было хорошо видно в окошко вагончика: какой-то парень в тельняшке бил что-то заступом, две женщины с носилками что-то несли, и близнец того сварщика, что был отсюда за шестьдесят километров, варил что-то внутри резервуара, посверкивая голубыми острыми вспышками. Георгий подвел итог: на объекте протяженностью в шестьдесят километров в разгар рабочего дня, в одиннадцать часов, умственным трудом было занято двенадцать человек (он отнес сюда и томящихся в пяти персональных машинах пятерых шоферов), а физическим – восемь человек (Георгий отнес к этим восьмерым и того бульдозериста на речке, что отказался выполнить его приказ и наверняка сейчас дремлет в тени бульдозера, обеспеченный благорасположением своего непосредственного начальника).

Видя занятие Георгия, начальник Горстроя Прушьянц вынул и свой блокнотик, вытащил из замшевого чехла очки, надел их озабоченно и стал тоже что-то черкать в блокнотике.

Молоденький начальник участка доложил собравшимся, что из тринадцати пунктов намеченных на неделю работ не выполнено… тринадцать. Он оправдывался тем, что крановщика вызывали в город – в военкомат, что не было цемента, что у него с городом нет никакой связи, нет даже машины.

– Не ехать же на бульдозере? – спросил он вызывающе, вспоминая, что две недели тому назад рабочие также гоняли бульдозер в город за водкой.

Слушая своего подчиненного, Прушьянц задумчиво черкал в блокнотике, а когда молодой инженер закончил доклад, Прушьянц деловито поправил очки и спросил строгим, хорошо поставленным голосом:

– Какие будут мнения, товарищи?

– Какие могут быть мнения, если участок не работал всю неделю? – вопросом на вопрос отвечал Георгий и тут же добавил: – Прошу записать: бывать здесь каждую среду начальнику треста Горстрой Прушьянцу для знания дела.

– Я не могу оставлять трест, что вы говорите? – всполошился Прушьянц. – Человек же вам объясняет, почему не работал.

– Кому нужны эти объяснения… Скоро пойдут дожди. Вы сейчас по сухому не работаете, а потом будете здесь в грязи на тракторах лазить?!

Прушьянц угрозу Георгия не принял. На его смышленом бровастом лице словно было написано крупными разборчивыми буквами: «Мне лично за воротник не капает».

– Надо усилить участок техникой, что инденьтично, – подал голос начальник ОКСа.

– Экскаватор угоняют! – вбежал в вагончик рабочий в тельняшке, тот самый, что бил что-то заступом. – Приехали угонять в город!

Все кинулись отбивать экскаватор, и на этом планерка оборвалась. Один Георгий остался в вагончике. Невольно взглянув в забытый Прушьянцом блокнотик, он увидел там целый ряд изящных ножек – хорошо рисовал Прушьянц и, видимо, знал толк в женских ножках.

Экскаватор отбили. Молоденький начальник участка не скрывал своей радости, что в нужный момент под рукой у него оказалось все начальство.

– Иначе б угнали, иначе б дважды два! – возбужденно благодарил он Прушьянца.

По дороге в город, глядя на мелькавшую вдоль обочины трубу Нового водовода, Георгий вспомнил слова главного инженера Водканалтреста Кошкина, приехавшего из Норильска: «Если даже случится чудо и Новый водовод сдадут, то кто его будет обслуживать? Этих людей нет даже и на бумаге, а тут нужны опытные, технически грамотные люди».

Что ж, о Новом водоводе он составил себе весьма четкое представление. Был готов Георгий для доклада шефу и по более широкому кругу вопросов – у него уже почти сложился реальный план обеспечения города водой. Почти сложился… но еще нужно было кое-что прояснить, доработать.

Нужно еще недели две времени.

Ирочку отправляли в пионерский лагерь первый раз, и уезжать из дому ей совсем не хотелось. Она стояла на балконе, целовала себе руки и приговаривала тихонько: «Бедная Ирочка! Бедная Ирочка!»

– Ирина, иди посмотри, куда я кладу тебе зубную щетку и мыло, – позвала ее из гостиной Надежда Михайловна, собиравшая дочь в дорогу.

Но девочка ее не слышала, продолжала оплакивать свою горькую участь: Лялька остается дома, подружка Галя остается дома, а она должна ехать неизвестно куда с чужими, незнакомыми детьми.

Из кухни, где Георгий пил чай перед работой, было хорошо видно, как целует себе руки Ирочка, и это умилило его, растрогало почти до слез.

– Ирина! – сорвалась на крик Надежда Михайловна. – Как всегда! Как всегда!

Георгий вышел на балкон, обнял дочь, погладил ее по мягким русым волосам. Она уткнулась лицом в его живот и громко заплакала.

– Папочка, не отпускай меня, папочка!

Георгий взял дочь на руки.

– Ну, что ты, маленькая, там ведь будет тебе хорошо!

– Мне здесь хорошо!

– Ирина! – взвилась Надежда Михайловна. – Из-за тебя я не успею отвести Ляльку!

– Я отведу ее сам, – Георгий вошел в гостиную с дочерью на руках.

– Сколько можно лизаться? Как только не стыдно, уже большая девочка!

– Надя, ну что ты говоришь! – Георгий строго взглянул на жену, и, памятуя о недавнем скандале, та прикусила язык. – Веди Ляльку, а Ирочку отведу я сам, мне по пути. Они ведь будут отъезжать со стадиона?

– Со стадиона, – холодно буркнула Надежда Михайловна.

Все бы обошлось, да тут заявила о себе во весь голос молчавшая до тех пор Лялька.

– Я с папой, я с папой! – заорала она визгливо с закипевшими на глазах слезами, бросила куклу и, подбежав к отцу, обхватила его ручонками за ноги.

– Иты-ы! – оскорбленная вероломством Ляльки, вскрикнула Надежда Михайловна.

От возмущения она не знала, что делать; быстренько захлопнула Ирочкин чемодан, защелкнула его на замки, выбежала в ванную, чтобы разрыдаться; но тут ее взгляд сразу уперся в зеркало, и она поняла, что если даст волю слезам, то немедленно потекут ресницы, покраснеют глаза, набрякнут веки и тогда… как она тогда пойдет на работу? А если и пойдет, то как будут хихикать над ней приятельницы, как будут передавать друг дружке под большим секретом, как сочувствовать: «Досталось ей, а?!» Взвесив все это в сотую долю секунды, Надежда Михайловна наступила на горло собственной песне и, тронув лицо пуховкой, вышла из ванной как ни в чем не бывало.