— Демона болотного они там медлят?! Ведь минуты терять нельзя! Сейчас если не пойти — потом вообще не пройдем! И тогда они нас тут будут как суслика в норе травить! Ну что они там еще ждут‑то?!

Следующей неприятностью стал залп вражеской батареи. Это оказались не пушки, а минометы. И не сказать, что хрен редки вкуснее, может даже минометы нам сейчас еще хуже. Впрочем, сейчас все решит выучка расчетов — наши стоят во внутреннем дворе цитадели, на ограниченном пространчтве, и укрыть их там негде и нечем. А вражеская — в довольно узком клине затененным бастионом, не простреливаемом с других укреплений — тоже не ахти как простор. Правда, могут попробовать закопаться в грунт — но не быстро это, да и от мины не спасет. Так что вопрос — кто — кого из них в контрбатарейной борьбе укопает первее. Вроде как у наших хоть чуть, да преимущество — уже на позиции и пристрелялись, а эти только залп пристрелочный дали. И лег он, как я посмотрел в амбразуру на тыловую сторону, недолетом, перед цитаделью, и зело некучно. Сейчас наши ответный дадут, ну…

Но залпа в ответ так и не последовало. Шли минуты, а батарея минометов молчала. Балу грыз незажженную трубку, свирепо сопя, потом подозвал очередного перепуганного солдатика и уже совсем готовился отправить его третьим в цитадель, как, рассыпая матюги, ввалился унтер — минометчик.

— Измена, братцы. Как есть измена. Вот как есть — выпалил он и потянулся к фляге — Как есть предательство!

Солдатики зашептались и заерзали, на что Балу грозно рыкнул, и сгребя унтера за ворот, зашипел:

— Ты что творишь?! Пристрелю, усатая морда!

— А ну пусти! Пусти, говорю! А ты знаешь, что мне капитан приказал?! 'Ни в коем разе не стрелять!' Понял, да?! А я бы им сейчас, пока они не пристрелялись… Ты видел как они похабно положили?! А у меня уже и так все стоит чтоб туда по — перед воротами кинуть… А он говорит — не стрелять! Как есть из…

— Так. Это. — тряхнул его Балу — Рот закрыл. Не пугай, у меня тут половина молодых, и без твоих воплей штаны отяжелят не ровен час. А ну‑ка, выпей пока воды, остынь, да сейчас подумаем.

— А чего думать‑то — Глядя в амбразуру, не поворачиваясь, влез спокойным тоном в разговор старик — сержант — Нечего думать тебе, Бало. Тут, в крепости, есть кому за такое думать. Твое дело — сообщить.

— Ага — озадаченно почесал ухо Балу — Ага. Точно. Надо доложить.

Сверху из‑под бронеколпака посыпалась отборная брань. Все похватали ружья и кинулись по местам, но ничего подозрительного не обнаружили.

— Чего блажишь, говори толком, желудок! — гаркнул Балу — Доложи по форме, обезьян лысый!

Однако ответа по форме не последовало. Но винтовой лесенке, нахально — неторопливо сполз наблюдатель — ефрейтор со второй батареи. Сполз, отстегнул флягу, глотнул, и на полсекунды опередив рык Балу, сказал:

— Все вахмистр. Допрыгались мы. Пароход идет. С баржой. А на ней батарея. Осадных. И так идет, что я скажу — отсюда картечницей не достать будет. Отвоевались мы, братцы.

И как‑то разом сгорбившись, уселся на ступени лестницы.

Балу как‑то очень мягко пододвинулся к сидевшему, а затем плавным кошачьим движением сгреб того за шею и почти нежно столкнул с лестницы. От такой чисто медвежьей нежности ефрейтор пролетел до стены, успев лишь только руки выставить, чтоб не расшибиться. А Балу был уже рядом, рывком развернул того, приложил легонько об стену, да пистолетом в нос ткнул. И когда только он успел его достать, я и не заметил.

— Соколик, отвоеваться прямо сейчас ты можешь. Вот сюда глянь — ефрейтор послушно скосил ошалевший взгляд на револьвер — Сейчас я тебе твою бестолковую башку прострелю — и отвоевался. Соображаешь? Ну, гавкни что‑нибудь. А?

— Т…Так… так точно, вашбродь… — сипло прохрипел ефрейтор

— Что? Прострелить? — глаза у Балу были злющие, даже в скудном освещении в доте и то видно — такие глаза, что ничуть не сомневаюсь — еще немного — и мозги незадачливого ефрейтора полетят на стенку. Нехорошие глаза, и голос такой, спокойный, даже словно участливый. Ой, грохнет он ефрея, если что…

— Никак нет, вашбродь! Виноват, вашбродь! — ефрейтор вытянулся по смирно, сделав бешенный взгляд. Сообразил, что дело пахнет черноземом.

— Конечно виноват — Балу отпустил провинившегося, убрал пистолет в кобуру. — И вину твою я потом припомню, уж ты не жалуйся. Если конечно мы с тобой до этого потом доживем.

— Так точно! — снова гаркнул ефрейтор, изображая оловянного солдатика

— Да уймись уже, Хорт — Балу положил ему руку на плечо — Хватит. Если уцелеем — все одно припомню. А отвоеваться мы все сможем — только пулю получив. А уж от кого она будет — каждый пусть сам выберет. Ладно, иди наверх, смотри.

Ефрейтор козырнул и кинулся на лестницу, загрохотал по доскам и затих под колпаком. В доте наступила нехорошая тишина. Все смотрели в амбразуры, старательно прикидываясь что ничего не заметили и вообще их тут нету. Что было совершенно правильно — каждый понимал — вякнешь сейчас лишнее, а потом перед товарищами стыдно будет. Перед теми, которым твои мозги со стены отмывать.

Балу между тем отправил унтера с указанием разыскать особняка и доложить. Ну, это в общем правильно, такие дела — это по его части. Полчаса все было тихо, мы постепенно успокоились, снизу притащили кипятку и поочереди похлебали чаю с сухарями. За стенами было все тихо, враг не беспокоил ничем. Впрочем, я бы на их месте тоже не дергался. Чего теперь лезть на рожон? Осадные гаубицы — это козырь. Без пушек мы ничего сделать им не можем. Миномет не достанет через реку, и картечница тоже. И вылазки никакой не сделать — за рекой они. И расстреляют нас, как в тире, не торопясь никуда. Правда… дело‑то такое. Если я правильно понимаю — начнется у нас веселье это не так чтоб скоро. Шепотом уточнил у старика — сержанта — да, так и есть. Осадные эти пушки — они и без колес даже. И их просто так не поставишь — надо оборудовать позицию. Это сутки, минимум. А то и поболее. Потом еще пристреляются пока — каждое орудие, да с их скорострельностью. И все же не по одному снаряду надо на поражение каждой цели — а опять же скорострельность у них… да и снаряды те еще им подвозить надобно. В общем… козырь у врага есть, но у нас есть еще сутки. Остается надеяться, что командиры наши воспользуются этим временем с толком. Все же пока — перевеса у противника нет. Да еще даже малость озадаченный наблюдатель сообщил, что отряд кавалерии ушел из крепости. Вроде как те самые драгуны, что заварили нам всю эту кашу, и ушли.

— Без единого выстрела вслед — это Балу подошел, рядом стал. Вроде, судя по голосу — отмяк малость, поговорить вот потянуло — Нет, похоже, дело дрянь. Совсем плохо дело.

— Командир, а ты что думаешь — что нам теперь делать‑то? — эдак без интереса вопросил его — Пойдем на штурм, бастион и батарею отбивать?

— Как же. Пойдем, ага — хмуро пробурчал он — Нет уж. Нету смысла теперь, все уж. Не отбить.

— А коли и отбили бы? — подал голос старик — сержант — И что? Он же все одно форт разворотит осадными, за неделю уж точно. И войск оставит тут чуть — а потом придут штурмовики. У барона штурмовики всем на зависть. Тут нас и зажарят, как утку в глине — и ощипывать не придется.

— Это да. Это верно — зло, но как‑то примирительно ответил Балу — Нету уже смысла отбивать.

— А чего тогда, как думаешь? Мне‑то, уж поверь, наплевать, я уж всяко отсюда больше никуда — сержант вытащил трубочку, протянул Балу кисет — Тока бы понять, как оно выйдет… Интересно просто, что ли…

— Как? А вот как… — Балу чуть попыхтел, раскуривая трубку, спохватился, обернувшись дал команду остальным перекурить по очереди, и продолжил — Я вот скажу — что хоть часть кавалерии ушла — хорошо. Да еще драгуны эти… Больно уж хваткие они.

— Это верно — подхватил сержант — Прыткие парни, и выучка, и стреляют хорошо.