Чтоб его, Брес снова чуть было не оговорился. Ну почему, боги, почему у него складывается нелепое впечатление, что слабая девчонка не просто поможет ему избавиться от уже начинающего надоедать проклятья, а что она и только она одна сможет это сделать. Что он без нее ничто?

Эта мысль показалась Бресу настолько преступной, что, казалось, успей он ее озвучить, и основы мира пошатнулись бы.

— …что тогда ты собираешься делать все оставшееся время? — Закончил он, пытаясь выглядеть ненавязчиво.

— Ну, например, то, что тебя никаким боком не касается. Хотя если ты так и будешь мне надоедать, все что я буду успевать — искать уединения.

— Брось. — Его глаза изучающе прищурились. — Еще ни одна женщина не предпочла меня уединению.

— Вероятно, ни одну из этих женщин ты не предлагал убить своей любовнице. — Ее голос не изменился совершенно после его чувственного намека.

А ведь Бресу не так давно пришла в голову гениальная мысль: если уж они находятся в одной лодке, почему бы не просто помочь друг другу, но и насладиться возникшим положением? К тому же, с чего он должен страдать за то, чего не совершал? Если уж он обречен на это проклятье, нужно его сначала заслужить. И, что уж скрывать, он уже почти простил эту смертную.

Присев перед девушкой, Брес, уже не скрывая своего интереса, заглянул в ее глаза, которые она старательно прятала.

— Что с тобой? Не хочется смотреть на меня?

— Просто… смотреть на тебя, это как смотреть на мертвую Морту… заставляет думать о преждевременной кончине. Неприятно.

Брес отпрянул от этих слов, как от удара. Сравнение с мертвой уродливой старухой было непостижимо даже для его всеохватного ума. И потому, когда в отдалении раздался голос ищущей его Мелиты, Эохайд не стал прятаться. Ему было необходимо немного женского поклонения в качестве лекарства.

Еще несколько дней утомительного, тошнотворного плаванья, и вот с марса на мачте раздалось громогласное и долгожданное «земля». Еще пара минут лихорадочного ожидания, и в отдалении засветлели очертания знаменитого на весь мир Фаросского маяка, от которого в небо уходили черные клубы дыма. И в этот самый миг Айрис показалось, что последние минуты растянулись на часы, на дни… она не могла дождаться!

— Говорят, найти работу молодой девушке там не так уж и сложно. — Раздался за ее плечом голос, от которого ей, очевидно, никогда не удастся сбежать.

Айрис задумчиво смолчала. Кажется, скажи она «опять ты» и не ошибется с оскорблением, все-таки обозвать его обыденностью… страшнее для Бреса не придумаешь.

— Забавно слышать это от тебя.

— С чего бы?

— Ведь ты уже нашел себе ту самую работу. И, видимо, не находишь ее гнусной.

— В моем случае это поклонение. А в поклонении нет ничего постыдного.

Айрис не стала его разуверять, в конце концов, он — бог и все, за что бы он ни взялся, будет растолковано им как исключительно благородное и честное дело, даже если под ним подразумевается убийство беззащитной девушки.

— А вот как ты будешь оплачивать себе проживание в незнакомом городе… мне даже интересно.

— Понимаю, в это трудно поверить тому, кто всегда выезжал лишь на смазливой внешности. Однако, в жизни я научена не только строить глазки.

— Но ты ведь этому не научена.

— Может, я просто не хочу отнимать у тебя твой хлеб. Все-таки, совращать людей — твоя прерогатива.

— А спускать богов на землю — твоя.

— Ты и так был достаточно приземлен. Кто знает, может Инанна ошиблась. Может, тебе и не захочется покидать этот мир, вы ведь глядитесь друг в друга и находите себя поразительно похожими.

— Ну-ка, ну-ка.

— Мир уже симпатизирует тебе, совсем скоро, уверена, ты ответишь ему взаимностью, углядев в нем близкие сердцу порочность, испорченность и извращенность.

— Ох, постой. Так ты хотела увидеть меня разбитым, на коленях, слезно умоляющем о прощении? Раз уж я оказался в такой ситуации — получу от нее все до капли, и кто знает, возможно, к тому времени сердце Ины смягчится. От тоски и желания. А вот что с тобой, мне не понятно. Перспектива смерти не за горами. Бойся.

— Чувствовать себя несчастным просто от того, что когда-нибудь будешь несчастным, — бессмысленный расход эмоций. К тому же, если ты так и продолжишь преследовать меня, я буду искать смерти как отдохновения. Да, начинаешь понимать, почему тебя вытурили и не нашлось никого, кому бы такое решение пришлось бы не по вкусу.

— Говори, что хочешь, смертная. Но стоит мне исчезнуть, и ты затоскуешь и будешь искать встречи со мной.

— Звучит так, словно ты решил оставить меня в покое.

— Мелита умоляет меня посетить ее дом. А я милосерден.

— Воистину, я ведь думала, ты никогда не отвяжешься.

Но Брес «отвязался».

Стоило кораблю причалить, как Айрис в числе первых сошла на благословенную землю, тут же прячась в пестрой, галдящей толпе. И когда, спустя много-много минут обернулась, назойливого мужчины не оказалось за ее спиной. И нет, то, что она испытала при этом, не было похоже на разочарование!

Найти работу кому бы то ни было (и молодой девушке тоже) было довольно просто в Александрии, без разницы какими талантами поденщик обладал. Город этот был настолько многонационален и так стремительно рос, что нужда в смышленых, выносливых работниках никогда не отпадала. Подыскать же себе должность по вкусу можно было на Эмпорионе — огромной торговой площади, расположенной в восточной части города, недалеко от бухты.

И все же, прежде чем окунуться с головой в устроение своей дальнейшей жизни, Айрис задержалась на мгновение, чтобы просто насладиться мгновением. Мыслью, что ее мечта окружает ее прямо в этот самый миг, что наконец-то Айрис стоит на ней твердо обеими ногами. «Александрия» — музыкальность и величественность названия отражали суть города в полной мере.

Оказавшись же на запруженной людьми рыночной площади, Айрис растерялась. Деятельная, худо-бедно образованная, привыкшая считать себя не самым никчемным человеком на земле, теперь она казалась самой себе незначительной, невероятно мелкой. Избавившись от плена одного моря, она оказалась окружена новым — вечно клокочущим, беспокойным и громогласным. Многоязычная толпа стремительным потоком текла по площади, переговариваясь, торгуясь, ругаясь, предлагая.

Возможно, она переоценила свои возможность?

Мелита гордилась своим положением, но и в половину не так как своим домом и многочисленным штатом рабов. Все это добро, естественно, не было ей заслужено единолично, а досталось вместе с денежным состоянием, от скоропостижно скончавшегося мужа.

К мужу Мелита никогда теплых чувств не питала, зато была без памяти влюблена в его богатство. Не имея возможности жить отдельно от таких денег, она была вынуждена выйти за обрюзгшего зануду. И, кто знает, возможно, решив, что третьим лишним в круговороте этой страсти был именно муж, Мелита избавилась от ненужного элемента при помощи цикуты.

Как бы то ни было, сейчас она считалась богатой, еще сравнительно молодой, привлекательной вдовой, руки которой добивались многие патриции. Но буквально неделю назад Мелита поняла, что замуж не выйдет. А если и выйдет, то исключительно за этого мужчину, который смотрит на нее как на рабыню, заставляя именно так себя и чувствовать. Оскорбляло ли это ее? Отнюдь. Привыкшая к беспрекословному повиновению и уважению, она встретила его грубую страсть как долгожданную изысканную ласку. И теперь, поднимаясь к крыльцу своего дома, Мелита со сладостным отчаяньем признавала свое поражение: некогда она торжественно поклялась, что сердцем никогда золоту не изменит.

На пороге ее встречал управляющий и рабы, как будто соскучившиеся по своей госпоже за время разлуки. И Мелита, помнящая свое наставление, тут же решила узнать, уволен ли вороватый казначей и назначен ли на его место другой. Пусть она и не собиралась сегодня заниматься делами, а предпочла бы похвастаться перед новым фаворитом своими богатствами, вопрос денег всегда был для нее очень щепетилен.