Я улыбаюсь, потому что он ждет от меня именно такой реакции, но мы оба знаем, что мать совсем не беспокоится об этой свадьбе. Она подобрала платье, выбрала цветы, а потом скинула все остальное на меня, утверждая, что для работы над ее последней книгой требуется каждая свободная секунда. Но правда в том, что моя мать ненавидит детали. Она любит погружаться в проекты, усердно работать над ними в течение десяти минут, а потом ее интерес пропадает. Повсюду в нашем доме маленькие кучки вещей, которые однажды привлекли ее внимание: наборы ароматерапии, программы для создания семейного древа, кипы книг о японской кухне, аквариум, покрытый водорослями с четырех сторон и одной выжившей душой - толстой белой рыбиной, сожравшей всех остальных.

      Многие оправдывают сумасбродное поведение моей матери тем, что она писатель, словно это все объясняет. Что касается меня, так это только отговорки. Я имею ввиду, что нейрохирурги тоже могут быть сумасшедшими, но никто не говорит, что это в порядке вещей. К счастью для моей матери, так считаю только я.

       - ...так скоро, - отмечает Дон, постукивая пальцем по календарю. - Ты можешь в это поверить?

       - Нет, - отвечаю я, размышляя о том, какой могла бы быть первая часть его предложения. И добавляю: - Это поразительно.

      Он улыбается мне, затем снова смотрит на календарь, и я замечаю, что день свадьбы, 10 июня, был обведен несколько раз разноцветными ручками. Думаю, нельзя его обвинять за волнение.

      До того, как Дон встретил мою мать, он уже находился в том возрасте, когда большинство друзей махнуло на него рукой, решив, что он никогда не женится.

      Последние пятнадцать лет он жил один в квартирном доме возле шоссе, и, когда бодрствовал, почти все свое время продавал Тойоты - больше, чем кто-либо другой в штате. Теперь, через девять дней, он получит не только Барбару Старр, экстраординарного писателя романов, но и вдобавок моего брата Криса и меня. И он счастлив. Это поразительно.

      Сразу после этого интерком на его столе громко звонит и раздается голос женщины.

       - Дон, у Джейсона восемь пятьдесят семь готов к действию, нужно твое вмешательство. Мне их послать к тебе?

      Дон бросает на меня взгляд, затем нажимает на кнопку и говорит:

      - Конечно. Дай мне пять секунд.

      - Восемь пятьдесят семь? - удивляюсь я.

      - Просто сленг агентства, - легко отвечает он и встает. Он приглаживает волосы, прикрывая маленькую залысину, которую я заметила, пока он сидел. За ним, по другую сторону окна раскрасневшийся продавец вручает женщине с ребенком ключи от ее новой машины: когда она их берет, малыш теребит ее за подол юбки, стараясь привлечь внимание. Кажется, что она его не замечает.

       - Терпеть не могу тебя выпроваживать, но…

       - У меня все, - уверяю его, запихивая список обратно в карман.

       - Я действительно ценю то, что ты делаешь для нас, Реми, - говорит он, обходя стол.

      Он кладет руку мне на плечо, в «стиле папочки», и я стараюсь не вспоминать, что все отчимы до него делали то же самое, придавая этому жесту ту же значимость и смысл. Все они думали, что останутся навсегда.

       - Нет проблем, - отвечаю я, пока он открывает мне дверь. В коридоре нас ждет продавец вместе с тем, кто должно быть и есть восемь пятьдесят семь - это код для клиента, готового купить машину, как я полагаю - низкорослой женщиной, сжимающей свою сумку и одетой в свитер с аппликацией в виде котенка.

       - Дон, - мягко говорит продавец: - это Рут, и мы прилагаем все усилия, чтобы сегодня она уехала на новенькой «Королле».

      Рут нервно переводит взгляд от Дона на меня, затем снова на Дона. - Я только..., - бормочет она.

      - Рут, Рут, - успокаивает Дон. - Давайте присядем на минутку и поговорим о том, что мы можем сделать для Вас. Хорошо?

       - Верно, - поддакивает ему продавец, деликатно подталкивая ее вперед.

       - Мы просто поговорим.

       - Хорошо, - неуверенно отвечает Рут и входит в офис Дона. Проходя мимо, она бросает взгляд на меня, словно я являюсь частью происходящего, но я прилагаю все усилия, чтобы не побудить ее бежать отсюда быстро и без оглядки.

       - Реми, - заметив мои чувства, шепчет Дон: - Увидимся позже, ладно?

       - Ладно, - говорю я, затем наблюдаю, как Рут заходит в офис.

      Продавец усаживает ее в неудобное кресло лицом к окну. В это время азиатская пара забирается в свой новый грузовик. Они улыбаются, пока регулируют сиденья, восхищаются интерьером: женщина опустила вниз козырек и изучает свое отражение в зеркале. Они глубоко дышат, чтобы прочувствовать запах новой машины, и муж вставляет ключ в зажигание. Затем они уезжают, помахав на прощание продавцу.

      Еще и закат.

       - Итак, Рут, - Дон садится в свое кресло. Дверь за ними закрывается, и я едва могу видеть его лицо. - Что я могу сделать, чтобы ты стала счастливой?

      Я уже наполовину пересекла выставочный зал, когда вспомнила, что мать очень-очень просила напомнить Дону о коктейлях сегодня вечером. Её новый редактор вечером будет в городе, якобы ему как раз по пути, он едет из Атланты, и хочет заскочить и пообщаться. Однако, на самом деле мама задолжала издателю роман, и все уже начали нервничать по этому поводу.

      Я разворачиваюсь и возвращаюсь по коридору к офису Дона. Дверь все еще закрыта, но я могу различить перешептывающиеся за ней голоса.

      Часы на противоположной стене похожи на школьные, с большими черными цифрами и подрагивающей секундной стрелкой.

      Уже час пятнадцать. Прошел день после моего выпуска из средней школы и вот я здесь, не валяюсь на пляже и не отсыпаюсь с похмелья как все остальные. Я выполняю свадебные поручения, словно мне за это заплатят, в то время как моя мать лежит на своем ортопедическом матрасе[2], шторы плотно задернуты, и спит. Она уверяет, что сон очень важен для ее творческого процесса.

      И этого вполне достаточно, чтобы прочувствовать. То тихое, бурлящее пламя в моем желудке, которое всегда появляется, как только чаша весов перевешивает в ее пользу. Это либо чувство обиды, либо старая язва давала о себе знать, или же все это вместе. Музыка над моей головой становится громче, словно кто-то регулирует звук, и теперь меня оглушает песня в исполнении Барбры Стрейзанд. Я закидываю ногу на ногу, закрываю глаза и впиваюсь пальцами в ручки кресла. Еще несколько недель такого кошмара, говорю себе я, и точно с ума сойду.

      После этого кто-то громко плюхается в кресло слева от меня, и из-за этого я стукаюсь боком об стену; от такой встряски я ударяю локоть об лепнину, прямо по косточке, и чувствую покалывание прямо до кончиков пальцев.

       - Какого черта, - говорю я, отталкивая стену и готовясь снести голову идиоту-продавцу, решившему поудобнее устроиться рядом со мной. Мой локоть все еще ноет, и я чувствую, как моя шея начинает пылать: плохой знак. Я очень хорошо знаю свой характер.

      Я поворачиваю голову и вижу, что это вовсе не продавец. Это парень с темными вьющимися волосами, примерно моего возраста, одетый в ярко-оранжевую футболку. И почему-то он улыбается.

       - Эй там, - бодро говорит он: - Как делишки?

       - Проблемы? - я огрызаюсь, потирая локоть.

       - Проблемы?

       - Ты только что швырнул меня в стену, придурок.

      Он моргает.

      - Боже, - в конце концов, произносит он: - Ну и выражения.

      Я просто смотрю на него. «Неподходящее время, приятель», - думаю я. Ты подвернулся мне в неподходящее время.

       - Дело в том, - он говорит так, словно мы обсуждаем погоду или мировую политику: - что я увидел тебя в демонстрационном зале. Я стоял за дисплеем с шинами.

      Я уверена, что сердито уставилась на него. Но он продолжает болтать.

       - Я вдруг подумал, что у нас есть что-то общее. Особая связь, можно так сказать. И я почувствовал, что что-то особенное произойдет. С нами обоими. И дело в том, что нам предназначено быть вместе.