— Чего ж, надо — значит надо, — деловито отозвался сержант, старший команды. — Как повезете? Прямо в ящиках?

— Нет, в укупорках тяжело. Килограммов по двадцать каждая, я один в дороге с ними не справлюсь.

— Понял вас. Может, возьмете плащ-палатку? У нас их, трофейных, до черта! Кладите сюда… Сколько вам надо? Вот эти три? Хорошо. Потом за края ухватитесь и тащите. А погрузиться мы вам пособим.

Уже смеркалось, когда Борошнева с грузом пристроили на открытую платформу отправлявшегося «сборного» поезда.

— Спасибо, теперь все в порядке. Ну, счастливо! — попрощался он с сержантом.

Поезд дернулся, пошел. Борошнев уселся, бережно придерживая края плащ-палатки. Где-то высоко над головой в сумеречной мгле перекликались невидимые птицы. Наверное, отправлялись зимовать в южные края.

«Куда-нибудь в Африку летят, — решил Борошнев. — Конечно, тут и холод, и война… Впрочем, сейчас и там война! Надо же, на каких площадях, на каких расстояниях развернулась она, чтоб ей ни дна ни покрышки…»

И вдруг явственнее всяких птиц услышал он злобное с придыханием хрипение мотора вражеского самолета. Вот оно все слышнее, все слышнее… Белесоватая омерзительная вспышка осветительной бомбы вырвала из темноты платформу, весь поезд, деревья по обе стороны дороги. Их плоские тени, словно в ужасе, метнулись в разные стороны.

Поезд затормозил довольно резко, так что Борошнев даже потерял равновесие, но груза своего из рук не выпустил. Где-то впереди прогрохотал взрыв. Свет погас, и поезд рванулся вперед. Повисла на парашюте следующая осветительная бомба. Поезд снова сбросил скорость. И так же, рывком, метнулся вперед. Теперь взрыв грянул слева от пути. Взрывная волна долетела до Борошнева, и он чуть было ее свалился с платформы.

«А если какой-то шальной осколок бомбы ударит в мои выстрелы, как только поезд опять приостановится? Сгрести в охапку свое добро и в лес? А потом что? Да, надо же было мне ляпнуть сержанту: все теперь, мол, в порядке… Нужно, видно, теперь понадеяться на машиниста. Отчаянный и дело свое знает — будь здоров!»

Еще несколько раз озаряли мертвенным светом все вокруг осветительные бомбы. Еще несколько заходов сделали фашистские самолеты, устремляясь в пике, норовя разнести в щепки и какой-то неистребимый, будто заговоренный, поезд, и само железнодорожное полотно. То слева, то справа, то сзади, то спереди грохотали взрывы. Но все впустую.

В этом ожесточенном, яростном поединке беззащитного поезда с бомбардировщиками врага как-то судорожно проскочила ночь. Борошнев с удивлением заметил, что уже начало светать и между деревьями разлилось молочное марево. Тут он вновь различил перестук колес на стыках рельсов и понял — исчезли проклятые самолеты. Ай да молодец машинист! Ему бы орден за такой рейс…

Только теперь Борошнев почувствовал, что у него совсем закоченели ноги. Сапоги, видно, не просохли от непролазной грязи, а под утро похолодало. Он даже различил, что близкие к дороге кусты и трава посеребрены инеем.

Борошнев стучал ногами, бил одной об другую. Помогало не очень… Хорошо, что наконец доехали до какой-то станции, на которой стоял нормальный пассажирский поезд, уже собравшийся отойти в сторону Москвы.

Борошнев спрыгнул со своей платформы, стащил груз и на негнущихся одеревеневших ногах устремился к поезду. На ступеньках ближнего вагона покуривали два молоденьких лейтенанта.

— Подсобите, ребята, — на ходу крикнул Борошнев, и те, как по команде бросив окурки, подхватили и провисшую под тяжестью выстрелов плащ-палатку, и самого перемазанного окоченевшего капитана.

Только в купе, аккуратно пристроив груз, сняв сапоги и растерев ноги, Борошнев с досадой мысленно корил себя: «Эх, ты, голова садовая! А про машиниста забыл? Как зовут — не узнал. Да хоть бы просто спасибо сказал, руку пожал… Ишь, поскакал пересаживаться!..» Сразу стало жарко от нахлынувшего стыда.

Образцы, доставленные Борошневым и попавшие наконец в подвал академии, крайне заинтересовали не только Клюева, но и начальство повыше, и многих специалистов-боеприпасников, и директоров оборонных предприятий. Действительно, подобные экземпляры были обнаружены впервые и их требовалось изучить, а потом — использовать для усиления советской артиллерии как можно скорее.

Все чаще, все в больших количествах стали захватывать наши войска орудия врага. В боевой обстановке так было порой важно быстро открыть из них огонь по их же бывшим хозяевам… Но, чтобы не палить «в белый свет, как в копеечку», а вести огонь прицельно и точно, требовались немецкие таблицы стрельб, в которых учитывались различные причины рассеивания и отклонения снарядов. С их помощью советские артиллеристы смогли бы вводить поправки в прицелы при перелетах или недолетах, при боковых отклонениях. И вот по всем фронтам разведчики начали поиск вражеских таблиц стрельб.

Среди ночи охранявший батарею гаубиц немецкий часовой насторожился: ему послышался шорох со стороны ближних кустов. Часовой заколебался — позвать на помощь или приглядеться к подозрительным кустам? Но едва он, крадучись, сделал шаг вперед, как сзади, от блиндажа, из которого доносился храп, кто-то неожиданно прыгнул ему на спину.

Оба упали. Но встал только прыгавший. Он мигнул из рукава лучом фонарика в кусты. Оттуда возникли четыре фигуры и, неслышно ступая, двинулись к отдельной землянке, в которой изволили отдыхать господа офицеры — артиллеристы, обладатели таблиц и других полезных документов…

По проселочной дороге мчался немецкий мотоциклист. Он спешил — из штаба артиллерийского полка надо было поскорее доставить в дивизион установки для стрельбы, а связь никак не удавалось наладить из-за русских артналетов.

Мотоциклист привстал в седле — впереди показалась большая лужа, которой вчера еще не было. «Разве ночью шел дождь?» — недоуменно подумал солдат и тут же заметил, что середина лужи с истинно немецкой аккуратностью забросана нарубленными ветками.

Ухмыльнувшись, он прибавил газу, влетел передним колесом на ветки и, даже не успел крикнуть, ухнул в невесть откуда взявшуюся яму. Когда его труп нашел патруль, большой полевой сумки с пакетом для дивизиона — как не бывало…

После мощной артиллерийской подготовки на прорыв вражеской обороны устремились советские танки. На их броне разместились автоматчики десанта. Впрочем, были среди них и какие-то незнакомые сержанты, явно не из этого батальона.

Танки, ведя на ходу огонь из пушек и пулеметов, преодолели первую линию траншей. Когда добрались до второй, в разных местах стали вспыхивать очаги сопротивления. Тут автоматчики соскочили на землю и вступили в бой. На броне же остались только те незнакомые сержанты.

Вот впереди показалась противотанковая батарея врага. Две разбитые пушки валялись вверх колесами. Одна уткнулась стволом в грунт. А из четвертой уцелевшие фашистские артиллеристы пытались было ударить по танкам. Но успели выпустить только один снаряд. Он попал в башню передней машины и, срикошетировав, ушел в сторону. Расчет вражеской пушки бросился наутек.

С советского танка спрыгнули сержанты. Они добежали до огневой позиции и, несмотря на то что бой еще продолжался, приступили к тщательному поиску немецких таблиц стрельб…

А когда эти самые таблицы (трижды продублированные) с фронтов попали в НИГ, закипела работа: надо было их перевести, изучить, сделать к ним пояснения… И конечно же издать, издать массовыми тиражами для всех наших войск. Параллельно печатались разработки, памятки, в которых растолковывались устройства вражеских орудий, минометов, даже гранат, объяснялось, как их использовать против фашистов. Изданием и распространением в войсках всего этого занимался специальный отдел арткома.

«Красная звезда» в то время часто сообщала: «В бою за деревню К. старшина Кротов захватил вражеское орудие, повернул его в сторону отступающего противника, прямой наводкой подбил фашистский танк и расстрелял до взвода пехоты…»