Я окинул комнату взглядом. Все те же неописуемые диван и стулья — аксессуары для сидения, как однажды обозвал их Вернон, поставленные в виде треугольника, указывающего своей острой вершиной на кресло. За троном помещались сокровища короны: раздвинутая решетчатая перегородка, заставленная сувенирными пепельницами с рынка графства, хрустальными пресс-папье, изукрашенными орнаментами вазами, прикидывающимися дельфийскими, заключенными в рамки фотографиями мужчин и женщин в старомодных шляпах и костюмах и бронзовыми фигурками неясного происхождения и значения. Тусклый свет из-за занавески создавал весьма слабую иллюминацию, но я был здесь не в первый раз и имел больше чем достаточно времени в подробностях рассмотреть всю эту ужасную выставку. За сокровищницей помещалась столовая, за ней — мрачная темная кухня, а за ней — задний двор, а еще дальше — вся Миссисипи в ее верхнем течении. Интересно, думал я, в скольких еще гостиных собирают гостей на воскресные вечера — время светских приемов штата.

Сьюзен принялась приветствовать почтенное собрание: каждый получал свою, точно отмеренную долю — такую цену приходится платить за проживание в маленьком городке. Вот тот, съежившись сидящий на стуле с высокой спинкой, Бенджамин Дальримпль, куртуазный старый пьяница, который оттрубил свое — боюсь, что на нашей кафедре, — и постепенно гнил, как почва в Дельте. О нем ходили всякие истории, поговаривали, что он был женат на второй жене бывшего заведующего, но все, кто знал подробности, давно вышли на пенсию или умерли. Мускулатура правой руки Дальримпля судорожно дернулась, и я в ответ приветливо помахал ему рукой.

В дальнем углу гостиной сидели Франклин и Джейн Форстер, разделенные дистанцией в двадцать пять лет. Как его бывшая студентка, она одновременно исполняла три роли — ученицы, жены и подражательницы Франклина. Например, сейчас она сидела буквально у его ног. Заметил я также и Грега Пинелли, человека настолько вежливого, что он не посмел бы отказаться даже от приглашения на открытие мавзолея. Он храбро пытался вовлечь Дальримпля в какое-то подобие беседы, но последний был озадачен уже тем, что кто-то вообще пытается это сделать.

Главными персонажами, несомненно, были Макс и Мэриэн, сидевшие на оранжевом диванчике, поставленном наискосок к трону. Возможно, виной тому был темный загар жилистого и мускулистого тела Макса, но Мэриэн в сравнении выглядела весьма объемистой, рядом с ее широкими бедрами его выглядели какими-то карликовыми; полные белые руки, заканчивавшиеся пучками пальцев, лежали на круглых коленях. Обвитые канатами мышц бронзовые руки Макса, обожженные во время велосипедных поездок, были странно белыми на запястьях и локтях, словно кто-то нарочно стер меланин с этих мест. На первый взгляд эта белизна была не очень заметна, но бросалась в глаза, когда Макс тянулся за стаканом с выпивкой. Мэриэн казалась одновременно радостной и нервной, и Макс, казалось, поощрял в ней оба этих состояния.

Нас с Сьюзен удостоили мест возле стены с сокровищами, и Вернон отправился за графином с «Кровавой Мэри». Я ждал, когда он произнесет свою дежурную шутку: «Кровавая Мэри» без водки — это кровавый стыд. Мне не пришлось долго ждать. Шутка была доставлена вовремя, вместе с выпивкой. За ней последовали розетки. Я завязал разговор с Джейн Форстер, но она вскоре переключилась на мужа. Сьюзен разговаривала с Мэриэн. Вернон уселся в кресло и ждал своего часа. Мне не было слышно, что именно говорил Грег Дальримплю, но все же я уловил упоминание об университетской библиотеке. Грег все еще пытался разговорить Дальримпля, который когда-то был весьма сведущ в том, как следует создавать, менять или уничтожать библиотеки. Бедный, услужливый, благонамеренный Грег — теперь он был обречен. Я услышал, как деликатно, аристократически покашлял Вернон, очищая свои старые бронхи от мокроты.

— Э… библиографические материи, о коих вы теперь говорите… сомневаюсь, что вы осведомлены о них… все это, знаете ли, происходило довольно давно… когда приобретением книг занимался Саттон…

У Дальримпля опустилась нижняя губа — в знак траура по поверженному коллеге.

— Естественно, Саттон, у которого была степень по биологии, имел склонность предпочитать книги именно по этой научной дисциплине. Помнится, однажды я попытался заказать книгу о Стерне, но в ответ получил записку с суровой отповедью: «Какое отношение это имеет к научному прогрессу?» — Вернон разгорячился и стукнул ладонью по обтянутому материей подлокотнику. Макс стремительно извлек из кармана блокнот и ручку, сделал какую-то пометку и так же стремительно убрал блокнот и перо. Айрис подняла стакан, в котором явственно звякнул кусок льда. — Мне тогда показалось, что мы зашли в тупик. Но я должен был получить требуемую книгу. Итак, я тоже написал служебную записку…

— Знаете, у меня на прошлой неделе возникла точно такая же проблема. — Произнося эти слова, Макс чуть-чуть отделился от Мэриэн. — Но кто сейчас отвечает за приобретение книг?

— Этого я вам сказать не могу, — раздраженно ответил Вернон.

— Бремвелл, — услужливо подсказал Грег. — Тот, который всегда ходит в коричневом костюме.

— Так это он? Он всегда отвечает на мои заказы всякой чушью, — раздался из угла голос Джейн. Она так сильно и преувеличенно вздрогнула, что Франклин отечески положил ей руки на плечи.

Грег, который по натуре никогда не был убийцей, поспешил обелить Бремвелла, начав рассказывать, как трудно подчас бывает приобрести нужную книгу. Макс изъявил желание поближе познакомиться с деталями процедуры, в особенности в том, что касалось нужной ему книги, в то время как Вернон осуждающе и сурово смотрел на покинувших его дезертиров. Наконец он решил вознаградить себя следующей выпивкой. Когда он проходил мимо, Айрис погремела льдом в пустом стакане, требуя снова его наполнить.

Когда профессор вернулся, предмет беседы переместился на тему, о которой у каждого факультетского сотрудника было свое особое мнение: на студентов. Франклин, яростно теребя свою густую бороду, с жаром отстаивал тезис о том, что нынешний студент чересчур богат.

— А эти женские студенческие сообщества, — подхватила Джейн. — Посмотрите, что они на себя надевают! Эти танцы, одежда…

— То lose her heart, or her necklace at the ball, — несколько не в тему и не вполне точно процитировал Вернон. — She stained her honor, or her new brocade. — Он многозначительно откашлялся. — Знаете, тут несколько лет назад была одна студентка, которая — хм! — потеряла нечто гораздо большее. В самом деле…

— Эта цитата из Попа — силлепсис? — Лучший студент группы, Макс Финстер снова поднял руку. Полосатая футболка подчеркивала одновременно его молодость и мускулистые руки.

— Что? — Невысказанное «молодой человек» прямо-таки повисло в воздухе. Лицо Вернона окрасилось в приятный карминовый оттенок.

— Риторический прием, который он здесь использует — ну, вы понимаете, душа и ожерелье, честь и парча, — сочетание абстрактного и конкретного. Это ведь силлепсис, не так ли? Во всяком случае, это что-то такое со слогом «силл». — Словно ища поддержки, Макс обернулся к остальным присутствующим. Не знаю, осознавал ли он сам, какой эффект это произвело на Вернона.

Слово, которое искал Макс, действительно было «силлепсис» (если он, конечно, не искал повода перебить хозяина), и Грег подтвердил верность последнего опасения секунду спустя, получив незаслуженный грозный взгляд Вернона. Франклин — из лучших педагогических побуждений — заявил, что это действительно зевгма, за что был вознагражден обожающим взглядом Джейн. Подиум снова был выигран у главного кресла. Здесь тоже можно употребить силлепсис: Вернон утонул в нем вместе с надеждами на продолжение беседы.

Вечер и дальше продолжался в том же духе. Каждый раз, когда Вернон начинал свои ораторские рассуждения, Макс перебивал его, чем останавливал предложенную дискуссию. Один раз Макс назвал имя ученика Попа, неизвестное Вернону, другой раз это было замечание по поводу одной из ваз в гостиной. После третьего или четвертого замечания я понял, что Макс делает это намеренно, — думаю, даже Айрис заметила, что происходит что-то неладное. Но чего он, собственно, добивался? Он вел себя как невоспитанный дикарь. Вернон все больше и больше съеживался в своем кресле, и мне стало немного жаль этого старого надутого пустозвона. В конце концов, мы все были у него в гостях.